А признаться в обмен на жизнь — фигушки. Много было в тридцать седьмом таких доверчивых. Одни потом орали в голосину на суде, мол, их обманули, другие на что-то надеялись до самой стенки. Надо чертовски хотеть жить, чтобы так обманывать себя. Нет, НКВД не заключает сделок. Я-то знаю. Я читал. И даже издавал.
Собственно, только у стенки он и дал слабину. Какие-то ошметки инстинкта самосохранения прорвались наружу, и перед глазами вдруг ярко вспыхнуло: это конец, меня сейчас пристрелят! Неуправляемый смертный ужас захлестнул с головой, и Климов навалил в штаны.
Так, с полными штанами, он и очнулся в две тысячи двадцатом году, лежа под столом на облезлой холостяцкой кухне, глядя в пустую бутылку и пуская слюни.
Как потом Климов прикинул — минуты не прошло.
Одно смущало: он забыл, что перед провалом так сильно наклюкался. А с другой стороны, чего ты там упомнишь, если у тебя давным-давно «алкогольный палимпсест», страшненький предвестник распада личности.
Вернуться оказалось тяжелее, чем провалиться. Пару дней Климов был почти клиническим идиотом. Потом ушел в депрессию. По счастью, на работе решили, что он ушел в запой — и отнеслись с пониманием. Лишили бонусов, но не выгнали.
Первое, что проверил, более-менее придя в себя — историю. Ничего не изменилось. Глеба Бокия расстреляли в тридцать седьмом, Спецотдел частично разогнали, частично переформатировали. Война... Вроде без изменений. Даты все те же. Или он ничего не сумел в прошлом изменить к лучшему — или идея насчет альтернативных ветвей реальности была совсем не бредовой, и его просто кинуло обратно в ту ветку, откуда провалился.
Климов подумал, что если в прошлом хоть что-то сдвинулось, должны быть следы, надо искать получше. Но изучить мир досконально не хватило времени: через месяц чертово активное солнце выдало новый всплеск.
Наверное нет смысла уточнять, что в тот несчастливый день Климов психанул, сорвался, и к вечеру был в соплю.
У него имелся повод: он запоздало вспомнил, что можно ведь поискать по соцсетям людей из «темы Климова», да хоть того же Лосева, мать его за ногу, они должны быть здесь. Поискал. И нашел. Все аккаунты оказались неактивны. Получается, он один спасся?
Тут не захочешь, а выпьешь.
***
Вот все это Климов и выложил самым честным образом на допросе в пятьдесят четвертом, говорил до рассвета, а когда иссяк, спросил только одно: ребята, откровенность за откровенность, — что, действительно, кроме паяльника в задницу, я ничего полезного не принес в ваш мир?
Ребята посмеялись и сказали: увидишь.
Его полуживого запихнули в автозак и повезли куда-то, судя по времени — в Калинин. Там он тоже ничего толком не разглядел: голову вниз, руки за спину, пошел-пошел, быстро. Его завели в комнату лабораторного вида, где возились с аппаратурой люди в белых халатах. Посреди комнаты стояла железная клетка, а в ней решетка. На этой решетке Климова деловито распяли, пообещав: не бойся, все будет хорошо.
Климов посмотрел, какой толщины идут к клетке силовые кабели, и затрясся. Казалось, уже сил не осталось ни на что — а организм, падла такая, боялся смерти, будто в первый раз.
— Сволочи, — сказал Климов. — Я же хотел как лучше.
— Сейчас вам будет лучше, — отозвался человек в белом халате.
— Эту штуковину Лосев небось проектировал?
— Какой Лосев?
— А то вы не знаете!
— Без понятия.
— Я знаю, что это, — пробормотал Климов обреченно. — Это такая электромагнитная хреновина, чтобы я сдох окончательно. Но я особенный, ребята. Хрен вы меня убьете.
— Да никто вас убивать не собирается...
— Если меня второй раз кидает в прошлое — значит, я здесь нужен! —повысил голос Климов. — И Россия... Россия заслужила лучшее будущее. Она слишком много страдала. Она имеет право на альтернативу. Так что я еще вернусь — и всех вас на уши поставлю. Будете у меня, твари неблагодарные, строить коммунизм! И на Марсе будут яблони цвести!
— Хрен ты теперь вернешься, — сказали ему и врубили ток.
Климов заорал, как резаный, потому что это оказалось — ну очень больно.
К счастью, через мгновение потемнело в глазах, и он умер.
***
После этого запоя его из издательства почти выгнали, но Климов сделал ход конем: принес справку, что закодировался.
И реально бросил пить. Сам не знал, почему. Вроде ничего в жизни не изменилось. Ну, заскучал, устал тянуть редакторскую лямку, пробухал недельку, эка невидаль. Но или он там, в запое, нечто важное для себя понял — ах, если бы еще хоть что-то помнить, — то ли просто надоело.
Работа надоела еще хуже выпивки. День за днем, скрипя зубами, Климов отправлял в печать бесконечные фантастические романы о пропаданцах — людях, пропавших без вести, потому что их выкинуло в прошлое. Этому тренду было уже лет десять, и книжек таких настрочили без счета, одна хуже другой по стилистике, а некоторые до того корявые, что становились бестселлерами.
И прямо на глазах раскручивался новый тренд, еще глупее — книжки про то, как не очень красивые старшеклассницы переносились в волшебные миры и становились там принцессами.
Никто не спорил, что такие романы имеют право быть в национальной литературе, особенно если хорошо написаны — штуки две-три, ну, пять, максимум десять. Больше ты просто не выжмешь ничего интересного из этого сюжетного шаблона. Но их штамповали сотнями, одинаковые, как шнурки, только потому что публика не хочет после работы напрягать голову, а хочет читать шаблонные книги, где все заранее понятно и предсказуемо. Какая-то позорная архаика, времен «милорда глупого». Будто мы все в культурном смысле пропаданцы лет на двести назад, и не потому что нас по темечку шибануло, а сами, по доброй воле.
Где-то мы свернули не туда, думал Климов. Какую-то большую ошибку мы сделали. А ведь в двадцатом веке не раз и не два у нас был выбор.
Была альтернатива.
