После полудня мы наткнулись на обломки самолёта. Это был «Боинг 797». Гигантские куски фюзеляжа торчали из серого одеяла пепла, словно кости давно погибшего зверя. Крыло, перекошенное и местами обгоревшее, лежало на боку, словно кто-то бросил его в гневе. Кабина пилотов оказалась разорвана на части, кабельные жгуты и остатки приборов валялись на земле, среди кусков стекла и металла.
Фрагменты тел были разбросаны вокруг, торчали из пепла, как страшные памятники. Обугленные конечности, обрывки одежды, всё это сливалось с безрадостным пейзажем. Я старался не смотреть на них, но глаза сами выискивали среди осколков эти ужасы.
Никто не произнёс ни слова, все молча бродили среди обломков, надеясь найти что-то полезное. Нам нужны были лекарства. Но если они и были здесь, то давно погребены под толстым слоем пепла и льда.
Я заметил Брайана. Он сидел на корточках у одного из обломков, держа в руках наполовину обугленную куклу. Пепел оседал на его плечи, но он не двигался. Он смотрел на куклу так, будто видел в ней что-то большее, чем просто детскую игрушку. Возможно, в этот момент он думал о своей дочери. О том, что она была где-то там, далеко, в прошлом. Он не говорил о ней с тех пор, как мы встретились, но я знал, что её гибель пожирает его изнутри. Через несколько секунд он бросил куклу в сторону и продолжил искать дальше, как будто ничего не произошло.
Мы обыскали всё, что могли, но ничего стоящего так и не нашли. Лишь холодные обломки. В конце концов, нам пришлось оставить самолёт позади и двигаться дальше.
После мы вышли на дорогу, устланную слоем пепла, двигаясь среди обледеневших и пустых автомобилей. Некоторые из нашей группы заглядывали в салоны, проверяя, не осталось ли там чего полезного. Но всё ценное, давно исчезло. Люди, что шли раньше нас, разобрали всё, что только могли унести.
Правда, Брайану повезло. Он нашёл пару тёплых перчаток в одной из машин. Они были чуть великоваты, но ещё годились. Он молча передал их Эми, и она, поблагодарив, натянула их поверх своих старых, давно износившихся варежек. Мы продолжили путь, всё так же молча, каждый погружённый в свои мысли.
К вечеру мы достигли небольшого городка в Миннесоте. Кажется, он назывался Кросс-Лейк. Когда-то это был тихий, ничем не примечательный населённый пункт, окружённый лесами и озёрами. Наверное, летом здесь было красиво, по-своему умиротворяюще. Сейчас от всей этой умиротворённости не осталось ничего, лишь холод, мрак и запустение.
Мы с Эми выбрали один из домиков на краю улицы. Небольшой, одноэтажный, с облупившейся краской на стенах и сломанным крыльцом. Внутри было почти так же холодно, как и снаружи, но не так ветрено, что уже можно считать плюсом. Хозяева, похоже, ушли в спешке. В доме остались их вещи, фотографии, пара кружек на кухне, будто они собирались вернуться. Я бродил по комнатам, разглядывая оставленные предметы: старый альбом с семейными фотографиями, мягкие игрушки в детской, торопливо набросанные на диван одежды. Словно люди просто исчезли, как будто их не стало в один момент.
Куда они могли уйти? Или, может, они так и не смогли уйти далеко. Мы ведь уже видели десятки таких домов на пути сюда, и все они были мертвыми, как и этот город. Возвращаться им уже было некуда.
Я пытался не думать о том, что будет дальше. Хватит ли у нас еды? Как долго ещё погода будет ухудшаться? Как мы вообще сможем пережить этот кошмар? Эми молчала, сидя на диване, укутавшись в найденное одеяло. Я видел, как она дрожала. Она держалась, но я знал, что она на пределе. Мы все на пределе.
