Биф будто старался уловить каждый взгляд, каждую эмоцию на множестве лиц взирающих на него.

— Надежды не оправдались, это так, — продолжал он. — Но вместе, мы сумели достичь того, что казалось невозможным! Вместе, мы сумели выжить там, где заведомо выжить невозможно! И сейчас… перед лицом бури надвигающейся на нас кто-то поддался страху. Кто-то наплевал на всё, что мы сумели достичь и готов бежать в место, где воцарилась смерть!

Биф обернулся, чтобы взглянуть на двоих рабочих, поднявшихся на середину пыхтящего генератора. Отсюда было сложно разглядеть, что именно крепят там мужчины, но по их улыбкам стало ясно, что они лишь ожидают сигнала.

Несколько человек из толпы вышли вперёд.

— Это не страх, а реальность, губернатор, — произнёс один из них. — Все мы знаем, что нас ждёт впереди. Быть может в Лондоне жизнь постепенно становится прежней, в то время как мы готовимся к встречи со смертью!

Биф холодно посмотрел на двоих, а после вновь обвёл взглядом зашумевшую толпу.

— Когда-то вы избрали меня. Вы доверили мне свои жизни и вместе мы сумели добиться многого. И теперь, когда столько сделано, как ваш губернатор я не имею права позволить страху превратить все наши достижения в ничто! С сегодняшнего дня в Нью-Бэлфасте все будет иначе! С сегодняшнего дня… все мы будем подчинены одному неизменному порядку!

Губернатор махнул рукой. За его спиной с шумом развернулся флаг единого рабочего общества. Чёрный и красный цвет с шестерёнкой притягивал, восхищал и в тот же час запугивал…

— Больше нет различий! Больше не будет страха! Лишь один народ и один порядок!

Кто-то закричал радостно, другие взирали на развевающийся флаг безмолвно размышляя, третьи отвернулись и ушли — Биф запомнил их лица.

Развернувшись на пятках Биф лишь задержался у здоровяка Бора, как всегда скрестившего руки на груди.

— Организуйте несколько ночных патрулей, мистер Бор. Город должны охранять самые преданные нашему делу…

Нужно было стать сильным, твердым, решительным, а не быть как тряпка. Если он хочет победить холод, то в его сердце нет места для слабости. Нет места для тепла.

***

Глава 6 Человечность

21 июня 1830 год

Лондон

Город погибал.

Забитые телами узкие улочки, ведущие к реке, наполнились стонами, ледяные глыбы проминали притулившиеся друг к другу оцинкованные крыши домов, калечили и убивали беспощадно. С запада, от причалов, накатывался крик, звуки отчаянной вопля, мольбы, но быстро затихали.

Биф почувствовал, как несущий его на руках Олбрайт осторожно положил его на какую-то кровать. Услышал его слова. «Держись, —сказал он. — Держись!»

Все произошло так быстро и беспощадно, что эхо ужаса раздавалось ещё несколько дней. Но это было лишь только начало…

Почти неделю я не мог прийти в себя. Чудом уцелев, я отделался лишь сотрясением мозга. Пожалуй, судьба отнеслась ко мне милосердно, сохранив разум от того, что предстояло увидеть остальным в первые дни катастрофы.

Биф очнулся в своём доме лежа в тёплой одежде на кровати. Первое, что он увидел, придя в сознание, был портрет сэра Моргана Додсона, глядевший на него со стены.

— Как ты?

Вместо ответа Биф резко встал, ойкнул от боли, поднёс левую руку ко лбу, ощупал, аккуратно помассировала перебинтованную голову. Одет он был во что-то вроде теплого пальто, купленного, вернее, удачно выменянного у одного купца в России. Это была тёплая вещь, как Канадские штаны и Норвежские сапоги. Однако даже у камина было чертовски холодно.

— Как ты? — повторил Джон, подкинув ещё одну чурку в огонь.

— Словно ледяной глыбой ударили по башке, — буркнул Биф.

— Я услышал, как ты упал. Не хотелось бы видеть тебя таким ещё неделю.

Биф позволил себе улыбнуться.

— Пожалуй, ты дважды спас мне жизнь.

— О, не благодари! — Джон взял бутылку стоящую на камине и плеснул в стакан. — Я уже отблагодарил себя твоим отборным виски.

