Жан Бонзон был настоящим колоссом. Его рост был почти два метра. Сестра Жана, Адриена Лубе, утверждала, что именно от него Анжелине достались рыжие волосы, правда, более темного оттенка. Жан Бонзон был убежденным антиклерикалом, но, несмотря на это, пользовался в епархии всеобщим уважением.

— Племянница, что ты здесь делаешь? — громко спросил он.

— Одна семья из Сен-Жирона наняла меня, чтобы я каждый месяц приезжала сюда проведать их ребенка, — ответила Анжелина, показывая на Анри. — У матери были тяжелые роды, и она не может ходить. У нее опущение матки, а это чревато серьезными последствиями.

Эти медицинские подробности Анжелина сообщила доверительным, но твердым тоном, как настоящая повитуха. Ее дядюшка сокрушенно покачал головой. Он всегда относился с уважением к знаниям и уму своей сестры Адриены, но все эти рассказы о родах смущали его.

— Я приглашаю тебя пообедать со мной, — сказал он, желая переменить тему. — Сегодня хозяйка таверны подает настоящее пиренейское касуле. И даже не возражай! От тебя остались только кожа да кости.

И Жан, рассмеявшись, ущипнул племянницу за щеку. Его громкий смех был похож на раскаты грома. Маленький Анри испугался и заплакал.

— О, бедный малыш! Ты испугал его, дядюшка.

— Испугал? Что за ерунда! Вы слышите, мадам Сютра? Я его испугал! Как бы мне хотелось, чтобы я действительно внушал страх! Особенно этим мерзким волкам. Зимой они утащили двух моих овец и загрызли собаку. У меня остался ее щенок. Я надел на него ошейник с шипами, который шорник из Масса, эта старая задница, продал мне за баснословные деньги.

— О, да вы грубиян, мсье Бонзон! — рассмеялась Жанна. — Хорошо, что мои внуки сейчас находятся в поле вместе с зятем.

Анжелина не знала, как избавиться от общества дядюшки. Если она согласится с ним пообедать, то потеряет целых два часа. Но он уже надевал берет.

— Я жду тебя в таверне, племянница. Но если не придешь, аппетит у меня не испортится. Дамы, до скорой встречи!

Жан Бонзон простился и вышел. Эвлалия тут же расстегнула блузку, склонилась над деревянной кроваткой, стоявшей около комода, и взяла на руки спящего запеленутого младенца. Это была семимесячная девочка, маленькая и худенькая. Кормилица погладила малышку по спинке и приложила к груди.

— Если я ее разбужу, она не станет есть, — объяснила Эвлалия.

— О да, это так, — подтвердила Жанна. — В прошлом месяце нам пришлось трижды посылать за доктором. Родители, конечно, возместили нам все расходы, они люди зажиточные.

Но Анжелина не слушала их, любовалась сыном. Анри весело играл с погремушкой, которую она привезла ему. Это была дешевая игрушка, сделанная из мягкого дерева.

— Эту погремушку подарила ему бабушка, — сказала Анжелина как можно более равнодушным тоном.

— А почему эта дама не навещает своего внука? — вдруг сердито спросила Эвлалия. — Я понимаю, что зимой не очень-то приятно ездить по ущельям Пиренеев. Но сейчас лето, почти нет мух, да и воздух свежий…

— Лето уже заканчивается, — оборвала Эвлалию мать. — Как говорили наши предки, в середине августа земля становится холодной.

— Вот еще одна причина, — не отступала кормилица. — Если они согласны, чтобы я отняла Анри от груди, пусть эта дама приедет в следующем месяце вместе с вами.

— Полагаю, это невозможно, — возразила Анжелина, которой вдруг стало не по себе.

— Теперь все становится на свои места! — кипятилась Эвлалия. — Дело-то темное. Моя мать ничего не говорит, но она согласна со мной. Обычно, когда малыша отдают кормилице, родственники хотя бы раз приезжают навестить его. Из вежливости. Я не буду ходить вокруг да около, мадемуазель Лубе. Мы оставим у себя Анри, если его бабушка привезет акт о крещении малыша. Мама и я — мы порядочные женщины. По правде говоря, даже мой муж беспокоится. А уж Проспера не проведешь. Он считает, что у этого мальчугана сомнительное происхождение.

