— Не отвечай ему! Никогда не отвечай, слышишь!

Трамвай. Мальчик с эскимо смотрит на меня, видит меня и улыбается мне.

—Да, чтоб ты сдох, тварь! —Я швыряю телефон на пол. Долго смотрю на обломки и вздрагиваю, понимая, что тень, отбрасываемая мною, не та, не похожа на то, что должно быть моей тенью.

— Ты хочешь поговорить об этом?— Раздался вкрадчивый голос за спиной. Я задрожала. Пустой трамвай. Пустой город. В окне на перекрестке стоит мальчик с эскимо, и улыбается. Я устала. Откидываюсь на спинку старого дерматинового сиденья. Закрываю глаза. Сердце стучит ровно. Ему некуда спешить. Я принимаю самое важное решение.

Будущее

Завтра день начнется снова. Я проснусь от звонка будильника. Встану. Выпью кофе. Посмотрю в телефон и увижу другую дату. Я опоздаю на работу, разумеется, предупредив шефа. Но сначала найду старый охотничий нож, на антресоли, за банками с огурцами, которые никто никогда не будет есть. Наточу. Почищу от ржавчины. Проверю насколько удобно он лежит в руке. Сделаю пару выпадов. Я должна быть уверена в своем оружии. Еще пистолет. Он будет лежать там же за огурцами и патроны. Откуда он там? Неважно. Сегодня я буду разбираться, как его заряжать.

Я уберу нож в рукав куртки. Пистолет в карман. Приеду на своей машине. Она обязательно заведется. Дойду до ресепшена. Когда Милочка поднимет голову, для приветствия обойду стойку, обниму ее и ударю в живот ножом. Раз пятнадцать. Зажму рот, чтобы не кричала. Идеально, если сразу. Но, скорее всего, это не сработает. Милочка будет первой. Сделаю все правильно, и никто ничего не поймет. Она будет первой. Жаль испачкаю курту.Будет много крови. Ты же этого хочешь? Голос за спиной рассмеется и тихо скажет:

— Хочу.

Ближайший к ресепшену кабинет, кабинет шефа. Милая секретарша Любочка, единственный светлый человек в конторе, увидев меня заляпанной кровью в ужасе, сползает под стол, закрыв себе рот рукой. Правильно, Людочка, это спасет тебе жизнь. Бить ножом этого мудака, пусть даже красивого, но мудака, я не буду. Не рационально. Есть шанс, что он отберет у меня нож. Я буду стрелять. С каким удовольствием я всажу в него всю обойму. Я буду смотреть в его непонимающие глаза, слушать хриплое дыхание, смотреть, как пальцы сжимают окровавленный ковер, который мы вместе выбирали ему в офис и наслаждаться этим моментом. Он будет вторым. У меня длинный список. У голоса за спиной длинный список. Патронов не хватит.

Я сижу на дерматиновом кресле в старом трамвае. Хриплый голос кондуктора сообщает что

—Трамвай дальше не едет. Конечная.

Пора принимать решение. Я хочу убивать. Я не хочу убивать. Я боюсь? Чего? Чего я боюсь сильнее, чем этой бесконечной круговерти серых, однообразных, тупых дней. Голос за псиной смеется:

— Ты хочешь поговорить об этом?

Из обломков телефона судорожно орет парень с пальцами музыканта.

— Не отвечай ему! Никогда не отвечай ,слышишь!

Постепенно его голос сливается с голосом безумной бабки, а затем превращается в мой.

Мальчик с эскимо улыбается, глядя на меня с пустой улицы, пустого города.

— Ты хочешь поговорить об этом?— Спрашивает меня мой собственный голос за спиной.

Охотничий нож лежит на антресоли за банками с огурцами. Пистолет там же. Я медленно растягиваю губы в улыбке

— Да, хочу!

Старый дом

Я прихожу в себя. Открываю глаза. Долго рассматривая закопченный потолок с длинными разводами трещин. Я знала в нем каждую трещину. Губы подрагивают. Едва сдерживаемый смех прорывается хриплыми всхлипами. Бабкин дом. На двери множество замков. Старых, ржавых амбарных. Для интереса дергаю. Заперто Сажусь. Главная комната с просиженным диваном, покрытым серым шерстяным пледом в катышках, местами проеденный молью. Чахлые растения на подоконниках, с желтыми понурыми листьями. Полив их никак не спасет. Клубы пыли по углам. Чистый угол только один с иконами, под которыми висит пожелтевшая надпись “Не отвечай ему! Никогда не отвечай!” Когда бабка наказывала меня, я часами стояла перед этой надписью. Привычно встала на колени. Надпись оказалась значительно ниже взгляда. Я выросла? Или дом стал меньше.

