— Ой, знаю я. Это до глубокой ночи. Сделай перерыв. Выпей чаю и позвони Гривасу. У него завтра в ЦДЛ вечер. Попроси два места.
— С какой стати мы с тобой пойдем слушать Гриваса?! Мало нам его трепа в домашних условиях?
— Да не мы. Меня попросили.
— А-а, — успокоился отчим. — Сейчас позвоню. И ты права, выпью, пожалуй, чаю перед последним рывком. На какую фамилию?
— Это Марику. — Мать понизила голос. — Ему нужно два, понимаешь? Может быть, наконец, у него появилась девушка.
Пауза. Марк напрягся. Сейчас начнет кобениться.
Но вышло еще хуже.
— А кто это у нас в коридоре подслушивает? — резким, противным голосом сказал отчим.
Дверь распахнулась. Уставился своими круглыми, застекленными — чисто рыба в аквариуме — глазами.
— Значит, как хамить — сам, а как что-то нужно — через мамочку?
— Марат! — пискнула мать.
А у Марка перехватило дыхание от тяжелого, спазматического чувства. Наверное, это была ненависть. Давно ни к кому ее не испытывал — со времен Коршуна. Но того он боялся, а этот… этот, с его толстыми губами, пористым носом, висящими веками вызывал только гадливость.
— Чтобы… я… когда-нибудь еще… о чем-то тебя попросил… — задыхаясь и щурясь, еле выговорил Марк.
Мать снова вскрикнула:
— Марик!
— Ничего, — усмехнулся отчим. — Это, я полагаю, до моей следующей загранпоездки. Пока не понадобится клянчить очередной подарок.
— Подавись ты своими погаными подарками! — сорвался Марк, повернулся, кинулся к себе. Его трясло.
— Что с вами обоими? Что вы кидаетесь друг на друга? — плачущим голосом кричала мать.
Она попробовал открыть дверь, но Марк не дал — оперся на створку спиной.
Успокойся, приказал он себе. С отчимом — потом. За нами не заржавеет. Пожалеет, гадина. Что делать с Совой? Кину его — буду треплом. Вышибет из «команды». Включай ай-кью, Клобуков, думай.
Мысленно никогда не называл себя «Рогачов». Дурак, что поменял такую фамилию — старинную, дворянскую — на банальную. Никто в английской школе дразнить его «Клопом» не стал бы. А между прочим классная идея — как отомстить суке очкастой. Снова стать Клобуковым! Наверняка это возможно, свидетельство о рождении ведь есть. И усыновления не было, только фамилию поменял.
Ладно, про это тоже потом. Что делать? Что делать?
И придумал, не подвел ай-кью. Самые правильные и верные решения просты.
Оделся, вышел на холодную (сугробы, поземка по мостовой) улицу. На углу Языковского в автомате, полистал прихваченную из коридора отчимову телефонную книжечку.
Повезло — трубку взял сам Григорий Павлович. Его жены, ходячей обложки журнала «Советский экран», Марк совсем бы застремался.
— Здравствуйте, это Марк Рогачов, — скороговоркой, чтоб не успеть зажаться, сказал он. — Сын Марата Рогачова.
— Привет, юноша, — рокотнула трубка. — Как протекает пубертат?
Гривас был дядька классный, не то что Рогачов. Веселый, заводной, ходил в джинсовом костюме, усы а-ля Джордж Харрисон, хайр до плеч. В таком возрасте — человеку хорошо за сорок — конечно, чудновато, но лучше, чем пиджак-галстук.
— С производственными трудностями, — в тон ответил Марк — и немного расслабился. На том конце послышался одобрительный смешок.
— Чувство юмора присутствует. Значит, и трудности будут преодолены. — Васильев вдруг спохватился, посерьезнел. — Ой, извини. Ты что звонишь-то? С Маратом всё нормально?
— Нормально. С утра до вечера по машинке колотит, на людей кидается.
Нарочно подпустил в голос ласковой снисходительности.
— Терпи. С нашим братом бывает. Давай, переходи к делу. У меня гости.
И Марк перешел. Изложил просьбу, два раза повторив, что билеты на вечер достать совершенно невозможно, все как с ума посходили.
— Это из-за «Арсенала», я-то мало кому сдался, — скромно ответил Васильев, но слышно было — ему приятно. — Не проблема. Для милого дружка сережку из ушка. А что за кадр? Богиня или субретка? Это с ней у тебя производственные трудности?
— Кадр из тех, которые решают всё, — нашелся Марк. В кругу Гриваса вечно перебрасывались советскими цитатами, такой там был стиль. Не объяснять же, что просишь не для себя.
