— Оставь это дерьмо, Спаситель! — приказал он. — Ты славный зверь. Очень славный.

Анжелина и Розетта бросились к собаке. Спаситель получил свою долю ласки и поздравлений. Жандармы подняли грузного шорника с земли. Он повернул к ним окровавленное лицо, на которое было страшно смотреть. Открыв рот, выпучив глаза, он молчал. Его вид смутил полицейских, поскольку в этом задыхающемся человеке с изуродованным овчаркой лицом трудно было узнать того самого Блеза Сегена, который полчаса назад приходил к ним, чтобы подать очередную жалобу на соседа, поскольку, как известно, у Сегенов вечно с кем-то были тяжбы.

— Других тоже я, — неожиданно заявил шорник, протягивая руки, перепачканные грязью и кровью, в сторону Анжелины. — По вине Анжелины, этой шлюхи!

Никто не ожидал подобного признания. Бригадир вынул из ножен саблю и направил ее на Сегена.

— О чем вы говорите, Сеген? — сухо спросил она.

— О Люсьене Жандрон в Тулузе и Марте Пикар в Масса. Но в этом нет моей вины, бригадир! Повторяю: виновата она, эта Анжелина Лубе, которая навела на меня порчу. Эта девка смеялась надо мной, а ведь я хотел на ней жениться. Понимаете, бригадир? Жениться!

Огюстен с трудом сдержался, чтобы не выругаться от охватившей его ярости. Жандармы недоумевающе переглянулись: в начале лета эти два убийства наделали много шуму.

— Значит, это ты! — в ужасе воскликнула Анжелина. — Господи, и ты собираешься стать отцом!

Этот крик вырвался из самого сердца Анжелины. Она расплакалась. Ей было бесконечно жаль жену шорника, связанную священными узами брака с убийцей, с этим сумасшедшим.

— Блез Сеген, вы арестованы! — торжественно заявил бригадир. — Вам придется проследовать за нами. Сейчас вы должны будете сделать полное признание.

Преступник, ничего не ответив, низко наклонил голову. Он, хромая, пошел по дороге, как бык, которого ведут на бойню и который отказался от сопротивления. В этой сцене было нечто тягостное. Позже Анжелина будет подробно вспоминать ее. Она будет рассказывать, как свет факелов подчеркивал кровоточащие раны преступника, как рычал Спаситель, не спуская своих темных глаз с Сегена. Она также расскажет, что движения всех были какими-то замедленными, тяжелыми, поскольку присутствие преступника, несомненно, создавало нездоровую обстановку. Произнося имена своих жертв, Сеген придавал им огромную важность, словно даровал несчастным девушкам своего рода вторую жизнь, продлившуюся несколько минут. Люсьене, с ее громким смехом и темной челкой. Марте, нежной и скромной, с округлыми формами. Даже те, кто никогда не видел этих девушек — Огюстен, Розетта и жандармы, — представляли их открытыми, веселыми, а потом поруганными, ужасной смертью лишенными будущего.

— Тебя ждет гильотина, Сеген! — наконец прорычал бригадир. — Но сначала тебя в Тулузе будут судить присяжные. А вы, мадемуазель Розетта, должны будете приехать и дать свидетельские показания.

— Сейчас?! — возмутилась Анжелина. — Да она в шоке! И шея до сих пор красная. Ей нужен покой. К тому же она замерзла и должна согреться.

— Я же вам рассказала, что произошло, — простонала девушка. — Я возвращалась от мадам Фор. Я поняла, что меня кто-то преследует. Потом он напал на меня. Он думал, что это мадемуазель Анжелина, из-за манто. Сегодня вечером все принимали меня за мою хозяйку. Я вам говорила, что вот уже две недели, как я служу у мадемуазель Анжелины.

— Пошли, — оборвал Розетту Огюстен. — И пусть свершится правосудие!

Сен-Лизье, в доме Жерсанды де Беснак, на следующий день, 24 декабря 1880 года

— Входите, входите, мои малышки, — прошептала Октавия. — Мадемуазель спит, так что не шумите. Анри доедает десерт в кухне.

Анжелина и Розетта в сопровождении Спасителя пошли за Октавией на цыпочках.

— О! Вы правильно сделали, что привели свою славную собаку, этого героя! — добавила Октавия. — Мадемуазель будет довольна.