Биф подошёл к огню растирая руки.

— Где остальные?

— Вчера, когда ты наконец очнулся, Бэйли был в не себя от счастья. Нет, нет! Этот старик напрочь не умеет улыбаться. Ты был прав. Сейчас они с Альфредом на кухне, стряпают какое-то шотландское блюдо.

— Джон, насчёт Элизабет, я…

— Не нужно, — глубоко вздохнул Олбрайт.

Он вздрогнул и отошёл к огромным окнам, открывающим вид на центральную улицу. Из туч, собиравшихся в небе всё утро, вновь повалил снег. Пушистые хлопья лениво кружились в воздухе и тихо падали вниз, укрывая земля мягкой белой пеленой. Плохо дело: кажется зима и не думает прекращаться.

— Элизабет была… она могла бы стать моей женой. К счастью, я не успел к ней так сильно привязаться. Твоё здоровье!

Олбрайт пожал плечами и сделал ещё глоток. Биф, который немного знал его, сразу же сменил тему, отказавшись от аргументации.

— Так значит, теперь, хлыстать виски это твоя привилегия?

Джон посерьёзнел.

— Прежде чем решишься выглянуть на улицу, советую и тебе принять пару-тройку стаканчиков.

Биф опустил взгляд.

— Я понимаю. — Он поморщился, ещё раз помассировал все еще болевшую голову. – Именно поэтому я считаю, что лучше увидеть «это» на трезвую…

Олбрайт бездумно откупорил ещё одну бутылку, а тем временем ветер просто взвыл, вспылил покрывающие тела снежные намёты, зашумел в обмороженных кустах роз и в высоких кронах. Небо серое, хмурое, обильно посыпает снегом тихую улицу, скрывая все и вся своим белым покрывалом. Биф подтянул воротник и спрятал голову под плащ.

Подгоняемый страхом осторожно переступил несколько тел, вошёл под разрушенную арку. Сапоги, ступая по снегу, будили призрачное эхо, которое тут же заглушал ветер. Биф дрожал, не от холода, нет, а от страха.

Снег валил все сильней и сильней. Началась настоящая вьюга, да такая, что в трех футах ничего не разглядеть. На главной улице Лондона правила смерть. Вихрем плясала по десяткам замёрзших останков…

Мы верили, что рано или поздно всё это закончится.

Холод сплотил всех нас, сделал равными перед своим могуществом. Многие люди нашли кров под крышей моего дома, но шли дни, недели, месяца, а становилось только хуже. После града пришли снег и мороз, а за ними непреклонно следовали болезнь и зверский голод.

— Вон тот, в шляпе, — указал Олбрайт, слегка отодвинув занавеску.

Биф сощурился пытаясь рассмотреть лица троих незнакомцев, шныряющих напротив его дома.

— Думаешь, они что-то задумали?

— Надеюсь, ты не станешь утверждать, будто думаешь, что они решили кинуть в карты?— Олбрайт с великим трудом сохранял спокойствие и холодный тон. — Сукины дети будут всегда. И мы убьём их, если посмеют сунуться сюда.

Слова Джона прозвучали резко, грубовато, равнодушно. От изумления Биф высоко вскинул брови. Обращённый к нему, профиль Обрайта был озарён холодным светом зимнего дня. Лицо товарища казалось неестественно холоднокровным. Одна только кривая ухмылка выражала скрываемую тревогу.

Биф прекрасно знал в чем дело. Он лишь надеялся, что потеря любимого человека не пробудет в добродушном друге ненависть и жестокость ко всему, что его окружает. Не в силах смотреть на столь неприкрытую боль, но и не зная, чем тут можно помочь, он отвернулся к окну.

За окном всё так же шёл снег.

Никто не знал жива ли Элизабет. Русый цветок славянского племени, зеленоглазое чудо, однажды явившееся Олбрайту на берегах Юкона с русской экспедицией исчезло в проливе Ла-Манш. За день до катастрофы девушка села на пароход «Сант-Мари», следующий в Амстердам. Даже при самых благоприятных расчетах ее шансы выжить были никчемны. Отчаяние заставляло Джона верить, что ее больше нет.. но даже если и так, он наверняка знал, все знали - Елизавета Багрова не сдалась без боя…