Эдди Арнхальдт сидел возле окна и смотрел на поток машин, двигавшийся по Сорок Третьей стрит. Дверь кабинета открылась – на пороге стояла Верити. Барон внимательно посмотрел на нее: да, конечно, он предпочитал более полненьких, но эти глаза, эти шелковистые волосы. Что ж, можно для разнообразия заняться и этой крошкой. Впрочем, будь перед ним самая безобразная женщина Нью-Йорка, он все равно не оставил бы ее в покое – ведь ради обладания раджастанскими копями Эдди был готов на все.
– Еще раз приношу свои извинения за то, что не смог приехать за вами к театру, – проговорил барон. Он с трудом поднялся со стула и, опираясь на эбонитовую трость, подошел к Верити. – Прошу вас, мисс Байрон, проходите.
Едва Мисси переступила через порог кабинета, официант закрыл за ней дверь. Теперь она осталась наедине с этим человеком, который заставил ее отступить от своих правил. Глядя на Эдди из-под прикрытых ресниц, Мисси пыталась понять, что это за человек.
Он был красив, самоуверен, белокурые волосы зачесаны назад. Их взгляды встретились. Мисси поняла, что не может выдержать этого цепкого взгляда, и инстинктивно отступила к двери.
– Простите, – воскликнула она, – но я… я не думала, что мы будем здесь совсем одни… Я… я не могу… Это не в моих правилах…
Арнхальдт улыбнулся.
– Вы напрасно испугались, мисс Байрон. Ужинать мы с вами будем не здесь. Я заказал столик в соседнем зале. Просто мне показалось, что отдельный кабинет – подходящее место для знакомства. Мы ведь с вами видимся впервые в жизни. Вдруг я вам не понравлюсь, и вы откажетесь ужинать со мной? Согласитесь, что устроить такую сцену в большом зале, при десятках свидетелей, было бы не совсем удобно.
Мисси облегченно вздохнула. Наверное, она и впрямь напрасно испугалась. Арнхальдт производил впечатление хорошо воспитанного человека – едва ли он осмелится нескромно повести себя с девушкой.
– Ну что вы, барон, – улыбнулась Мисси. – Я вовсе не собираюсь от вас убегать.
Эдди взял ее под руку.
– В таком случае, мисс Верити, самое время пройти к нашему столику.
Они прошли в просторный зал, освещенный огромными хрустальными светильниками. Барон сильно припадал на одну ногу. Заметив это, один из официантов помог ему сесть.
– Спасибо, спасибо, – проговорил Арнхальдт. Потом, обернувшись к Мисси, он добавил: – Ничего страшного: вчера я играл в поло и подвернул ногу… Пустяки – растяжение связок. Видите ли, мисс Байрон, лошадка оказалась строптивой… – Он улыбнулся. – Конечно, я с ней справился, но, увы, победа стоила мне подвернутой ноги.
Мисси поняла, что с каждой минутой Эдди Арнхальдт нравится ей все больше и больше: с каким презрением относился он к боли, как уверенно давал указания суетившимся вокруг их столика официантам.
– Я взял на себя смелость выбрать блюда, мисс Байрон, – сказал Арнхальдт. – Я предпочитаю делать заказ заранее: у официантов есть время перелить вино из бутылок в графины. Признаюсь вам, мисс Байрон: я хорошо разбираюсь в винах. У меня дома, в Хаус-Арнхальдте, хранится в погребах двенадцать тысяч бутылок отборных вин. Надеюсь, вы тоже любите хорошие вина, мисс Байрон? Сегодня нам предстоит отведать божественные напитки.
Мисси сидела, опустив глаза – она не знала, что ответить.
– Быть может, вас смущает сухой закон? – спросил Арнхальдт. – Полноте, мисс Байрон, насколько мне известно, за последние месяцы в Америке никто не стал пить меньше. Может быть, вы со мной не согласитесь, но, по-моему, если человек поставил себе цель спиться и закончить жизнь под забором, никакие законы не в силах помешать ему. А препятствовать настоящим ценителям наслаждаться тонким ароматом божественного нектара– просто грех.
К столику подошел официант и, дождавшись, пока Арнхальдт окончит свой монолог, произнес:
– Записка для вас, мисс Верити.
Мисси быстро развернула послание, пробежала его глазами и с удивлением посмотрела на Арнхальдта.
– Что-нибудь случилось? – с некоторой тревогой в голосе спросил Эдди.
– Нет, нет, – проговорила Мисси. – Просто меня заметил мистер Зигфельд и решил меня поприветствовать.
Конечно, она солгала: на салфетке рукой Зигфельда было написано: «Верити, будь осторожна!». Но разве могла она рассказать об этом Арнхальдту? К тому же, смысл записки был ей неясен. Она ума не могла приложить, что же имеет в виду Зигфельд.
Барон наклонился к Мисси и сказал:
– Должен признаться вам, мисс Байрон, что с тех пор, как я впервые увидел вас на сцене Новоамстердамского театра четыре дня назад, я просто не могу думать ни о ком другом. Со мной такое впервые. Я ведь деловой человек, и в Нью-Йорк-то я приехал по делам. Но вы… вы заставили меня забыть обо всем на свете. Извините меня за излишнюю откровенность, но, находясь рядом с вами, я просто не могу лгать и притворяться. Я знал многих женщин, но ни к одной из них я не испытывал таких чувств, как к вам. Поверьте, я не лгу.
Мисси прикусила губу и опустила глаза. Ни разу в жизни она не слышала от мужчины таких слов и просто не знала, как реагировать. Щеки ее залились краской. А вдруг этот человек лжет? Ведь наверное, все пылкие ромео из числа поклонников бродвейских звезд осыпали своих избранниц такими же признаниями.
– Благодарю вас, барон, – проговорила она, не отрывая взгляда от скатерти. – Мне очень лестно услышать такие слова.
– Ах, мисс Байрон, – рассмеялся Арнхальдт. – Вам, право, не за что меня благодарить, я ведь сказал вам сущую правду.
Четверо официантов расставили на столе серебряные тарелки, а пятый принес хрустальный графин с вином и наполнил бокалы барона и Мисси.
– Отведайте этот божественный напиток, – проговорил Эдди, отпивая вино. – Клянусь, даже боги-олимпийцы не пили ничего лучшего.
Мисси последовала совету барона – никогда еще не доводилось ей пить такого замечательного вина. Впрочем, нечто похожее подавали на званых обедах у Ивановых, но это было так давно, что Мисси совсем забыла вкус тех вин.
Во время еды Эдмунд рассказывал Мисси о себе и о своих предках: как его дед сколотил огромное состояние, как погиб его отец—он был пассажиром «Титаника». Сам Эдди в возрасте двадцати трех лет женился, но спустя три года после свадьбы его супруга погибла во время кораблекрушения у берегов Далмации.