— Даже так? Заинтриговал. Ровно без четверти семь будьте у окошка администратора. Пропуска закончились, но я спущусь и проведу вас. Заодно дам экспертную оценку по кадровому вопросу. Лады? Всё, пока. Дядя Гриша пошел квасить. Папе-маме привет.
И разъединился.
Марк тут же позвонил Сове. Сказал: план немного меняется. Придется мне тоже подъехать — Васильев меня знает, а вас нет. Без двадцати встречаемся, не опоздайте.
— Сам к нам выйдет? Вообще супер! — восхитился Богоявленский. — Спасибо, Маркс, ты чемпион мира. Я у тебя в долгу, как в шелку. Заодно познакомишься с моей принцессой. Я ее еще никому из наших не показывал, будешь первый.
Поглядеть на гебешную принцессу, конечно, тоже любопытно, но главное — Сова понял: Маркс зря языком не треплет. Если пообещал — сделает. Хоть живого Григория Васильева за шкирку приволочет.
ТЕОРИЯ БРАКА
Время надо было рассчитать так, чтобы ни в коем случае не прийти первым — еще не хватало! И так уже too much, что специально приперся из дому провести его величество с фавориткой на увеселение. Но и припоздниться ни в коем случае нельзя: Сова появится без двадцати, а без четверти уже должен выйти Гривас. При этом не парк Кусково, за кустами не спрячешься. Прямая, как палка, улица Герцена, и перед входом толпень. Не из нее же выныривать — будет ясно, что топтался в ожидании, как шестерка.
В общем, встал на углу, высовывался, следил за подъезжающими к ЦДЛ тачками. Не на метро же Сова привезет свою фифу.
Из-за этого просчета чуть не пропустил. Толковище на тротуаре действительно было ломовое, и не обычного домлитовского замеса, не дяди-тёти интеллигентного вида. В основном молодежь, притом хиповая: у парней хайр до плеч, герлухи тоже с распущенными волосами, многие в банданах, портки у всех клешеные. Если б под фонарем у входа не мелькнула ярко-красная аляска Богоявленского, Марк его прозевал бы.
Подошел, окликнул.
— Хай! Ты давно тут?
— Только что подгребли от метро, — сказал Сова, протягивая руку. — Знакомься, Насть, это и есть Маркс, сын писателя Рогачова.
— А чего не на тачке? — спросил Марк, глядя на девушку. — Я вообще-то Марк, Маркс это кличка.
— Я догадалась, что кличка. Настя.
Лицо нежное, большеглазое, с улыбчивыми губами, то ли ненакрашенными, то ли помада такая незаметная, ресницы длинные и густые, но натуральные, не накрашенные. Ëкалэмэнэ, какая же красавица! В первую минуту Марк даже не обратил внимания, во что она одета, а всегда срисовывал прикид автоматически, сразу зачисляя объект в ту или иную социальную категорию.
Но одета подруга Совы тоже была топово. В темно-синее велюровое пальто со спущенным на плечи капюшоном, шапка «боярышня», оленьего меха — всё не «березовое», привозное. В общем как есть принцесса. И больше всего это чувствовалось по тому, как она держалась. Выпендрежа — ноль. Улыбается просто и мило. Протягивая руку, сняла перчатку, хотя обычно герлы, изображающие светскость, этого не делают — типа дамам не обязательно. Кисть узкая, теплая, ногти коротко остриженные, без лака.
С тоскливым чувством подумалось: господи, почему всё в жизни достается богоявленским. Ладно карьерные ништяки, ладно шмотки-загранки, но еще и самые лучшие девушки, о которых только мечтать.
— Савва хотел взять такси, но на метро быстрее. Мне сюда по прямой, всего одна остановка от «Пушкинской», — сказала Настя.
Ну естественно — где еще и жить принцессам, если не в самом центре.
— Блин, билеты по двадцать рэ толкают. Ты нас точно проведешь? — спросил Сова, а Марк подумал, что не стал бы при Насте говорить «блин» — было в ней что-то такое.
— Диспозиция следующая, — деловито ответил Марк, с трудом отводя взгляд от Настиного лица. — С входными совсем чума. Гривас, в смысле Васильев, сначала ни в какую. Нет мест и всё. Пришлось наврать, что я приду с любовью всей моей жизни и матерью моих будущих детей. Только тогда он дрогнул. Так что ты, Сова, откатись в сторонку. А ты, Насть, будешь моя подруга сердца. Не до гроба, а на ближайшие пять минут.
