Отбор бойцов в «Адскую Сотню» был жёсткий. Но для счастливчиков, получивших в итоге подтверждение о приёме, сразу наступали суровые будни. Обучение, переобучение, муштра и строжайшая дисциплина – вот что ожидало их в первую очередь. Опытные бойцы, словно школяры, снова садились за парту. Тактика и стратегия ведения боя, взаимодействие друг с другом, психологическая и физическая подготовка – вот то немногое, что им максимально быстро и жёстко вдалбливали в головы в течение первого полугода службы в «Сотне». Затем следовал экзамен. И только после него новичков отправляли по подходящим им местам службы, где-то доукомплектовывая подразделения, потерявшие часть бойцов, а где-то формируя новые.

Дальнейшая служба тоже не была простой, чего только Батя не навидался на ней. Тут были и ужасы бесконечных войн по всему земному шару, и потери боевых товарищей, зачастую настолько жестокие и тяжёлые, что психика неподготовленного человека быстро дала бы течь, и задачи, которые все, кроме бойцов «Сотни», считали невыполнимыми. Так что нынешняя ситуация была для комвзвода почти что ординарной – если не брать в расчёт туман, после которого люди стали превращаться в зомби, и кошмарных тварей.

Кое-как отыскав несколько целых сухпайков и аптечку, Батя стал готовиться к марш-броску. Первым делом поел, чтоб набраться сил – аппетит был просто зверский. Потом сходил в другую хижину за водой и, притащив две пятилитровые баклажки и ободранное прямоугольное зеркало, приступил к обработке ран. Нос, хоть и хрустнул вчера, похоже, всё-таки не был сломан и даже не опух, так что о нём Батя тут же перестал беспокоиться. Грудина, как ни странно, тоже не болела, несмотря на то, что пуля вроде как всё ещё оставалась внутри.

А вот рана на боку, хоть и довольно слабо напоминала о себе, всё равно требовала немедленного вмешательства – мало ли какая грязь и зараза могли оказаться на когтях того монстра.

Размочив водой присохшую вместе с кровью футболку, командир, чертыхаясь и матерясь, стянул её с себя. Обтёрся, стирая с торса пыль и грязь. Вколол себе обезболивающее, подготовил антисептик и хирургическую иглу, установил зеркало так, чтоб хорошо видеть рану… и долго смотрел на собственное отражение, не веря глазам.

Там, где должно было быть входное отверстие от пули, красовалась плотная корочка, вокруг которой не было даже воспаления от инородного тела и кусочков ткани, наверняка оказавшихся в ране. Разодранный бок тоже сильно не соответствовал тому, как должен был выглядеть спустя сутки. Батя ведь вчера чуть копыта не отбросил от кровопотери, подозревал, что вообще до сегодняшнего дня не доживёт. Да и дожив, готовился увидеть вполне соответствующую вчерашнему самочувствию картину – оголённые рёбра, рваные мышцы и сосуды, всё ещё сочащиеся кровью…

Кровотечение благополучно прекратилось, края разорванной кожи уже успели прирасти к мясу. Мышцы ещё виднелись, но вот были они, вопреки ожиданиям, целые, а не разорванные, и тоже успели частично обрасти коростой.

Что за чертовщина, итить её за ногу? Так рана должна была выглядеть примерно через неделю активного лечения в госпитале, но уж точно не спустя всего сутки после её появления.

А может, неделю он и провалялся на спине той твари?

Батя хмыкнул. Неделю, как же! Да за неделю туша твари уже так бы завонялась на жаре, что он бы от одного только запаха тухлятины копыта отбросил! Но другого логичного объяснения столь быстрому заживлению не было. Хотя, если подумать, то, может, дело в той янтарной паутине, которой комвзвода наглотался под галлюцинациями?

Проверить гипотезу возможности не было, так что Батя по здравом размышлении просто забил болт на неё и всё-таки занялся ранами. Пытаться вытащить пулю не стал – ещё чего, в антисанитарных условиях расковыривать уже наросшую корку! Зашивать тоже оказалось нечего, но антисептик, заживляющая мазь и стерильная повязка лишними командиру не показались. Да и кто бы в здравом уме стал ими брезговать в жарком и душном африканском климате?

