– Да подожди ты, Тамерлан, – как можно миролюбивее отреагировал я, – скорее всего, он не имел в виду ничего такого и вообще не ставил целью оскорбить тебя.

– Да что ты говоришь! – с издевательской интонацией отозвался Тамерлан. – А что же он хотел, по-твоему, с такими записками? Предложить дружить домами всю жизнь? Это у них так делается, да?

– Я не об этом, – отмахнулся я. – Просто, понимаешь, у них так принято делать перед боем, ну, чтобы разогреться, что ли… Короче, для нас это – хамство и оскорбление, а для них – ну, что-то вроде игры, или вступления к бою. В общем, не обращай внимания.

– Ага, – все так же злобно кивнул Тамерлан. – «Не обращай»! Я ему сейчас так не обращу… Ты-то, скажи мне, с какого перепуга за него вступаешься, а? Ты вообще-то должен быть сейчас на моей стороне, а не за буржуев сражаться!

– Я и есть на твоей стороне, – поспешил заверить его я. – И ни за каких буржуев я не сражаюсь, а совсем даже наоборот – пытаюсь уберечь тебя от неприятностей.

– Смотри, как бы эти неприятности на тебя не обрушились, – с недоброй интонацией произнес Тамерлан, рефлекторно разминая кулаки. – Вообще-то тех, кто начинает мне мешать, я долго без внимания не оставляю. И они потом очень сильно об этом жалеют.

– И учти, – поспешил перебить его я, пока зарождающийся конфликт не перешел в массовую драку, – Если ты его хоть пальцем тронешь, то он вполне может побежать и пожаловаться своему тренеру, а тот доведет все это дело до уровня организаторов чемпионата, и тебя могут мало того, что вышибить с соревнований – вообще есть шансы в полицию загреметь.

– Чего? – у Тамерлана полезли глаза на лоб от изумления. – Он чего, еще и стукач, что ли? Или, вернее, получается, они все там стукачи? Если два пацана между собой что-то выясняют, другим там вообще делать нечего, а уж стучать – это последнее дело!

– Да по-другому у них все, Тамерлан, – продолжал уговаривать я. – Это не значит, что кто-то плохой, а кто-то хороший. Я же говорю – другая культура, другое воспитание. Ну вот скажи – ты что, хочешь, чтобы тебя сегодня же или завтра сняли с соревнований и с позором отправили домой?

– Нормально! – еще сильнее возмутился Тамерлан. – То есть, получается, он тут может выпендриваться как ему заблагорассудится, а домой отправить надо меня? Отличная у них логика, ничего не скажешь!

– Логика у них простая, – терпеливо продолжал объяснять я. – Боксер пожаловался, что другой боксер полез с ним драться, и, допустим, нанес какие-то травмы – пусть даже совсем легкие. Этого, согласись, вполне достаточно, чтобы объявить такое поведение неспортивным и дисквалифицировать этого боксера. А что он там тебе наплел – на это вообще никто обращать внимания не станет. Ну сказал что-то и сказал, за слова, знаешь ли, наказания нигде не предусмотрено.

– Извращенцы они какие-то все, – сказал Тамерлан, поглядывая на своего обидчика. – Его бы к нам во двор вечерком – я бы посмотрел, какое наказание и за что ему было бы предусмотрено. Думаю, там бы он таким борзым не был, в момент бы вся дурь куда-то испарилась. И слиться бы никуда не позволили, а уж если бы настучал кому-то – так до конца жизни ходил бы и оглядывался.

– Воспитание у них другое, – повторил я с улыбкой, – я же говорю, они иначе на все смотрят.

– Воспитание, – недовольно пробурчал Тамерлан, отходя. – Как балаболом и позорной тряпкой быть – вот все их воспитание… Ладно, хрен с ним, пусть живет. Еще не хватало из-за какого-то придурка чемпионат пропускать.

Кажется, опасность миновала – мне удалось убедить его в том, что на рожон лезть не стоит. Одновременно с этим я, сам того не желая, сумел произвести довольно сильное впечатление на остальных пацанов. Еще бы – обычный советский школьник не только разрулил серьезный (а по сути, международный) конфликт, но и обнаружил превосходное знание английского языка, которым в то время и среди взрослых-то могли похвастаться разве что единицы.

– Слушай, а ты откуда так хорошо английский знаешь? – удивленно спросили меня пацаны. – Прямо сам как иностранец балакаешь!