К вечеру погода резко ухудшилась. Сильные дожди превратили улицы в ледяные катки. Асфальт покрылся тонким слоем льда, дома и автомобили замёрзли, словно их окатили водой и тут же заморозили. Температура упала где-то до минус пятнадцати, и это при том, что ещё месяц назад мы страдали от жары. Это ощущение абсурдности происходящего не покидало меня. Лето должно быть в самом разгаре, а вместо этого мы оказались в какой-то ледяной пустыне, где каждый день борьба за выживание.
Один из наших, Питер, вчера умер. Я не знал его близко, но его кашель становился всё сильнее с каждым днём. Наверное, лёгкие не справились с пеплом. Мы не могли сделать ничего. Просто положили его у дороги и пошли дальше. Никто не сказал ни слова. Все привыкли к смерти.
В Кросс-Лейке мы планировали задержаться на несколько дней, отдохнуть и набраться сил. Нам повезло, нашли склад с продуктами и водой. Консервы, сушёные овощи, питьевая вода в бутылках, всё это казалось настоящим сокровищем. Но никто не обманывался: запасы быстро закончатся. Мы все понимали, что это временное убежище, и что дальше будет только хуже.
2 августа 2027
Сегодня с утра я решил заняться делами по дому. В последнее время морозы усилились, и даже несмотря на старание с печкой, дом остывал слишком быстро. Каждую ночь холод пробирался под одеяло, заставляя просыпаться от ледяного ветра, который пронизывал щели в оконных рамах и дверях. Я понимал, что пора что-то с этим делать.
Проснувшись на рассвете, если это можно было так назвать, первым делом пошёл за дровами. Запасов оставалось немного, так что пришлось расчистить территорию вокруг сарая от пепла и снега, чтобы добраться до оставшихся поленьев. Я старался не отвлекаться, погружая себя в работу с головой, чтобы не думать о том, насколько всё стало безысходным после катастрофы.
Через пару часов я занёс дрова в дом, сложил их плотной стенкой у печки. Пламя, как всегда, жадно облизало поленья, но тепла от этого было мало. Решил утеплить стены. Потратил много времени, заколачивая старые доски на внутреннюю сторону окон и дверей, но все равно оставляя узкие щели, делая всё, чтобы уменьшить сквозняки. Весь дом стал походить на одну большую деревянную клетку, но другого выхода не было. Иногда я поглядывал на Эми. Она всё это время молчала, как-то непривычно тихо.
Ближе к обеду, когда я вернулся в дом после того, как поправил дверь, увидел, что Эми лежит на диване, неестественно бледная. Лицо её было покрыто испариной, дыхание стало частым и поверхностным. Я присел рядом и потрогал лоб. Он был горячим. Она открыла глаза, но взгляд был пустым, как будто она меня не узнавала. Мгновение спустя её тело обмякло, и она потеряла сознание.
Меня охватила паника. Я знал, что в этих условиях любая болезнь может стать смертельной. Лихорадочно принялся вспоминать, где могли остаться какие-нибудь лекарства, но единственное, что нашёл — это старые таблетки от простуды в нашем рюкзаке. Поспешно вытащил их и попытался привести её в чувство, чтобы дать лекарство. Эми застонала, но не просыпалась.
Потом я осторожно поднял её, переодел в чистую, тёплую одежду, укутал в несколько одеял и уложил на кровать. Стало страшно за неё до дрожи, я не мог допустить, чтобы что-то случилось с этим человеком.
Весь оставшийся день я провёл рядом с женой, не отходя ни на шаг. Пытался поить её водой, накладывал на лоб мокрые тряпки, но жар не спадал. Она металась в бреду, что-то бормотала, но разобрать её слова было невозможно. Я сидел рядом, слушая тяжёлое дыхание, и молился, чтобы болезнь отступила. Время словно остановилось. Я смотрел на её бледное лицо, и в голове мелькали самые жуткие мысли. В этом холодном, полном отчаяния мире, без помощи, без лекарств, любая болезнь могла стать приговором.
