— Православные! Благодарите Бога за спасение нашего солнышка, государя царя, Димитрия Ивановича. Как бы вас лихие люди не смущали, ничему не верьте. Это истинный сын царя Ивана Васильевича. В уверение я целую перед вами Животворящий Крест и Святого Николая Чудотворца.

Приближённые стали торопить Самозванца с венчанием на царство, но тот настоял на том, чтобы вначале встретиться с «матерью» — царицей Марией Нагой, в монашестве носившей имя Марфы. За ней был отправлен в Новодевичий монастырь князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, которому новый царь тут же даровал польский титул мечника. На этом публичные церемонии завершились, и новый царь отправился к гробнице Ивана Грозного «лить свои сиротские слезы».

Петр Басманов этот день все время находился рядом с Отрепьевым и не испытывал ожидаемой радости. Раньше он нетерпеливо считал дни до возвращения в столицу, теперь же ощущал смутную подавленность и недовольство. Его ожидания будто кто обманул и посмеялся над его заветной мечтой. Москва больше не была той мирной процветающей столицей, какой она была при Борисе Годунове и какой он привык всегда ее видеть. Всюду ощущалась неясная тревога и растерянность несмотря на энтузиазм народа, внешний блеск бояр и прибывших с Лжедмитрием польских вельмож. В толпах, встречающих Самозванца было мало женщин, и почти все они были пожилыми матронами, вышедшими к Кремлю удовлетворить свое любопытство. Для знатных боярышень выйти в этот день на московские улицы, полных нескромных чужеземцев и лихих казаков значило рисковать девичьей честью, и все они предпочли надежно затвориться в своих крепких теремах. Петр понял, что царевну Ксению он еще долго не увидит, и его охватила досада. Вступившее в Москву вместе с Самозванцем воинство скорее напоминало завоевателей, чем войско русского православного царя, мирно вернувшееся в свой дом и беззащитным женщинам не было безопасного места даже в переполненных кремлевских соборах. Не нашествия поляков воевода Басманов ожидал и не их влияния на Лжедмитрия хотел.

Нахмурившись, он, как и Отрепьев опустился на колено перед гробницей царя Ивана и скоро во время молитвы ощутил невольный страх, что призрак Грозного царя не выдержит святотатства, совершаемого перед его гробом, и обрушится с небесной карой на обманщика, выдающего себя за его младшего сына Дмитрия. Однако по Божьему долготерпению молитва Самозванца спокойно завершилась, и они получили возможность удалиться для отдыха в Теремной дворец.

Больше ничто не останавливало Петра от поисков царевны Ксении, и он устремился в ее покои Запасного дворца. И снова его постигло разочарование. Комнаты царевны оказались пусты и разграблены, ветер вольно гулял по светлице, где Ксения любила вышивать церковные покрова и даже дубового стола не оказалось на прежнем месте, — все вынесли грабители и разорили тати.

Петр безумным взглядом окинул эту картину запустения и бросился к Самозванцу за ответом. В сенях он наткнулся на боярыню Домну Ноготкову, и начал спрашивать у нее куда подевалась дочь Бориса Годунова.

— Про то только Бог ведает, Петр Федорович, — с тяжелым вздохом ответила ему Домна Ноготкова. — После того как царя Федора и царицу Марию удушили, пропала царевна.

— Как удушили, у кого поднялась рука на сына царя Бориса и его жену? — не поверил ее словам Петр Басманов. — Уж не ошиблась ли ты, старая?

— Рада была бы ошибиться, да только об этом убийстве вся Москва толкует, — не обращая внимания на обидные слова, ответила ему боярыня.

Воевода взвыл от гнева и поспешил в апартаменты Самозванца за ответом, расталкивая дворовых слуг. Его соучастник Отрепьев был в кабинете Бориса Годунова и с удовольствием любовался на ценные вещи, оставшиеся после прежнего царя, примерял его драгоценные перстни на свои пальцы.

— Гришка, что делается? Отчего убили Федора и Марию Годуновых, а не сослали в монастырь⁈ — тяжело дыша, спросил у него Петр. — Мария Григорьевна была вредной бабой, но столь жестокой кончины она не заслуживала, а Федор вообще ни в чем не был виноват!

