– Ура! – крикнул кто-то.

Народ весело загалдел, раздался звон бокалов.

Олег Иванович уселся на место. На его смуглых щеках играл легкий румянец, а лицо светилось от удовольствия.

– Ну как? – обратился он к Виктории Андреевне. – Вам понравился мой маленький спич?

– Я в восхищении, – равнодушно ответила Виктория Андреевна, отпивая шампанского.

– Теперь вы хотите, чтобы я проводил вас домой?

Виктория Андреевна насмешливо изогнула бровь:

– А вам не кажется, что вы переоцениваете свое красноречие?

– Нет, – сказал Фомин, – не кажется. Тем более что проводить вас до дома не составит для меня никакого труда. Вы не поверите, но мне даже будет приятно!

– Правда? – Виктория Андреевна посмотрела на Фомина поверх бокала блестящими карими глазами. – Вы, кажется, сказали, что моя неприступность делает мне честь? А знаете, что делает честь вам?

– Что?

– Ваша настойчивость!

Виктория Андреевна замолчала, и Фомин нахмурился, пытаясь сообразить, как же ему следует понимать эту реплику. Подумав немного, он так ничего и не надумал и спросил прямо:

– И что это значит?

Виктория Андреевна улыбнулась.

– Какой вы глупый! – насмешливо сказала она. – Это значит, что я согласна.

– Да? – Морщинки на лице Фомина разгладились. – Ну, тогда давайте выпьем на брудершафт! Чтоб общение было приятнее, а расстояние между нами короче!

– Давайте, – игриво дернула плечом Виктория Андреевна.

Они переплели руки, сделали по глотку из своих бокалов, затем Фомин прижал к себе Викторию Андреевну свободной рукой, и они крепко поцеловались.

Вечер выдался тихим и лунным. Шагать по темному асфальту сквера и вдыхать запах разомлевших от тепла деревьев было приятно. Болдина достала из сумочки пачку «Вог». Дождавшись, пока она вставит сигаретку в губы, Фомин крутанул колесиком зажигалки и галантно поднес Виктории Андреевне извивающийся огонек пламени.

– Мерси, – сказала Виктория Андреевна.

Она элегантно прикурила – огонек осветил ее маленький аккуратный подбородок и пухлые губки – и помахала перед лицом рукой, отгоняя от глаз облачко едкого дыма.

– Поймать такси или хочешь пройтись пешком? – спросил Олег Иванович. – Вечерок-то сегодня какой славный, а!

– Да, вечер теплый, – согласилась Виктория Андреевна. – Но пешком будет далековато.

– А где ты живешь?

– Рядом с «Киевской».

– Рядом с «Киевской»? – Фомин удивленно вскинул брови. – Вот это да! Да ведь мне туда же! Я на Матвеевской живу. – Видя, что Болдиной это название ни о чем не говорит, Олег Иванович пояснил: – На электричке до дому добираюсь как раз с Киевского вокзала. Вот это совпадение, а! Стой здесь, я поймаю такси.

Машину Олег Иванович поймал быстро, что произвело на Болдину благоприятное впечатление – она любила мужчин расторопных и уверенных в себе.

В салоне такси Фомин накрыл маленькую ручку Виктории Андреевны своей широченной ладонью. Болдина посмотрела на его руку – толстые пальцы с черными волосиками, ухоженные розовые ногти, на безымянном пальце – золотая печатка с бриллиантом.

– Хорошо живете, – заметила Виктория Андреевна, кивнув на печатку.

Олег Иванович проследил за ее взглядом и улыбнулся:

– А, это. Хочешь – подарю?

– Вот еще, – фыркнула Виктория Андреевна. – Зачем мне мужская печатка?

– Продашь, а на вырученные деньги купишь себе машину.

– Спасибо, обойдусь.

Она попыталась высвободить руку, но Фомин крепче сжал ее пальцы. Затем наклонился к ней и прошептал, щекоча дыханием ушную раковину:

– Вика, ей-богу, еще не поздно поехать ко мне. Я живу один, и у меня в баре есть бутылочка дорогого французского коньяка.

– Нет, не стоит, – так же тихо ответила ему Болдина, поежившись от сладкой щекотки – чувствовать жаркое дыхание Фомина на своем ухе ей было волнительно и приятно.

– Но почему?

– Я тебя боюсь, – игриво ответила Виктория Андреевна. – Ты сразу начнешь ко мне приставать.