Анжелина почувствовала, что попала в ловушку. Возможно, она смогла бы выкрутиться, если бы сказала правду или сумела бы разжалобить вспыльчивую Эвлалию, но это было выше ее сил.

— Вы не выполняете своих обязательств, — сухо сказала Анжелина. — Я доверила вам этого ребенка, потому что моя мать уважала вас обеих. Я очень разочарована.

Ее слова расстроили Жанну Сютра, перед глазами которой тут же возник образ Адриены Лубе, достойной, всегда любезной женщины. Адриена была самой уважаемой повитухой во всем Кузерансе^[28], справедливой, набожной, преданной особой.

— Мы тоже доверились вам в память о вашей матушке, — заявила Жанна. — Но вы должны понять Эвлалию. Она имеет право знать правду. А вдруг к нам заявятся жандармы? Однажды такое уже было, мадемуазель Лубе, когда в Масса исчез младенец.

— Хорошо, я сделаю все необходимое, — заверила Жанну Анжелина.

Со слезами на глазах молодая женщина взяла сумку и бросила прощальный взгляд на сына. День был испорчен. В таких условиях она не могла больше оставаться. Кормилица не спускала с нее глаз.

— До свидания, дамы! Я пообедаю в таверне вместе с дядюшкой.

— Вы должны накормить малыша кашей! — возразила Жанна.

— Сами накормите. Вам за это платят, — сухо ответила Анжелина и вышла на улицу.

Ее сердце было готово выскочить из груди. Она дошла до реки, на берегу которой в этот час никого не было, и опустила руки в ледяную воду.

«Боже мой, я погибла! — думала Анжелина, с которой судьба вновь сыграла злую шутку. — Я должна найти другую кормилицу. Но кого? И где?»

Постепенно она успокоилась, проникшись уверенностью, что обязательно найдет серьезную женщину, расспросив одного из докторов Сен-Жирона, которые были прекрасно осведомлены о тех, кто оказывал подобные услуги.

«В принципе, это упростит положение дел. Мне не придется каждый месяц ездить в Бьер, и я буду тратить меньше денег. Если бы я только могла предвидеть, как подло поступит со мной Эвлалия!»

Анжелина кипела от негодования.

Луг, на котором утром трепали лен, был пуст. Вероятно, трепальщицы разошлись по домам, чтобы пообедать. Казалось, все здесь застыло в молчаливом ожидании. Повсюду виднелись кучи стеблей, потемневших от долгого пребывания в воде. Над селением опустилась тишина.

Жан Бонзон удивился, увидев племянницу в таверне. Он сидел в тени и маленькими глотками пил вино.

— Анжелина, как я рад! — воскликнул мужчина, широко улыбаясь. — Я думал, что ты пообедаешь у дам Сютра. Малышка, поговори немного со мной.

Он налил Анжелине стакан холодной воды, и та с удовольствием выпила, поскольку молодую женщину мучила жажда, а утолить ее речной водой она не решилась.

— Ну? — громко спросил Жан Бонзон. — Что нового в городе? Как твой отец?

— Папе пришлось купить очки. У него слабеет зрение, а работать приходится много. Некоторые клиенты приходят из Сен-Жирона. Они утверждают, что он лучший сапожник во всем крае.

— В начале года Огюстен прислал мне свои поздравления, но я не ответил ему. Твой дядюшка и каракули — это вещи несовместимые. И у меня слишком много дел.

Он кивнул головой в сторону высоких стен церкви, за которыми скрывалась каменистая дорога в Ансену, проходившая между скалами и вековыми буками.

— А как поживает тетушка Урсула? Ей не скучно? Ведь у вас так одиноко, — спросила Анжелина.

— Скажешь тоже! — рассмеялся Жан Бонзон. — Да я знавал худшее одиночество! За несколько лет наш хутор разросся, у нас появились соседи. Урсуле там очень нравится. К тому же по четвергам я вожу ее на базар в Масса.

У четы Бонзон не было детей. Анжелина не знала толком, почему.

— А сколько у тебя овец?

— Пятнадцать овец и четыре ярки. Но зимой приходится бороться с волками. Эти чертовы звери царапают дверь овчарни, и бедным овцам страшно. Так вот, Анжелина, Альсид, наш деревенский дурень, сказал мне, что в декабре видел тебя на площади и за тобой шла великолепная овчарка. Это правда, малышка? Ну, тип, который плюнул в сторону собаки. Это тебе ничего не напоминает?