— Ты выйдешь за меня? — Робер спрашивает просто, словно пересыпает сахар из мешка в банку.

У него приятный голос и красивое, строгое лицо. Мог бы быть каким-нибудь генералом или главой важного городского совета, потому что производит впечатление человека, который быстро принимает верные, вдумчивые решения. На него можно положиться — и это правда. Пусть он и всего лишь странствующий торговец в прошлом и владелец нескольких бакалей сейчас. Хотя можно ли сказать «всего лишь», учитывая, какой подразумевается достаток.

От таких всегда веет теплом и… едой. А что ещё нужно от мужа в вечную зиму? Быть сытой и одетой, не жалеть дров в морозные ночи и ни о чём не беспокоиться, потому что рядом есть сильное мужское плечо.

Да и другие части тела, что уж скрывать.

Я улыбаюсь в ответ, удивлённая и неудивлённая одновременно.

— Ты нравишься мне, Изольда, дочери в тебе не чают души, так… чего мы ждём?

В этот момент, словно тот самый сахар, падает мелкий, будто дроблёный, снег. Я докручиваю ворот колодца и, придержав ручку ладонью, достаю ведро с водой. Робер не помогает мне, потому что мы условились, что я буду его семье доброй помощницей. И сделать ту работу, которую раньше выполняла его старушка-мать уж как-нибудь смогу сама.

Но каждый раз, когда я поднимаю что-то тяжёлое или задерживаюсь надолго у печи, стараясь приготовить на ужин что-нибудь особенное, его глаза загораются странным огнём. Будто бы он сдерживается, чтобы не пойти мне наперекор. Ведь договор есть договор. А вот если стану его женой…

Кто ж мне тогда позволит столько хлопотать?

С его-то заботой.

И сейчас в чистых, голубых глазах сверкает пламя.

Он хороший человек, но я не планирую оставаться в этой чудесной деревеньке надолго. Ведь кое-что ищу.

Вот только… что именно?

— Ты с нами уже год, Изольда, — ступает он за мной, переминая в пальцах шапку, когда я устраиваю коромысло на плечах и выпрямляюсь, высунув язык, чтобы поймать снежинку. Сестрицу тех, что сейчас таят в его каштановых волосах и колючей, уютной бороде.

— Правда? Так сегодня тот самый день, когда вы нашли меня в сугробе? Или ты в общем?

Он усмехается тепло:

— Тот самый день. Я запомнил. Ничего раньше особо не запоминал, но день, когда судьба всем нам преподнесла такой подарок… Ты, верно, будешь юлить? Или… — он мрачнеет, брови сдвигаются к переносице, делая его похожим на медведя. — Или Иванко понравился? — вспоминает о милом парнишке из нашей деревни, но я спешу его успокоить до того, как в венах забурлит горячая кровь, и качаю головой.

— Никто мне не нравится. Но замуж я не хочу, Робер.

По снежному насту пробегает лисица-чернобурка.

— Смотри, — перевожу я его внимание на неё. И от темы женитьбы и от вёдер с водой, что собираюсь поставить на крыльцо, а затем занести в дом.

— Красавица, — соглашается Робер, — правда, плохо что во двор повадилась. А ты, Изольда, скажи лучше, что тебе с ярмарки привезти. Пряников каких? Или заморских сладостей? Или платок новый хочешь?

Я качаю головой и, слизнув с губ растаявшую снежинку, обнимаю его. За шею, словно отца — тепло и нежно.

— Это… — голос его едва заметно дрожит, что слышу впервые, — значит, да?

— Будь осторожен в пути, ночи сейчас длинные. Мы со Стеллой и Роуз будем тебя ждать. С подарками. А что дарить — тебе решать. Я возьму.

— Но не свадебное?

— Свадебное можно, но не на свадьбу.

Робер огорчается, но что поделать? Какой вопрос, такой и ответ. Закусив губу, прикрыв рот варежками, провожаю его взглядом и тихонько шепчу заговор на удачу. Ведьма из меня никудышная, право слово, но хуже не сделаю.

— Изольда, ты ведь без шапки! — доносится тёплый голос старушки Бруклии, матери Робера. — Что стоишь у двери, а не заходишь? Забыла что ли, как открывать?

