Вероника, увидев растерянность и недоумение Дениса, от души расхохоталась:

– Доверчивый ты наш! – и продолжила, видимо, наболевшую тему: – А для того чтобы стать моделью, кроме высокого роста и худобы, уже вообще практически ничего не надо. Только богатый спонсор.

– У тебя, наверно, был конфликт с женой того бизнесмена? – поинтересовался Денис. – Сцены ревности устраивала? Скандалы в общественных местах?

– Если и ревность, то весьма своеобразная.

– То есть?

– Да не интересуют ее мужчины совсем. Лесбиянка она.

– Зачем же замуж выходила?

– Из-за денег, разумеется. Деньги и общественный статус. Что ей делать-то, после того как в тираж выйдет?

– А балерины что делают? Ведь у балетных артистов тоже век недолгий.

– Ну по-разному. Отдельные танцуют на сцене до семидесяти лет. Ты как считаешь, очень приятно смотреть, как старая женщина пытается стоять на пуантах? Да пусть она хоть трижды великая балерина, но устраивать подобные шоу пенсионеров – это уж слишком на любителя. Надо смотреть правде в глаза. Как ты думаешь, для чего искусство балета изначально было придумано?

– Для красоты, наверное.

– Вот именно. Чтобы на хорошеньких женщин в облегающем трико смотреть. Раньше, когда юбочка приподнималась хотя бы до колена, – уже была сенсация. Искусство балета – эротическое искусство. Про это все забыли.

– Наверное, ты права, – пробормотал Денис, подумав, что в классическом балете действительно мало эротики.

– Просто русская балетная школа последние несколько десятков лет развивалась в атмосфере советского ханжества, поэтому и довели бесплотность всяких виллис-лебедей до крайней точки.

– Про бесплотность поподробнее, пожалуйста.

– Знаешь, какое самое страшное ругательство в хореографическом училище? «Что это за мюзик-холл?!» – Вероника передразнила грозный окрик балетмейстера. – Между прочим, мюзик-холл и кабаре там всякие – это захватывающее зрелище. А балет теперь нужен только горстке замшелых старушек. Дожили.

– Может, и такой элитарный вид должен существовать?

– Знаешь, что бы эти критики ни писали про мою технику, стиль и так далее, они не понимают главного. Именно я возвращаю балет массовому зрителю! Потому что на воблу сушеную в балетной пачке, как бы она фуэте ни крутила и арабеск ни держала, нормальный человек смотреть не пойдет. А я огромные залы собираю. «Россию» в Москве, «Октябрьский» в Питере!

Похоже, что у Вероники взгляды на искусство балета серьезно расходились с мнением старушек-балетоманок типа Анастасии Аполлинарьевны. Положа руку на сердце, Денису была понятнее и ближе эффектность Вероники, а не чистота балетных позиций.

– Пойдем перекусим что-нибудь?

– Как же ты без мамы готовишь?

– Зачем готовить-то? Сейчас все приличные московские рестораны доставляют блюда на дом. Позвоним куда-нибудь. Ты проголодался?

– Да мне как-то неловко при тебе наедаться. Ты же на этой своей концлагерной диете.

– О, тут тоже свои секреты есть. Если бы я в точности следовала диете от Арден, то я бы не маму напрягала готовкой, а из Америки самолетом заказывала. В общем, не волнуйся за мою диету. Если бы на меня могло повлиять то, кто и что ест рядом со мной, мне бы не удалось стать звездой. Какую кухню предпочитаете, господин сыщик?

– Что-нибудь попроще, без особых наворотов.

– Ага, русскую или европейскую, но не французскую и не японскую. Сейчас сообразим. Думаю, ресторан «Пушкинъ» – это то, что доктор прописал.

Надо же, подумал Денис, это ведь и мой любимый ресторан.

А Вероника уже ворковала своим неподражаемым голоском:

– Будьте любезны Виктора Иваныча… Голубчик, это Вероника Кутилина. Организуйте мне доставочку обеда в русском стиле для крепкого молодого мужчины. Да, гусика в яблочках, закусочек всяких для разнообразия. А мне что-нибудь более легкое во французских традициях. Посмотрите, там моя матушка оставляла вам список того, что для меня годится. Нет-нет, никаких презентов, Виктор Иванович, не потерплю! Все на мой счет, как обычно.

