Узнавший про это Киреев позвонил Дорошину, результатом звонка стал визит в музей их областного ОМОНа. Икону он тогда из музея забрал, но Эдик, разумеется, лишился работы. Впрочем, экспертом он был прекрасным, поэтому без заказов никогда не сидел и его нынешний уровень жизни вполне позволял стать владельцем особняка на Соколе.

– Не знаю, – честно призналась Лена в ответ на вопрос мужа. – Сигнатура отсутствует, как и картеллино в целом. Авторский стиль узнаваем, но я не могу вспомнить, чей он. Манера письма вполне обычная. Это просто портрет, но есть в нем что-то загадочное и притягательное.

– Мадам совершенно права. – К ним подошла женщина-продавец, до этого занимавшаяся другими покупателями, но, видимо, заметившая их непритворный интерес к голубоглазой девочке с портрета. – Это мистическая картина. Я бы даже сказала, проклятая.

– Почему? – искренне удивилась Елена.

Ни в какую мистику она не верила, полагая, что у любого явления есть рациональное объяснение.

– Она постоянно возвращается обратно, – понизив голос, сообщила продавщица. – Ее уже дважды покупали, а спустя пару дней возвращали. Покупатели говорили, что с этим заколдованным портретом невозможно находиться в одном помещении. Первая покупательница сказала, что начинала задыхаться, как только ее взгляд падал на картину. Второй же мерещилось, что эта девочка следит за ней, где бы она ни находилась.

Лена вздрогнула, потому что этот эффект картины успела испытать на себе.

Портрет, несмотря на то что был он довольно большим и тщательно выписанным, а также явно созданным не позднее начала двадцатого века, стоил совсем недорого – двенадцать тысяч рублей. Просто поразительно! Масло, холст, время создания… Обычно стоимость таких работ начинается от двухсот тысяч, а тут в двадцать раз дешевле.

– Почему так дешево? – спросила она. – Из-за отсутствия сигнатуры и картеллино? Вы не знаете, чья эта картина и кто на ней изображен?

– Да. Мы называем эту работу «Портрет девочки с льняными волосами». Автор неизвестен, потому что картина не подписана. Но изначально мы ее продавали за пятьдесят тысяч, потому что видно, что портрет хороший, да и датируется ориентировочно концом девятнадцатого века.

– Скорее, началом двадцатого, – покачала головой Лена.

– А вы разбираетесь?

– Я возглавляю картинную галерею в одном из областных центров. Но дело даже не в этом. Я сужу по одежде. Где-то с 1910-х годов детская мода стала претерпевать значительные изменения. Если до этого детей одевали как уменьшенные копии взрослых, то теперь платья для девочек стали короче, а швы украшали тонкими кружевами и вышивками. Этой девочке лет десять, поэтому на ней платье светло-голубого цвета с пояском на талии. Маленьких детей одевали ярче. Ткань – муслин и вуаль на шелке. Рукава на манжетах, на ногах чулки до колена и ботинки на кнопках. В волосах ленты. Нет, эта картина написана не раньше 1910 года.

Продавщица посмотрела на нее с уважением.

– Да, вы действительно разбираетесь…

У Виктора зазвонил телефон. Это был Эдик, приглашающий на обед.

– Пойдем, – с некоторым сожалением сказала мужу Елена и с порога еще раз оглянулась. Девочка с портрета провожала ее внимательным взглядом.

К ужину их компания пополнилась еще одной гостьей. Ею оказалась приятная молодая женщина, приехавшая на юбилей к Эдику из Санкт-Петербурга. Звали ее Нина Невская. Лене она сразу понравилась. Так бывает, когда с первого же взгляда возникает симпатия к незнакомому человеку, который вроде бы еще не сделал тебе ничего хорошего и даже толком ничего не сказал.

Лицо у Нины было славное: открытое, немного бледное, словно прозрачное, со спокойными и ясными серыми глазами. Стрижка под мальчика. В густых темных волосах проблескивала ранняя седина, и это вызывало некоторый привлекающий внимание диссонанс, поскольку Невская была молода. Лет тридцать с небольшим, не больше.