Отрепьев только развел руками, на который сверкали красным огнем крови и пожара царские перстни.

— Я тут не причем, не давал я приказа убивать Годуновых, — быстро открестился он от причастности к злодеянию. — Это твой сводный брат Васька Голицын постарался, много в нем накопилось ненависти к Годуновым, которые не давали ему власти. С него и спрашивай!

— А царевна, где она? Ты же обещал, что с нею ничего не случится, — тихо, не повышая голоса спросил Петр, но глаза его сделались страшными, совершенно безумными.

Не замечая выражения лица своего ближайшего сподвижника и друга, сделавшегося способным на безрассудное убийство от отчаяния, Отрепьев беззаботно ответил:

— Ксения пыталась отравиться, не в силах пережить гибель матери и брата. Приняла сильный яд.

— Приняла яд, она мертва? — простонал Петр Басманов, хватаясь в отчаянии за голову.

— Да нет, князь Мосальский вовремя ее схватился и заставил травника Трифона дать ей нужное противоядие, — успокаивающе произнес Самозванец наконец заметивший невменяемое состояние своего друга. — Теперь Ксения находится на исцелении в доме Мосальского, она окружена всей нужной ей заботой и уходом. Не страшись за нее, ее жизнь вне опасности.

Не дослушав Отрепьева, Петр выбежал из дворца и помчался к подворью князей Мосальских что было мочи. Верный конь быстро домчал его до богатого подворья временного опекуна царевны Ксении и остановился у красного крыльца боярского дома. Князь Василий принял нежданного гостя со всеми почестями, однако воевода Басманов и с ним не пожелал пускаться в длительные разговоры и устремился прямо на женскую половину.

— Воевода, да нельзя тебе к царевне. Она еще не оправилась от яда, не прибрана и не причесана, — надрывался от крика грузный хозяин дома, пытаясь поспеть за сильным мужчиной, который потерял голову от безоглядной любви. Петр Басманов ожидаемо не стал прислушиваться к его словам и мчался дальше, стремясь удостовериться, что с любимой девушкой ничего непоправимого не произошло.

Ксению он нашел в самой дальней горнице терема в окружении сенных девушек, тщетно пытающихся развлечь ее. Она в самом деле была не полностью одета и не причесана, ее тело облачала одна льняная вышитая цветами сорочка, и ноги были обуты в простые кленовые лапти. Простоволосая царевна сидела на краю лавки с выражением безучастия и полной покорности судьбе, явно уже не ожидая ничего хорошего в будущем для себя.

Новый патриарх Игнатий навестил ее вскорости после того как она пришла в себя от отравления и сурово отчитал ее за попытку по своей воле оборвать собственное земное существование. Ксения поняла с его слов, что она совершила непростительный грех, пытаясь самовольно расстаться с жизнью и ей надлежит жить несмотря на ожидаемый позор и людские насмешки, чтобы вымолить прощение у Бога за грехи родителей и свои собственные. В этом теперь состоял смысл ее пребывания на земле, однако Ксения постоянно во время пребывания в доме князя Мосальского задавалась вопросом хватит ли ей душевных сил вынести поношение от многочисленных врагов ее семьи и возможную месть ненавистников Годуновых.

Пережитые горести и нынешние тревоги совсем измучили Ксению. Она осунулась, темные могильные тени залегли под ее глазами, красота поблекла до неузнаваемости, и все равно она была воеводе Басманову милее всех красавиц на свете.

— А ну пошли отсюда! — гаркнул Петр Басманов на глупых девок, без толку кудахтающих возле его ненаглядной звезды, принявшей облик земной царевны.

Девиц словно ветром сдуло, а Ксения, вздрогнув, закрыла лицо руками. Право она не знала кого ей бояться больше — Самозванца или бывшего жениха, с которым ее мать разорвала помолвку в одностороннем порядке. Девушка всей душой надеялась, что ей больше не придется встретиться с воеводой Басмановым, который вправе был таить на нее обиду, но ее злосчастная судьба распорядилась по-другому и теперь нужно было держать ответ за нарушенное обещание выйти за него замуж.