Ничего себе – попроще! Вероника заказала обед, стоимостью соразмерный с месячным заработком какого-нибудь несчастного бюджетника. С другой стороны, наверное, девочка, которая с пяти лет стоит у балетного станка, стирая ноги в кровь на пуантах, имеет право пожить хорошо, сделав звездную карьеру.

Словно прочитав его мысли, Вероника засмеялась:

– Деньги существуют, чтобы их тратить. Привезут в течение часа. Пойдем, я тебе свои сокровища покажу.

Они прошли по просторному коридору с зеркальными стенами.

– Вот мой домашний балетный класс, – распахнула одну из дверей Вероника.

Кремовые стены, огромные зеркала, белый рояль, балетный станок.

– А что это за портрет? Какая-то известная балерина?

– Матильда Феликсовна Кшесинская. Мой кумир.

– Та, что была любовницей Николая Второго?

– Больше ты о ней ничего не знаешь? – усмехнулась Вероника. – Между прочим, танцевала она весьма неплохо, а любовницей была не только Николая, но еще и с великими князьями дело имела. Можно сказать, что крутила роман со всей династией. Во всяком случае, с мужской ее частью. По крайней мере, с теми, кто женщинами интересовался.

Обратив внимание, что Денис в очередной раз чуть поморщился от намеков на гомосексуальную ориентацию известных людей, Вероника начала хихикать:

– Слушай, это очень провинциально – считать гомосексуализм извращением.

– А что это такое, по-твоему?

– Просто индивидуальная особенность. Как цвет глаз или рост. Только в таком отсталом обществе, как у нас, могут из-за этого охи-ахи разводить. Во Франции к такому совершенно нормально относятся. Парижане люди очень искушенные. И в Лодоне тоже ничего. Хоть там как раз когда-то Оскара Уайльда в тюрьму за это отправили.

– Не понимаю я этого, – буркнул Денис.

– Зато я понимаю. У нас в балете мужчины нормальной ориентации – вымирающий вид. И хорошо, кстати. Так легче работать. Мы с детства привыкаем к такому положению вещей.

Денис угрюмо молчал, осмысляя специфику балетного мира. Вероника почувствовала его подспудное неодобрение и добавила:

– Зато вот такие ханжи, как ты, настоящего гомосексуалиста могут разглядеть, только если он надел на себя платье с кружавчиками и губы накрасил. На самом деле очень многие из них выглядят весьма мужественно. Я вот никогда не ошибусь, а ты даже со своей профессией, в которой так важен зоркий глаз, разобраться сможешь, только если мужиков за делом застукаешь.

– Хорошо. Сейчас пари заключать не будем. Потом, если понадобится, привлеку тебя в качестве консультанта по определению скрытых гомосексуалистов. Будешь нашим экспертом по сексуальным меньшинствам.

– Ой, ну хватит об этом! Пойдем, я тебе на жизнь пожалуюсь. Вот уж нет худа без добра или добра без худа – даже не знаю.

Они прошли в гардеробную Вероники, обставленную антикварной мебелью рубежа девятнадцатого-двадцатого веков.

– Представляешь, теперь я не смогу носить свои драгоценности.

– Боишься ограбления? Может, и правда надо поостеречься: Брать напрокат даже удобнее – все понты на публике соблюдены, а ювелирная фирма сама охрану обеспечивает.

– Да при чем тут ограбление! Там, где собирается богемная тусовка, охранников значительно больше, чем грабителей. Украшения крадут обычно из квартир. Так что нечего известным людям жить в обыкновенных домах, не предпринимая достаточных мер безопасности. А то бывает – ни консьержа, ни сигнализации, ни двери железной. Если ты звезда – то все у тебя должно соответствовать звездному статусу. Это тоже наша работа – жить звездной жизнью. Между прочим, весьма утомительная.

– Так в чем же дело?

– Когда я во Франции выступала, со мной фирма «Картье» контракт заключила. Я стала их лицом и должна ходить только в их бриллиантах. Причем именно в тех моделях, которые им сейчас надо рекламировать. А у меня ведь есть собственная коллекция. Поклонники надарили. Многие вещи эксклюзивные, сделаны на заказ специально для меня.