– Тридцать четыре, – ответила она на невысказанный вопрос Лены и улыбнулась. – Моя седина многих сбивает с толку. А мне не хочется красить волосы. Лень, да и лучше, чем есть, все равно не станешь.

С этим постулатом Лена была согласна, хотя в свои сорок три года волосы все-таки красила. К вопросу возраста она относилась спокойно, поскольку со своим будущим мужем познакомилась по всем меркам довольно поздно[1] – в тридцать шесть лет. Нина же, будучи на два года моложе, уже имела четырнадцатилетнего сына Никиту, оставшегося дома, в Санкт-Петербурге.

– Вы так рано стали мамой, – сказала Лена, дети которой были еще совсем маленькими и ходили в детский сад.

– Да. Мы с мужем рано поженились. На втором курсе института. Мы были одноклассниками, дружили с шестого класса. Родители, конечно, уговаривали подождать. И с браком, и с детьми. Мать Володи даже приводила аргумент, что это глупо – жениться на первой своей женщине. Мол, сначала надо других попробовать, чтобы сравнить и убедиться в серьезности своих чувств. А Володька тогда засмеялся: «Что же ты, мама, предлагаешь? Чтобы я Нине сказал, чтобы она сидела и ждала, пока я нагуляюсь и напробуюсь? Мне и так совершенно очевидно, что она – моя единственная в жизни женщина». В общем, мы тогда почти пробили их оборону, а потом выяснилось, что я беременна, и тут уж вопросов ни у кого не осталось. И Никитос появился на свет, когда мне только-только двадцать исполнилось.

Судя по тому, что на юбилей Киреева Нина приехала одна, сохранить ранний брак им с мужем все-таки не удалось. Впрочем, это и неудивительно. Первая любовь редко бывает на всю жизнь. И хотя, наверное, у каждого есть парочка одноклассников, поженившихся сразу после школы, вряд ли кто может похвастаться тем, что знает много таких семей, благополучно перешедших десятилетний рубеж семейной жизни.

Впрочем, когда Лена высказала эту свою мысль Татьяне, жене Эдика, выяснилось, что она не права.

– Нет, что ты. Невские не разводились. Они бы никогда не развелись. Володя Нину так любил, ты себе представить не можешь. Только что на руках не носил. Они были очень гармоничной парой. Дружные, спокойные, всегда вместе. Когда эта беда случилась, мы думали, что Нина руки на себя наложит с горя, а она ничего, выстояла. Ради Никиты, конечно. Сына же не оставишь.

– Беда?

– Володя погиб. Точнее, его убили. Специально сбили машиной, да еще потом и переехали два раза. Осенью будет четыре года, как это случилось.

– Ужас какой… – поразилась Лена. – А кто убил? За что?

– Да кто же знает? – вздохнула Татьяна. – Так и не нашли его, убийцу. У Володи свой шиномонтаж был. Он иногда сам подрабатывал, когда кто-то из мастеров заболевал или в запой уходил. Вот в тот вечер он и возвращался с вечерней смены. Уже одиннадцать часов было. Осень, темно, да еще дождь накрапывал. В общем, свидетелей не нашлось. И камер видеонаблюдения тоже. Следствие вынесло вердикт, что это несчастный случай. Хотя если бы нечаянно наехали, то, наверное, не стали бы еще дважды тело переезжать. Ну ладно, с места аварии скрыться, помощь не оказать. Струсил водитель, уехал. Всяко бывает. Но он назад сдал, а потом снова вперед – и только после этого уехал. Зачем бы было так рисковать, если не для того, чтобы гарантированно убить? До смерти.

– Может, от шока, – предположила Лена, – хотя, конечно, это довольно странно выглядит.

– Так Ниночка осталась одна. Она результатами следствия не очень интересовалась. Сказала, что Володю это не вернет, а накажут этого негодяя или нет, ей неважно.

После этого разговора Лена смотрела на Невскую с жалостью. Как же много пришлось перенести этой молодой женщине! Да еще и сына одной поднимать. Интересно, кем она работает? Ответ на этот вопрос она получила у самой Нины. Та оказалась учителем физики, работала в школе и еще занималась репетиторством. Деньги всегда нужны, вот и моталась Нина после занятий в школе по частным урокам. Уставала, зато на жизнь хватало.