Я усмехаюсь. Ну не помню я своего прошлого, что ж теперь — вечность об этом шутить?

Стелле и Роуз рассказывали, что их нашли в сугробе — вот и весь секрет появления.

И благодаря мне, они до сих пор в этом не сомневаются. Так-то.

— Иду, бабуля!

Я оставляю вёдра за порогом дома, запираю дверь и принимаюсь снимать войлочные сапоги. Тепло, не терпящее холодности и не знающее о личном пространстве, тут же крепко обнимает, словно могучая нянюшка. Чувствую, как лицо краснеет. Оставляю позади шаль и тёплое платье на пуговицах. И уже в голубом сарафане и носочках из козьего пуха захожу на кухню, тут же попадая под прицел внимательного взгляда Бруклии.

Старушка она в теле, маленькая, уютная, но со стальным стержнем поперёк округлостей. Светлые глаза яснее, чем у малышки Роуз, несмотря на прожитые зимы. Седые волосы убраны в пучок и заколоты палочкой на восточный манер.

— Что, домогался? — ухмыляется так сладенько, что у меня по рукам начинают бегать мурашки. — Послала небось?

Я не отвечаю, только почёсываю ладони на пути к шкафчику с заветными коричневыми зёрнами.

— А зря, голубушка, зря, он, между прочим, мой лучший сын. Идеал! Так говорят? В нём моя мудрость и, — хитро усмехается, — семя великана Родерика!

Не такой уж великан, судя по рассказам Иванко и других селян. Так — чуть выше среднего.

— Бабуля, он ведь твой единственный сын, — напоминаю я со смешливой нежностью, в то время как на пороге кухни-столовой застывает Роуз.

— В папе семя? — большие и без того глаза становятся ещё больше, а я смеюсь, вцепившись в банку с кофе. Она маленькая и милая из-за вязаного носка, в котором находится.

— Сила, большая сила… — увещевает Бруклия.

— А, как у тролля?

Старушка замирает статуей, над потолком тут же будто тучи собираются и даже мне становится не по себе.

Пока Бруклия напоминает Роуз, отчего же не стоит вспоминать о том, о ком вспоминать не следует, я вновь замечаю лису-чернобурку и оставляю своё сокровище на полке с крупами.

Вернусь и выпью чашечку ароматного чёрного, как ночь, кофе.

А пока…

— Изольда, бедовые твои косицы, куда побежала?

— Скоро вернусь, бабуленька!

И вновь — здравствуй сапожки и как дела шаль! Стоило бы одеваться потеплее, да я не мерзлячка.

В отличии от Агнии, но на ней чёрная лисья шубка…

«Что такое, ведьма? — бьётся в голове вопрос. — Что ты здесь потеряла?»

Моя белая сова ухает над головой, хотя на дворе — день.

А чёрный хвост мелькает за сарайчиком.

Нашим сарайчиком!

— Очень интересно.

Лисица гонится за пламенным шаром, красно-оранжевым, жёлто-синим. И он, этот любопытный сгусток магии, проникает в щель и оказывается в сарае. Она тявкает, поддевает носом незапертую дверь и залетает следом.

Тут же до меня доносится треск пламени. Ведь там лежат сухонькие дрова, специально на растопку одного из котлов.

Вот же засада. Если Агнию поймают за поджогом, едва ли будут и дальше её терпеть, ведь она — ведьма. А кто оставит такую в родной деревни? Конечно, многое о ней — лишь слухи, она пока ещё не сделала ничего плохого, но я то вижу, что магия в ней есть — и не хилая.

А на днях так вообще застала её за перевоплощением в лесу, где бродила со своей совой. Это тоже странное поведение. Но что взять с той, кого год назад нашли в снегу без памяти? Маленькие странности сходят мне с рук, как и маленькие заговоры. Ведь любая хорошая женщина немножко ведьма. Подумаешь!

А вот Агния…

Она много ест и остаётся худой, как палка. Острой, как лезвие клинка. У неё длинные, жидкие чёрные волосы, похожие на грязную паутину. Слишком густые брови. И взгляд синих глаз исподлобья. Она не пытается казаться дружелюбной, и этим отталкивает. Правда, не меня.

Я добираюсь до сарайчика и решаюсь подглядеть, что там происходит, прежде чем входить.