– Слишком много«почти», «практически»и«в принципе»в твоем уравнении, – хмыкаю, продолжая прорисовывать тени на уцелевших пузырьках.

– Решай сама, что для тебя важнее, – пожимает плечами. – Скакать по мыльным пузырям или все–таки вырваться из этой бесконечности вранья.

–Возмооожно,ты и права, – копирую ее тон, откидывая в сторону карандаш.

Смеется, отбирая у меня салфетку и разглядывая рисунок.

– И как ты это делаешь?

– Ничего особенного, – пожимаю плечами. – Когда я нервничаю, рука автоматически тянется за карандашом, а мысли самопроизвольно ложатся изображением на бумаге.

– Когда я рисую, это больше похоже на каракули трехлетнего ребенка, – фыркает она, мгновенно переключаясь и настоятельно постукивая пальцем по столешнице. – С тебя сегодня массажист, а завтра штрафные полтора часа бассейна.

– Не люблю массажистов, – неуютно съеживаюсь при одном лишь напоминании. – Я отказалась от этой идеи года полтора назад.

– Во–первых, Тася – девушка, – тут уже успокаивает меня Саша. – Во–вторых, руки у нее целебные, разбудит даже скрытые, самые заспанные мышцы твоего дрыщавого тела.

– Саша!

– Что? – смеется она. – Ты ешь давай, а то сил даже до дома доползти не останется. Ты на ноги вставать вообще собираешься?

– Вообще,собираюсь…

– Тогда не филонь. Питайся по графику, а я тебя быстро на ноги поставлю.

– Договорились, – киваю, старательно пряча улыбку за чашкой чая.

* * *

Неуютно – это слишком мягкое определение для моего состояния.

Чувствую себя скованно, не смотря на то что девушка–массажист на самом деле профессионал своего дела.

А еще она болтушка. Отвлекает разговорами от всех болезненных моментов процедуры настолько профессионально, что невольно забываешь о времени, удивленно выдыхая, когда все наконец заканчивается.

Договариваюсь с ней встретиться через день и выкатываю коляску в коридор.

Ручки у Таси действительно волшебные. Даже мозг частично перезагрузился.

Нервно прокручиваю кольцо на указательном пальце, все же решаясь обратиться за помощью к Дану…

Глубоко выдыхаю, выезжая из лифта и пересекаясь в коридоре с рыжеволосой девушкой и Максом.

Шушукаются. Взгляд у обоих настороженный.

– Горский у себя?

Макс кивает.

– Не ходи туда, – тут же выпаливает девушка.

– В смысле? – останавливаюсь перед ними.

– Там Громов, – шепчет испуганно, крепко держа кресло за подлокотник.

– Какого… – смотрю на ее бегающий взгляд, и по коже мгновенно пробегают мурашки. Где-то я ее уже видела. – Мне кажется, или ты его боишься?

Нервно сглатывает, отпуская поручень. Это всего лишь мой отец... Что с этими двумя такое?

Подъезжаю ближе, слыша за дверью мужской голос. Он зол, и от этого уверенность в правильности моих действий трусливо испаряется.

Выдыхаю. Чувствую себя ребенком перед хорошей взбучкой. Сердце предательски колотится, угрожая выпрыгнуть из груди.

Открываю дверь, озадаченно глядя на обоих.

– Папа?

Громов даже взгляда не поднимает, что–то листая.

– Мира, прошу, выйди отсюда! – Горский стоит у окна, скрестив руки на груди. Взгляд холодный, на скулах играют желваки.

– Я забираю вас с Лией домой, – выдает отец, продолжая просматривать какие-то документы.

– Они никуда не поедут, – твердо проговаривает Горский.

– Очень интересно, – спокойно закрываю дверь, останавливаясь напротив обоих. – Никто из вас не хочет поинтересоваться моим мнением?

– Герман употребляет наркотики, ты знала? – Громов поднимает на меня тяжелый взгляд.

Считаю до трех, пытаясь угомонить трусливого подростка у себя внутри.

– Не удивлена, так точно, – пожимаю плечами.

– Ты с ним не останешься.

– Я подаю на развод…

– Если приняла это решение из–за Горского, оно того не стоит, – швыряет папку на стол, откидываясь назад в кресло. – Такой же псих, как и Белов.

– Умею выбирать мужчин, – хмыкаю, вздергивая подбородок.