—Я никогда не буду отвечать ему. Я никогда не буду отвечать ему. Я никогда не буду отвечать ему. Я никогда не буду отвечать ему.

Я часами стояла в этом углу, повторяя одну и ту же фразу. Для меня это так же привычно и естественно, как дышать. Эй, ты же хотел поговорить со мной! Что же ты молчишь? Я ведь уже ответила тебя. Иронично.

Я стою на коленях до тех пор, пока не начинаю чувствовать онемение. Вставать все еще нельзя. Кто мне запретит? Никто. Но я все еще стою на коленях. Вставать нельзя. Стук сердца медленно сливается с гулкой минутной стрелкой, в старых часах с кукушкой. Кукушка давно сломана. Кровь шумит в висках. В глазах темнеет. Колени нестерпимо болят. Вставать нельзя.

—Я никогда не буду отвечать ему. Я никогда не буду отвечать ему. Я никогда не буду отвечать ему. Я никогда не буду отвечать ему.

Я шепчу сухими потрескавшимся губами. Если сначала мой голос эхом разносился по комнате, то теперь я сама едва его слышу. Теряю сознание. В забытьи, слышу тихий смех и мой голос спрашивает:

— Ты хочешь поговорить об этом?

— Да, хочу. — где-то щелкает один замок. Я уже все придумала. Чего мне боятся? Но, что скажут люди? Про маму? Про бабку? Про Маришку? Какая мне разница. Их уже нет. Им все равно. Я лежу на дощатых полах, проеденных насекомыми и мышами. Я ненавидела этот дом. Встаю. Опухшие колени нестерпимо болят. Как же я устала. Чуть пошатываясь медленно, преодолевая боль, опускаюсь на колени.

—Я никогда не буду отвечать ему. Я никогда не буду отвечать ему. Я никогда не буду отвечать ему. Я никогда не буду отвечать ему.— Бесполезная глупая мантра. Я уже ответила ему. Я уже не первый раз ответила ему. Хриплый смех снова разносится по комнате. Как я оказалась здесь впервые? Меня привезли родители. Нет! Неверно. Меня привез кто-то другой.

— Ты хочешь поговорить об этом?— вкрадчиво спрашиваю саму себя и сама себе отвечаю:

— Да, хочу.

Щелкает второй замок. Голос, который я слышала с детства. Я думала,что бабка тоже слышит его, но нет. Она никогда не слышала, она никогда не знала, о чем спрашивал меня голос. Где я услышала эту фразу? Кто сказал ее первым? Я не помню. Помню. Смутное воспоминание,с которого словно смахнули толстый налет пыли. Женщина в очках с добрым взглядом.

— Ты хочешь поговорить об этом?

Я ее ненавижу.

— Да, хочу.

Щелкает третий замок. Я могу выйти. Вот только хочу? Кажется, здесь будет безопаснее. Не мне. От меня.

Я сижу перед незапертой дверью. Изучаю трещинки, потертости, следы от цепей и замков. Мне надо открыть дверь. Просто встать, повернуть ручку и, чуть надавив, открыть дверь. Нежелание и сопротивление мешают хуже цепей и запоров. Здесь, в доме тихо, спокойно. Здесь нет никого. Зачем выходить? Я не хочу знать, что там за дверью. Голос за спиной смеётся. Если вы хотите двигаться дальше , выйдите из зоны комфорта, кажется так говорят уверенные и успешные буквально из каждого утюга. Я б не отказалась знать, где моя зона комфорта, где мне спокойно и уютно. Пять кварталов, лесопарк и окраина леса, лезут в голову неприятные мысли. Встаю. Осторожно трогаю старую, потёртую ручку. Вздыхаю и поворачиваю, открывая дверь настежь. Делаю шаг.

Девочка лет пяти сидит на залитом кровью полу. Чуть в стороне кровавый комок, кажется, он был моей сестренкой. Девочка на полу — я. С моего места виднеется тело отца в коридоре. Слышится бормотание матери:

— Он все равно был плохой.

И смех.

Боясь наступить в лужу крови, иду к двери. Меня не видят. Все правильно. Это мой самый большой страх — моя память. Девочка провожает меня взглядом и улыбается. Ей бы плакать. Поворачиваю ручку, выхожу.

Девочка двенадцати лет, подросток. Ножки веточки, ручки веточки. Сжимается в углу, закрывая голову руками. Пьяная мать бьет скалкой и что-то орет, а потом падает в кровать. Девочка ждет. Девочка улыбается. Я улыбаюсь. Мать храпит. Плотно закрываю окна. Затыкаю вентиляцию. Включаю газ. Прикидываю время. Я умная. Очень умная.