Закончив перевязку и проглотив пару таблеток антибиотика, Батя осторожно натянул на себя рваную футболку цвета «хаки», накинул камуфляжную куртку. Распихал по карманам сухпайки, медикаменты, запас бинтов. Найденную в дальнем углу пузатую фляжку наполнил её водой из бутыли. Повесил на ремень. Не забыл и о телефоне, ведь рано или поздно сигнал от спутников должен появиться.

Гораздо сложнее оказалось отыскать хоть какое-нибудь оружие. Нож, подобранный Батей, находился в таком состоянии, что его безопаснее было просто выбросить. А с автоматами, винтовками и прочими огнестрелами дело вообще было полнейшей трубой – все они оказались либо переломаны, либо скручены в причудливые загогулины.

Вскоре выяснилась ещё одна интересная особенность – твари ломали исключительно огнестрельное оружие, полностью игнорируя холодное. Это командир взвода, правда, понял чуть позже, когда в другой постройке нашёл несколько уцелевших ножей с выгравированной на рукоятях эмблемой «Сотни».

Ладно, и на том спасибо. Пристроив один из ножей в пустующие ножны на голени, а второй повесив на пояс, Батя вернулся в хижину. Вытряхнул из аптечки все не понадобившиеся ему лекарства и отправился обратно к твари, на туше которой провёл ночь.

Ему не давала покоя та субстанция, похожая на паутину. Если он прав, и именно она помогла ускорить заживление раны, да ещё и обеспечила отсутствие разного рода инфекций и нагноений, которые в жарком и влажном африканском климате просто обязаны были дать о себе знать, то оставлять её здесь точно не стоило. Мало ли, вдруг ещё пригодится.

Взобравшись на тушу, уже начавшую слегка пованивать тухлятиной, Батя не без брезгливости запустил руку внутрь нароста на затылке твари и принялся выгребать содержимое в чехол от аптечки. Вопреки ожиданиям, начавшееся разложение паутину не затронуло. По крайней мере, на вид. Да и в лёгком запахе сырых грибов чувствительный нос Бати не уловил ни малейшей нотки гниения.

В процессе выгребания паутины из нароста пальцы комвзвода вдруг нащупали нечто круглое и гладкое, тут же напомнившее о шарике, который он почувствовал во рту во время галлюцинаций. С некоторым содроганием Батя вытащил это нечто и принялся разглядывать.

Больше всего предмет походил на жемчужину необычного чёрного цвета. На ощупь она оказалась холодная, но быстро нагрелась от тепла державшей её ладони. Перламутровые переливы завораживали, появилось настойчивое желание положить псевдо-жемчужину в рот и проглотить…

«Ну нет, – волевым усилием остановил себя Батя. – Хватит с меня пока чужеродной, мля, органики».

Но выбрасывать жемчужину не стал, решив передать её командованию – пусть подключат учёных или ещё каких-нибудь спецов и изучат, что это за хренотень.

Помимо чёрной жемчужины среди янтарных нитей с узелками обнаружилось ещё две, на этот раз красных. И дополнительно – ещё две разновидности «шариков». Одни напоминали по виду серо-зелёные виноградины, вторые были похожи на слегка сморщенные горошины с ноготь мизинца размером. Батя без раздумий ссыпал их в чехол от походной аптечки вместе с жемчужинами.

Полностью содержимое нароста в чехол не влезло. Покопавшись ещё и убедившись, что собрал все возможные разновидности шариков, Батя вжикнул молнией, застёгивая чехол. Вернулся в хижину, надолго приложился к бутыли с водой – жажда вновь решила напомнить о себе пересохшим горлом. Присел на дорожку, заодно проверив, всё ли взял с собой. И отправился в сторону аэродрома.

Пройти Бате предстояло порядка тридцати километров. Сначала по редкому лесу, состоящему из опутанных лианами раскидистых деревьев, потом по саванне, заросшей чахлыми кустарниками. Затем придётся миновать холмистую гряду, за которой расположен совсем уж жалкий по меркам русского человека лесок. За ним пойдут, наконец, обитаемые места. А там уже и до аэродрома будет рукой подать.

Батя, несмотря на рану, твёрдо намеревался большую часть пути миновать по свету и к темноте выйти к одному из окруживших аэродром поселений. Это Африка. Тут живёт огромное количество крупных и весьма опасных для слабовооружённого человека хищников. Днём они обычно лениво прячутся в тени или, наоборот, нежатся на солнце. А вот ночь – это всегда время охоты.