Уезжая из этого города, она оставляла здесь княгиню Софью, похороненную в чужой земле, свою лучшую подругу, ставшую ей за четыре года не менее близкой, чем Азали, двух мужчин, так много сделавших для нее, благодаря которым она нашла в себе силы выжить в этих нечеловеческих условиях.
Но выбор был сделан: она вышла замуж за человека, который поистине свел ее с ума. Но самое главное – Эдди Арнхальдт мог обеспечить достойную жизнь крошке Азали. Мисси надеялась, что покойный князь Михаил Иванов не стал бы ее осуждать за этот выбор. А сама она отлично понимала, что, несмотря на это увлечение Арнхальдтом, она всегда будет по-настоящему любить одного-единственного мужчину – князя Мишу…
Ужин проходил чинно и неспешно: они сидели одни в углу большого обеденного зала – прямо напротив красивой широкой лестницы, по которой в этот зал обычно спускались светские львы и львицы. Они, как правило, останавливались на несколько секунд на верхней ступеньке, давая возможность присутствующим как следует рассмотреть себя.
Поужинав, они вышли на прогулочную палубу. Эдди положил правую руку на плечо жены и, посмотрев украдкой на часы, проговорил:
– Ну как? Пойдем?
Стюардесса уже успела распаковать чемоданы Мисси, а Бэла расставила ее вещи в том порядке, который был заведен в нью-йоркской квартире: на туалетном столике стройными рядами стояли хрустальные флаконы с кремами, духами, туалетной водой, баночки с пудрой, лежали серебряные гребешки. Платья Мисси были аккуратно развешаны в стенных шкафах, на полках лежали фиолетовые коробки со шляпами, обувь стояла на полу под вешалкой.
Роскошное норковое манто—свадебный подарок Элизы – висело в чехле в отдельном шкафу, а чемоданчик с драгоценностями был заперт в сейфе, стоявшем в будуаре.
«Надо же! – подумала Мисси, – я теперь богатая женщина! Могу ни в чем себе не отказывать – прямо как княгиня Аннушка. Получу все, что захочу».
Но в этот момент ей хотелось одного – близости с мужем, который с нетерпением дожидался ее в спальне.
Раздевшись, Мисси отправилась в ванную. Потом она надела белоснежную крепдешиновую ночную рубашку с глубокими вырезами на груди и спине и, присев к зеркалу, стала аккуратно расчесывать свои роскошные волосы. Посмотрев на свое отражение, Мисси осталась довольна: густые каштановые пряди ниспадали на плечи, подчеркивая изящество ее форм…
Потом она накинула элегантный пеньюар, надела атласные тапочки и попрыскалась духами Элизы. Дрожа от волнения, она переступила порог спальни.
Эдди сидел на кровати с газетой в руках, на нем был халат цвета морской волны и синяя шелковая пижама.
Услышав ее шаги, он отложил газету в сторону. На щеках его зарделся легкий румянец.
– Моя дорогая Верити, – спокойным тоном произнес он, – сегодня ты просто восхитительна.
Эдди выключил свет, оставив гореть лишь один ночник возле кровати.
– Иди ко мне, дорогая, – прошептал он, подойдя к Мисси и заключая ее в свои объятия.
От грубых поцелуев Арнхальдта ей стало немного не по себе – это были совсем не те поцелуи, что прежде. Он стал бесцеремонным, требовательным, исчезла куда-то былая ласка.
– Эдди, Эдди! – прошептала она, стараясь освободиться из его объятий, – прошу тебя, подожди немного, дай отдышаться.
Громко расхохотавшись, он взял ее на руки и отнес к кровати. С силой швырнув девушку на подушки, барон сорвал с нее пеньюар и прижался лицом к ее нежной груди. Мисси бил озноб: она впервые была с мужчиной и не знала, что делать дальше…
– Эдди, милый, – прошептала она, гладя его по голове. – Расскажи… нет, покажи мне все… Я ведь ничего не умею…
– Снимай ночную рубашку! – приказал барон, поднимаясь во весь рост и развязывая пояс своего халата.
Краснея от стыда, она выполнила этот приказ. Обнаженная, она сидела на краешке кровати, застенчиво прикрыв руками лоно.
– Вот так-то лучше! – прорычал Арнхальдт, опрокидывая ее на постель.
Он грубо впился в ее тело, и она застонала от неведомой доселе боли.
– Громче! Громче! – закричал Арнхальдт. – Мне нравятся эти стоны!
Мисси не чувствовала ничего, кроме боли и унижения. Она молила Эдди остановиться, но тщетно – ее слезы лишь возбуждали похоть барона.
Наконец, тяжело дыша, он уткнулся носом в подушку.
Через несколько секунд Эдди встал и, даже не посмотрев на юную жену, направился в ванную комнату и заперся на крючок. Мисси слышала, как он включает воду и залезает под душ. Она не могла ничего понять: если это и есть «занятие любовью», то о какой вообще любви здесь может идти речь? Неужели от этого унижения кто-то мог испытать удовольствие? Мисси с недоумением вспоминала восторженные рассказы подружек по театральной труппе о счастливых ночах, проведенных с любовниками. А может, у них все было иначе? Может, это просто ей так не повезло?
Эдди вернулся из ванной: у него был бодрый и свежий вид.
– Советую принять душ, – небрежно проговорил он. – Сразу станет лучше.
– Эдди… – прошептала Мисси, садясь на кровати. – Это всегда бывает так… в первый раз?
Арнхальдт пожал плечами.
– У всех женщин по-разному. Некоторым нравится больше – некоторым меньше. – Он равнодушно посмотрел на Мисси и добавил: – Я ложусь спать. Пожалуйста, не буди меня утром. Я просил стюарда принести завтрак ровно в десять. Если проснешься раньше, можешь заняться чем хочешь.
Даже не поцеловав жену, барон резко повернулся и ушел во вторую спальню. Ошарашенная Мисси некоторое время сидела молча, а потом уткнулась носом в подушку и громко разрыдалась: в эту ночь ее постигло страшное разочарование.
Они увиделись только за обедом. Эдди был обаятелен и вежлив на публике и неприветлив и угрюм, когда оставался наедине с Мисси.
К ужину Мисси надела одно из лучших своих платьев – бирюзовый шелк облегал ее стройную фигуру, а на плечах лежала тонкая шаль с узором «павлиний глаз». На руках у нее были браслеты в форме змей, а в волосах – бриллиантовые заколки. Эдди замечательно выглядел в своем строгом, военного покроя костюме, и Мисси подумала, что сейчас, когда они медленно спускаются по лестнице в обеденный зал, все наблюдающие за ними пассажиры могут решить, что перед ними – идеальная пара.