— Но ей лучше? — с беспокойством в голосе спросила Анжелина. — Когда я вчера заходила, то очень расстроилась, узнав, что она не вставала с постели. Я никогда ее такой не видела.

— Страдает не только тело. В последнее время мадемуазель часто грустит. Но сейчас я спокойна. Ты присмотришь за ней, пока мы с Анри будем гулять. Нам с малышом просто необходимо подышать свежим воздухом. Я рада, что Розетта пойдет с нами. Теперь, когда этот негодяй больше не причинит никому зла…

— Ничего не говори в присутствии Анри, — поспешно предупредила служанку Анжелина.

— Разумеется, уж не такая я глупая! — обиделась Октавия.

Мальчик засиял от радости, увидев крестную, и протянул ей надкушенное печенье.

— Здравствуй, мой малыш. Пришла твоя крестная. Сейчас она тебя съест…

Анжелина наклонилась, делая вид, что исполнит свою угрозу. Малыш засмеялся и обнял ее за шею.

«До чего же ты красивый, мой маленький Анри! — думала Анжелина. — Такой веселый, такой нежный! Ты мой светоч, мое солнышко, мой маленький ангел!»

— Вы испортите его, мадемуазель, если будете так целовать, — заметила Розетта. — Давайте, я надену ему пальто и шапочку. Хотя светит солнце, ветер холодный.

— Конечно. Надо поторопиться, а то погода может измениться, — посоветовала молодая мать. — К вашему возвращению я приготовлю полдник.

Октавия надела шерстяной жакет и покрыла голову платком. Анри дрожал от нетерпения.

— Твои перчатки, мой котенок, и шапочка… Да, да! — приговаривала Розетта. — Мы прогуляемся по городу, а если ты устанешь, я возьму тебя на руки.

Через несколько минут в прихожей осталась одна Анжелина. Она сняла накидку и прошла в гостиную, где Жерсанда де Беснак спала, удобно устроившись на диване. Голова ее лежала на подушке, а хрупкое тело было укрыто толстым атласным пуховиком.

«Боже мой, мадемуазель кажется такой беззащитной! — удивилась Анжелина. — Надеюсь, она скоро поправится. Только бы не было ничего серьезного! Октавия говорила об обыкновенной простуде…»

Анжелина села в кресло-качалку, в которой столько раз старая дама встречала ее с книгой в руках.

В камине потрескивали дрова, от рождественской елки исходил чарующий аромат, свойственный всем хвойным породам.

«Просыпайтесь, мадемуазель, мне о многом надо вам рассказать! — думала Анжелина. — Как я вас люблю! Если бы не вы, я никогда не стала бы повитухой. Никогда!»

Анжелина мечтательно улыбнулась. Даже в самых далеких ее воспоминаниях рядом с родителями всегда присутствовала Жерсанда, держась скромно, но ничего не упуская из виду.

«После смерти мамы вы сумели меня утешить и поддержать. Боже мой! Какая странная наша жизнь! Неужели все-таки следует верить в судьбу, в божественную справедливость?»

Прекрасные глаза Анжелины затуманились на несколько мгновений. Она вновь увидела окровавленное лицо шорника, пылающее ненавистью, когда он обвинил ее в том, что она его околдовала и своим презрением вынудила пойти на преступление. Анжелина вздрогнула. На рассвете Блез Сеген повесился в камере жандармерии. Бригадир счел необходимым прийти на улицу Мобек и сообщить о случившемся.

«Он был трусом до последней минуты, — говорила себе Анжелина. — Он сумел избежать суда и гильотины. К счастью, полиция успела записать его полное признание. Боже, почему я не подозревала его? Почему я упорно обвиняла Луиджи?»

Взбалмошный скрипач с черными глазами был невиновен. Едва Анжелина в этом убедилась, как почувствовала неимоверное облегчение, даже радость. У того, кого она никак не могла забыть, руки не были обагрены кровью. Сын Жерсанды де Беснак не был убийцей! «Просыпайтесь, моя милая подруга, мне не терпится вернуть вам надежду. Увы! Ничего другого я не в состоянии подарить вам», — говорила себе Анжелина.

Теперь она боялась другого: раненый Луиджи, за которым велась настоящая охота, мог умереть в овраге или в лесной чаще. Он бродил по белу свету в поисках семьи, а сейчас, возможно, был мертв.

«Нет, только не это! Я должна вымолить у него прощение и сообщить, что на протяжении многих лет мать не переставала его любить».