– Глупости! Я не такой!

– Все вы так говорите.

Фомин поцеловал мочку ее уха, затем проехался губами по ее шее. Болдина вновь поежилась и тихо засмеялась. Фомин взял ее пальцами за подбородок, повернул к себе и нежно поцеловал в губы.

– Ты живешь одна? – спросил он.

Виктория Андреевна покачала головой:

– Нет.

– А с кем?

– С мамой и сыном.

– Ты пустишь меня к себе?

– Нет. Только не сегодня. Послезавтра сын уезжает в лагерь, тогда ты сможешь прийти. Я не хочу его травмировать.

– Он что, такой чувствительный?

Болдина вздохнула:

– Ты ведь знаешь подростков, они все чувствительные в этом возрасте.

– Это точно. Но ждать до послезавтра – невыносимо. Ты такая аппетитная. И от тебя так пахнет…

Олег Иванович вновь поцеловал Болдину в шею, затем положил ладонь ей на бедро и принялся тихонько поглаживать его пальцами.

– Сумасшедший… – прошептала Виктория Андреевна, закрывая глаза. – Ведь мы здесь не одни… – Голова у нее слегка кружилась, рука Фомина была крепкой, сильной и нежной.

– Не волнуйся, водитель смотрит только на дорогу, – сказал Фомин. – А ты… ты сводишь меня с ума… – Олег Иванович перевел дыхание и скользнул пальцами Виктории Андреевне под юбку.

Спустя полчаса Фомин шагал по тротуару, мимо освещенных витрин и неоновых вывесок. На душе у него было гадко. То, что он поначалу принял за игру, оказалось правдой: Болдина действительно жила с сыном и матерью и наотрез отказалась пустить Олега Ивановича «на чашечку кофе». Все было как в плохом кино: как только такси остановилось возле дома, Вика быстро чмокнула Фомина в губы, сказала «до завтра», выскользнула из машины, махнула на прощание рукой и, пока Олег Иванович ошалело моргал глазами, скрылась в подъезде.

«Развела меня, как прыщавого подростка! – со злостью думал Фомин, шагая по тротуару. – Распалила и бросила! Какой вечер испортила, а! Знал бы, что она выкинет такой финт, подкатил бы к Светке Сидоренковой. Уж лучше толстушка Сидоренкова, чем сто грамм на ночь и холодная постель».

Дошагав таким образом до Киевского вокзала, Олег Иванович глянул на часы и, вспомнив, что следующая электричка будет почти через час, направился в вокзальную кафешку с твердым намерением накатить-таки еще грамм двести коньячку, чтобы избавиться от неприятных мыслей и вновь почувствовать себя «юбиляром» (двухсотлетний юбилей «Мосводоканала» Фомин воспринимал как свой собственный, личный праздник).

Несмотря на поздний час, а, может быть, благодаря этому, в кафе было многолюдно. Фомин уселся за единственный пустовавший столик и заказал себе графинчик коньяку с лимоном.

Хотя в меню значилось, что коньяк пятизвездочный, Фомин все же взял первую рюмку с опаской, так как никогда не доверял привокзальным питейным заведениям. Осторожно, словно опасался, что она может взорваться, поднес рюмку к лицу, понюхал, отпил немного и задумчиво почмокал губами. Затем удовлетворенно кивнул – хороший коньяк, не фальшивка.

Он уже наполнял рюмку во второй раз, когда возле столика остановился невысокий и сухопарый парень с темно-рыжими волосами и горбатым носом.

– У вас свободно? – спросил рыжий.

Олег Иванович посмотрел на незваного гостя и едва заметно поморщился:

– Занято, друг. Тебе что, места мало?

Горбоносый тонко улыбнулся.

– Места много. Людей мало. Поговорить не с кем, – объяснил он. Затем прищурился и добавил: – Вижу, один пьешь. И лицо у тебя невеселое. Я тоже один, но когда пью – компанию хочу. А сейчас я пью.

Фомин невесело усмехнулся:

– Это ты верно сказал: людей мало. В наше время настоящих людей днем с огнем не сыщешь. В глаза тебе улыбаются, а за пазухой камень держат. – Олег Иванович вспомнил усмехающееся лицо Болдиной и вздохнул: – Ладно, присаживайся.

Горбоносый уселся за стол и тут же, повернувшись к барной стойке, громко щелкнул пальцами.