Шейх Абд-ар-Рахман Аль-Габарти. Ада-а1-А1Ьаг Ы Тага]пп ?а1 АЬЬаг. Каир, г.х. 1322 и 4 томах (т III. с 63 Французский перевод Каир, (шрптепп Ма1юпа1с а Раг1^ Ьегоих, А О, 1888-1890, в 9 томах) т. VI, с. 121.
59
Аль-Габарти, которые я процитировал, венчают его чрезвычайно яркое и проникновенное описание этой поистине драматиче( кой "войны миров". Я, как марсианин, был, помню, ошеломлен, когда впервые прочитал эту фразу. И тем НР менее нельзя, читая Аль-Габарти, не относиться к нему серьезно. Он, несомненно, занял бы одно из первых мест в списке ведущих историков цивилизованного общества на сегодняшний день, Я еще вернусь к этому высказыванию и попытаюсь убедить моих западных коллег, что наше обывательское стремление посмеяться над ним должно превратиться в смех над собственным далеким узкоместническим мышлением.
Ибо сейчас мы подходим к двум действительно достойным смеха поразительным случаям, когда локальная цивилизация воображала себя единственной цивилизацией на земле.
Японцы искренне верили, что их страна - это "Земля богов" и оттого она неприступна для завоевателей (хотя сами японцы незадолго до того сами завоевали эту страну до самого северного побережья, где жили их менее удачливые северные предшественники, "волосатые айны"41). Япония - "Срединное царство"! Да в 1500 году Япония была еще феодальным обществом в состоянии безобразной анархии42, от которой Китай был избавлен императором Цинь Ши-хуанди еще в 221 году до н э. Того, чего Китай добился для себя так давно и без посторонней помощи, Япония не могла достичь и спустя тысячу лет, пользуясь всеми благами заимствованной у Китая мирской цивилизации и высшей индийской религии, также перенесенной на ос почву через Китай43. Могло ли быть большее безрассудство? Кстати, кажется, могло, ибо западный вариа|гг вселенского заблуждения определенно переплюнул японский, франки в 1500 году серьезно утверждали, что истинной наследницей Израиля, Греции и Рима была не носточноправославная Церковь, но их собственная и что именно не западная, а вос'1 очная Церковь была Церковью схизматиков! Послушать франкских теологов, так можно было вообразить, что именно четыре восточных Патриархата, а не римский Патриархат изменил Символ Веры, включив в "[его пИоаие44. А если прислушаться к "римским императорам германской нации"45 в их политической полемике с греческими и русскими последователями Августа и Константина, ю можно представить, будто не в латинских, а в греческих и восточных провинциях погибло римское имперское правительство в V веке после Рождества Христова, чтобы уже никогда не возродиться вновь46. В 1500 году дерзость франкских притязаний на то, чтобы называться Избранным народом, могла ошеломить любого достаточно информированного и беспристрастного третейского судью. Но следует отметить еще один, даже более удивительный, факт. С тех пор протекло четыре столетия - и каких столе гия! - а франки и сегодня поют все ту же старую песню; правда, сегодня поют ее соло, ибо остальные голоса в хоре цивилизаций, тянувшие в унисон этот ложный напев в 1500 году, постепенно, один за другим к нашему времени изменили свою мелодию,
Успешное перевоспитание незападного большинства человечества в то время, пока западные умы все еще вязнут в архаической тине, само по себе не является свидетельством врожденной остроты ума или добродетели. Рождение мудрости - это спасительный шок, а нсзападные общества пережили громадное почрясение, вызванное бурным воздействием Западной цивилизации. И только Запад один избежал такого бесцеремонного обращения; не затронутая - пока - переворотом собственного изготовления. наша цивилизация все еще тешится самодовольной и небрежной ил
60
люзией, которой баловалась ее "противная сторона", пока не почувствовала вразумляющего толчка нацеленных рогов альтруиста поневоле - западного быка. Рано или поздно отголоски этого толчка, без сомнения, докатятся и А? самого Запада, но на данный момент этот двуликий Янус продолжает дремать: атакующий бык где-то за границей, у себя дома - одинокая теперь Спящая Красавица.
Шоковые удары, полученные другими цивилизациями, были действительно столь сильны, что могли бы разбудить Семерых47. Представьте себе психологический эффект британского давления 1842 года48 на некоторых китайских ученых и государственных мужей, достаточно пожилых, чтобы помнить обращение Цзяньлуня с миссией лорда Макартни за сорок девять лет до этого! Почитайте Аль-Габарти! Я смогу привести здесь лишь его описание одного инцидента, последовавшего за внезапным появлением - в пятницу восьмого месяца Мухаррам года Хиджры 1213 двадцати пяти иностранных кораблей на рейде египетского порта Александрия.
