— Что он тебе сказал?

— Кажется, ничего. Впрочем, что бы там ни было, хан, тебе не следует об этом знать.

Лицо Толуя словно растворилось в тумане, и Жак заснул, впервые за многие дни не ощущая боли в раненом плече.

Рано утром его разбудил Чормаган. Он что-то спросил. Жак не смог разобрать ни слова и развел руками. Нойон рассмеялся, произнес еще несколько совсем незнакомых слов и откинул полог восточного входа. Там над дрожащей в потоках воздуха пустыней всходило солнце. Только возвратившись в свою палатку, где его ждал встревоженный Рембо, Жак понял, насколько он еще слаб. Он опустился на походную лежанку, отметив, что Рембо в его отсутствие поменял старое слежавшееся сено на свежее.

Для того чтобы окончательно восстановить силы и занимать новое, приличествующее его рыцарскому званию место в походном строю и боевом ордере, ему понадобилось не один и не два дня. Глубокая рана в плече зацепила связки, и левой руке так и не вернулась былая подвижность. Однако для того, чтобы держать щит или поводья коня, этого вполне хватало. Наконец наступило долгожданное утро, когда Сен-Жермен позволил ему принять участие в ежедневных тренировках, которыми коротали время вынужденного ожидания как франки, так и монголы.

Облако желто-рыжей пыли медленно оседало на землю. Жак, повинуясь команде приора, осадил Бургиньона и, уперев в стремя, поднял копье. Он обернулся назад и увидел, что над вытоптанным учебным полем начали различаться очертания поверженных врагов — три ряда войлочных мешков в кольчугах, шлемах и со щитами, которые изображали обороняющуюся пехоту. На сей раз результаты атаки превзошли самые смелые ожидания. Ни один из «пехотинцев» в трех рядах не остался стоять на месте, все они валялись, отброшенные таранным ударом в десятке шагов от первоначальной позиции. При этом из каждого мешка торчало по пять-шесть монгольских стрел.

Поднятую лошадиными копытами пыль отнес в сторону теплый ветерок. Слуги кинулись поднимать и расставлять тяжелые чучела. Рыцари начали разворачивать коней, чтобы вернуться на исходную позицию. Монгольские нукеры, разгоряченные скачкой и стрельбой, рассыпались вокруг и громко, нетерпеливо перекрикивались.

Толуй и Сен-Жермен, первое время тренировавшие своих воинов отдельно друг от друга, быстро пришли к выводу, что им стоит объединить усилия, и начали отрабатывать совместные боевые действия. На взгляд обоих военачальников, результат подобных занятий превзошел все ожидания. Тяжелые рыцари со своими копьями и таранным ударом в сомкнутом строю составляли основу боевого порядка — силу, способную в полевом сражении пробить и разметать любую оборону, а монголы, с их умением точно стрелять на ходу, дисциплиной и маневренностью, лишали противника подвижности и не давали ему спастись бегством от тяжелых франкских коней. Второй волной за копейщиками двигались конные сержанты, вооруженные мечами, которые добивали тех, кто не попал под копье. Монгольская конница двигалась, прикрывая фланги, справа и слева от рыцарского батальона.

Чормаган, не раз принимавший участие в схватках с мусульманской кавалерией, восхищенно цокал языком и говорил, что, будь у великого хана хотя бы один тумен таких воинов, как франки, то границы монгольской империи были бы намного шире.

Жак тронул поводья, чтобы занять привычное место слева от Робера, но его остановил окрик приора.

— Сир Жак! Для тебя на сегодня достаточно! — прокричал, не снимая шлема, Сен-Жермен. Его голос, идущий из-за полумаски, звучал жестко, словно он отдавал команду к атаке. — Поверь, никому из нас не будет легче, если твоя рана откроется от излишнего усердия.

Жак недовольно вздохнул и покинул строй. Тяжелый щит, закрепленный на шейном ремне, оттягивал плечо, но рана, оставив зарубцевавшийся шрам, похожий на солнце с разбегающимися во все стороны лучами, уже не давала о себе знать, как это было еще несколько дней назад. Он и сам отдавал себе отчет, что за две недели упорных тренировок он неплохо научился действовать копьем и мечом, и даже вечно ругающий его Робер в последние дни перестал сыпать оскорблениями, ссылаясь на авторитет покойного дядюшки, графа Гуго де Ретель.