– Он избил твоего мужа.

– Уже нажаловался? – приподнимаю бровь.

– Видел фиолетовую физиономию Геры и руки этого идиота, – тычет пальцем в Дана.

– Мальчишки силами меряются, – пожимаю плечами. – Что в этом плохого?

– Мира! – не выдерживает отец.

– Если избил, значит было за что! – отзеркаливаю. Осторожно подтягиваю рукава мягкого джемпера, демонстрируя ему синяки от благоверного.

– Там, где появляется Горский, начинается хаос.

– Каждое твое появление в моей жизни приносит один сплошной хаос. Даже не знаю, кого стоит бояться больше, тебя или Горского? – слова вырываются раньше, чем успеваю осознать сказанное, но прорвавшийся поток уже не остановить. – Волнуешься за меня? Тогда скажи мне, папа, когда мы виделись с тобой в последний раз?

– Хватит! – Дан переводит взгляд с внезапно посеревшей физиономии моего отца на меня. Обходит кресло и становится между нами, упираясь руками о стол, за которым сидит старший Громов. – Алекс, прошу, давай договоримся… Мне глубоко плевать на то, как ты ко мне относишься. Твоей дочери давно не девятнадцать, а твои воспитательные методы на мне уже не работают. Я прекрасно знаю свой характер и стыдить или запугивать меня им бесполезно.

Вижу, как сжимается линия челюсти Громова старшего.

– Прерывать курс реабилитации с хорошо наметившимся прогрессом, лишь по твоему гребанному желанию, по меньшей мере тупость, – медленно, с расстановкой продолжает Дан. – Прекрасно знаешь, что я не меньше тебя хочу увидеть ее на ногах и сделаю для этого все возможное и невозможное. Так что прости, но Мира никуда не поедет…

Молчит. Смотрит на него так, будто готов в любую секунду ему в горло зубами вонзиться.

– Пааап, – тяну, не в силах больше сдерживаться.

Переводит взгляд на меня.

– Головой за нее отвечаешь, – нервничает, играя желваками. Взгляд устало мечется из одного угла в другой. – И еще, я хочу увидеть завтра Лию.

– К двум часам привезу ее в офис. Можете съездить в детский центр, – соглашаюсь не раздумывая. – Егора не отпускайте. Мешаться под ногами не будет, но в случае необходимости пусть будет рядом.

– Договорились, – встает из–за стола, постукивая углом папки по ладони. – Это я забираю с собой.

Равнодушно пожимаю плечами.

Широким шагом пересекает кабинет и покидает помещение. Напоследок хлопает дверью так, что я вжимаюсь в кресло, на мгновение зажмуривая глаза.

Перевожу растерянный взгляд с каменного лица Горского на его разбитые в драке руки.

– Скажи, что я правильно поступила, – прошу его тихо, понимая что очередной мыльный пузырь моей жизни безжалостно лопнул, с головой погружая меня в следующий, не менее "увлекательный".

Хмыкаю про себя.

Если бы знал, как будет правильно, то не совершил бы стольких ошибок...

Мира подкатывает кресло и копошится несколько секунд в маленькой женской сумочке, доставая какой–то тюбик.

– Садись, – приказывает мне, и я беспрекословно опускаюсь перед ней на корточки.

Отвинчивает крышку и аккуратно смазывает разодранные костяшки моих рук.

Зависаю на заботливых прикосновениях тонких пальчиков, с едва заметным нежным маникюром.

– Немного пощиплет, – предупреждает она, пока я старательно сдерживаю улыбку от вида ее маленьких ручек, порхающих над моими ладонями.

Когда–то, в другой жизни, она так же внимательно обрабатывала мне разбитую бровь и ссадины на лице, после драки в баре, сердито отчитывая.

– Откуда это у тебя? – хмыкаю, отбирая крем и закручивая крышку.

– Горский, ты кажется забыл, что у меня есть пятилетняя дочь, разбивающая колени и локти каждый раз, когда берет с собой на улицу скейт... И так, для справки... Без него она в принципе гулять не выходит, – улыбается, глядя на меня сверху вниз, тут же недоверчиво хмурясь. – Ты правда избил Германа?

Неопределенно пожимаю плечами, откладывая в сторону крем. Беру ее ладошки в свои и прижимаю крепко к губам, упираясь локтями по обе стороны кресла.