"Пока горожане недоумевали, чтб здесь понадобилось иноземцам, небольшая лодка причалила к берегу и из нее высадились десять человек... Эти иноземцы сказали, что они англичане, и добавили, что ищут каких-то французов, которые отплыли в неизвестном направлении в составе довольно значительного флота. Они сказали, что боятся, как бы французы не предприняли неожиданную атаку на Египет, поскольку им известно, что народ Египта не сможет отразить атаку захватчиков и помешать им высадиться... Иноземцы продолжали: "Мы готовы остаться в море на кораблях, чтобы защитить город и охранять побережье; мы не просим у вас ничего, кроме провизии и воды, и готовы заплатить за это". Знатные люди, однако, отказались... вступить в какие-либо отношения с англичанами и сказали им:
"Эта страна принадлежит Султану, и ни французам, ни другим иноземцам делать здесь нечего; поэтому будьте добры покинуть наш город". При этих словах английские посланцы вернулись на корабли и поплыли искать провизию и воду где-нибудь в другом месте, "дабы Бог мог завершить труд,
V ТЧ V К
предопределенный Его волей ",
Когда читаешь дальше, понимаешь, что эти деа1а ОеЕ рег Ргапсоа49 побудили восприимчивого доктора университета Аль-Азхар50 к тому, чтобы начать собственное перевоспитание немедленно же. Одним из первых актов французов после оккупации Каира было устройство научной выставки с демонстрацией приборов, и наш историк был среди посетителей. Отметив, что французы, очевидно, приняли мусульман за детишек, которых можно увлечь всякими трюками, и что это скорее говорит об инфантильности самих французов, Аль-Габарти тем не менее откровенно выражает свое восхищение показанными достижениями французской науки. (Он отмечает, что из того ущерба, который французы потерпели в результате восстания, спровоцированного их же собственным высокомерным и властным поведением в самом начале, больше всего их, по-видимому, удручала утрата некоторых научных приборов, уничтоженных в доме известного ученого Ка4"арелли5 г,) Но интерес Аль-Габарти к французской науке уступает тому впечатлению, которое произвело па него французское правосудие. Французские солдаты за мародерство приговариваются к наказанию и по личному приказу Наполеона платят за свои преступления жизнью. А когда командующий оккупационной французской армией генерал Клебер был убит фанатиком-мусульманином, то убийцу ждал настоящий справедливый суд52. Это искренне восхищает Аль-Габарти, и он, как всегда, откровенно записывает свое мнение, отмечая, что мусульмане в подобных
61
обстоятельствах не поднялись бы до такого нравственного уровня. Он настолько глубоко заинтересован процедурой и так стремится точно воспроизвести ее, что включает в свои записи судебный протокол, воспроизводя документы дословно на плохом арабском языке французской военной канцелярии.)
Когда наблюдаешь, с какой быстротой и готовностью египетский ученый, мусульманин АльТабарти. усвоил французский урок, причем весьма далекий от того, чтобы быть "без печали", мысли обращаются к ряду выдающихся османских государственных деятелей прозападного направления: это Мехмед Али из Каваллы, македонский армейский командир53, пришедший в Египет и увидевший, чтб там делают французы, а затем продолживший революционный труд Наполеона после его ухода*; это султан Селим III, лишившийся жизни в Константинополе за девять лет до высадки Наполеона в Александрии в пионерской попытке перестроить Османскую империю на западный лад; это и султан Махмуд II, которому удалось после долгого - в полжизни - терпеливого ожидания осуществить политическое завещание своего сороднча-мученика55, и, наконец, последний - но времени, но не по важности - президент, Мустафа Кемаль Ататторк, который завершил уже в наше время революцию в жизни османских турок, начатую еще султаном Селимом примерно за шесть поколений до того. Эти османские имена вызывают в памяти имена подобных им фигур в других частях мира: архизападника Петра Великого и его большевистских духовных наследников; искусных архитекторов Реставрации Мэйдзи в Японии56; бенгальского синкретиста Рам Мохан Роя57, который, перенеся это понятие в область религии, выразил характерное индусское уважение к истинным ценностям материи и духа - с каким бы негодованием ни отряхивали пыль оскверненного порога этого ересиарха со своих незапятнанных ног ортодоксальные индусские пандиты58.