Жак передал копье и щит своему новому оруженосцу, Адемару, снял и приторочил к седлу тяжелый шлем и почесал переносицу, натертую до мозоли металлическим наносником. Дав Бургиньону легкий повод, он поднялся на невысокий холм и, присоединившись к одному из двух десятков часовых, которые, окружив кольцом лагерь, денно и нощно держали под наблюдением все подходы к лагерю, стал смотреть, как рыцари и монголы формируют боевой ордер.

Учения закончились только перед закатом. Уставшие рыцари и сержанты, препоручив своих боевых коней слугам и оруженосцам, сбрасывали тяжелые кольчуги и готовились к вечерней трапезе.

— Да, брат-рыцарь, с монголами мы сила, — Робер, величая Жака новым званием, всякий раз не уставал восхищаться приобретенными союзниками. — У нас сейчас отряд в полторы сотни человек, а мы спокойно перемолотим пару тысяч сарацин. А если Толуй приведет в Иерусалим все свои тумены? Только теперь я по-настоящему смог оценить замысел папы Григория. Воистину наместник святого Петра обладает даром предвидения. Не пройдет трех-четырех лет, как Дамаск и Каир падут под ударами нашей всехристианской армии…

Жак молчал. Он уже получил достаточно полное представление о том, какими христианами на самом деле являются монголы. Он думал о том, что мавзолей покойного Чингисхана, возведенный неподалеку от развалин почитаемого иудеями храма Соломона, мечети Омара и церкви Святого Гроба, сделает Святой Град местом уже не трех, а четырех религий…

— Эх! — продолжал разглагольствовать Робер, — да если бы таких вот воинов к нам в Шампань пришло тысяч тридцать, то брабантцы вместе с англичанами, как сказал бы покойный дядюшка Гуго, граф де Ретель, быстро подхватили бы медвежью болезнь. Чормаган рассказывает, что он уже встречался с западными воинами. Правда, это были не франки…

— Ты верно говоришь, Робур-нойон, — кивнул, подъезжая к приятелям, монгольский военачальник. — Семь лет назад я был простым сотником в войске Субедея. Кипчаки, один народ из союза степных племен, отказались признать власть Чингисхана и ушли в далекие западные степи. Великий хан отправил два тумена за ними в погоню. Мы почти настигли их, но они попросили защиты у своих старых союзников — русских князей. Разбить их не составило большого труда, но, будь у этих христианских нойонов хоть немного согласия, победа не досталась бы нам столь малой ценой. Беда ваших воинов в том, что они не привыкли безоговорочно подчиняться приказу правителя.

Разговор прервали тревожные крики. Чормаган поднялся в седле и резко развернул коня. Проследив за направлением взгляда нойона, Жак увидел, что к ним во весь опор несется монгольский всадник, выкрикивая на ходу непонятные слова.

— Что произошло? — спросил приор у монгольского нойона.

— Наблюдатель говорит, что с севера, по дороге, ведущей в Амман, к нам движется вооруженный отряд, — ответил тот.

— К оружию! К оружию! — раздавались со всех сторон крики рыцарей и сержантов.

Некоторое время лагерь походил на встревоженную муравьиную кучу. Однако изнурительные тренировки дали о себе знать, так что вскоре воины, повинуясь распоряжениям своих командиров, заняли место в строю, укрывшись под защитой колоннад, и приготовились к бою. Толуй, Чормаган и Сен-Жермен, вместе с охранением, в состав которого входили и Жак с Робером, заняли позицию, удобную для наблюдения.

Вскоре они увидели, как по ложбине меж двумя холмами движется темное бесформенное пятно.

— Для войска на марше их маловато, — задумчиво произнес Сен-Жермен, — а для разведывательного разъезда слишком много. Это или какой-то особый отряд, или…

Приор прервал рассуждения, потому что пятно по мере приближения рассыпалось на группу в три десятка всадников. Вне всякого сомнения, это были не сарацины, а христиане. Вскоре возглавляющий отряд широкоплечий рыцарь принял у оруженосца и поднял, уперев в стремя, копье, на котором явственно различался треугольный вымпел с желтым иерусалимским крестом…