– Да так, – уклончиво ответил я, – в школе английский был.

– Так у многих был, – возразил один из боксеров, – у меня вот, например, тоже. Только я сейчас кроме «хау ду ю ду» вряд ли что вспомню. Ну «Хеллоу» еще.

– Ну я старался учить, – улыбнулся я, – мне интересно было. И вот, видите, пригодилось.

По счастью, такое объяснение их удовлетворило.

Англичане поняли, что устроить треш-перебранку с советскими боксерами у них не получится. Конечно, они не очень понимали, почему – ведь до этого момента везде, где бы они ни оказывались, эта затея прокатывала и служила хорошим толчком для последующих боев. Но, видимо, они тоже решили смириться с этим как с частью непонятной для них советской культуры. Впрочем, некоторые из них еще предпринимали несмелые попытки изменить ситуацию – уходя, то и дело оглядывались, корчили карикатурные рожи и выкрикивали какие-то нечленораздельные фразы. Однако никого этим спровоцировать не получилось.

Дождавшись, пока англичане скроются за дверями своего корпуса, я повернулся к нашим боксерам. Мне подумалось, что в этот момент было бы неплохо хотя бы попытаться настроить их на нужный лад.

– Пацаны, – обратился я к ним и сразу почувствовал, как все внимание устремилось на меня. – У нас с вами, как видите, довольно сложная задача. Мы выступаем против иностранцев и фактически должны заставить всех – и зрителей, и участников чемпионата – поверить в то, что советская школа бокса самая передовая и вообще лучшая в мире!

– А что, это разве и так непонятно? – хмыкнул кто-то.

– Знаешь, пословица есть – «всяк кулик свое болото хвалит», – ответил я, внимательно посмотрев на автора вопроса. – Каждый ведь думает, что именно у них самая лучшая школа, и ни за что не хочет верить, что какая-то другая может их в чем-то обойти. Поэтому то, что мы сейчас здесь наблюдали по отношению к себе, неизбежно будет и дальше.

– Ну и чего нам теперь, утереться и терпеть, что ли? – раздался недовольный голос Славика Калганова. – У меня, знаешь ли, тоже гордость есть!

– А никто не говорит, что нужно утираться, – возразил я. – Но и лезть в мордобой по каждому поводу тоже не стоит. А вот что нам точно стоит сделать – так это поднажать на подготовку к выступлениям на чемпионате. Нам нужно заставить их нас уважать, а уважать нас они начнут только тогда, когда мы им покажем, чего стоим на ринге. А все эти коридорные перебранки в этом смысле ничего не стоят.

– Так к выступлению мы и так, и так готовимся, – возразил один из боксеров.

– Естественно, – согласно кивнул я. – Но я говорю про наш моральный настрой, что ли. Помните, как у мушкетеров – один за всех и все за одного! Вот и нам сейчас надо держаться друг за друга, а все распри между собой отложить на потом.

Моя речь подействовала. Во всяком случае, никаких возражений или даже сомнений ни от кого не последовало, и боксеры, воодушевленные, потянулись в сторону своего зала. Я тоже отправился было вместе с ними, но тут Тамерлан отозвал меня в сторонку.

– Слушай, – как бы не решаясь признать собственную неправоту, заговорил он. – Я хотел сказать… Ну, в общем, спасибо тебе, что вмешался. Я бы, наверное, на эмоциях сейчас мог очень серьезных дров наломать.

– Да все нормально, – ответил я, – просто надо иметь в виду, что они рассуждают по-другому.

– Понятное дело, – кивнул он, – просто я когда завожусь, то мне уже не до размышлений. Короче, спасибо тебе еще раз!

Пока мы разговаривали с Тамерланом, к зданию стали подъезжать и другие автобусы с иностранцами. Мы не могли не отметить, что внешне все они довольно сильно отличались от советских спортсменов. Во-первых, каждая группа боксеров была одета в форму какого-нибудь бренда спортивной одежды. Во-вторых, экипировка у них тоже была фирменной, новенькой и уже точно они не испытывали ни в чем нужды – во всяком случае, вопросы вроде «в чем нам сегодня выходить на ринг» у них вряд ли могли возникнуть. Вообще, в то время зарубежные коллеги выглядели для нас как небожители, люди из другой вселенной. Я-то на них уже насмотрелся в прошлой жизни, а вот Тамерлан глазел на эту толпу, открыв рот от изумления.