Следующим на очереди был покойный Семенов. Он поступил в клинику три месяца назад. Раньше работал в агентстве по продаже недвижимости, до этого – преподавателем в институте. Плеханов вспомнил, как Павел Петрович смотрел на Антона, когда Виктор повел молодого человека знакомиться с пациентами, и вновь углубился в чтение личной карты. Причиной развития болезни Геннадий Андреевич указал трагическую гибель сын и последующее одиночество.

Матвеев сошел с ума в 2003, но с ним все было более или менее понятно: несчастный случай в цирке, где он работал, алкоголизм.… Врачи не считали Ивана Борисовича опасным. Плеханов усмехнулся. Он видел, на что способен этот человек в приступе бешенства. Да и в обычном состоянии… Перед глазами Виктора возникла недавняя сцена, когда Матвеев вытащил «эмбриона» в коридор, проверяя, на самом ли деле тот болен. Матвеев может оказаться убийцей.

Виктор отложил дело бывшего циркача и нашел карточку человека-счетчика. Тот действительно лег в «Кащенку» два года назад, но вот о причинах болезни было сказано очень мало: смерть супруги и сложное материальное положение. История с неудачной покупкой жилья не упоминалась.

Самое тонкое личное дело было у Олега Павловича. В графе «диагноз» карандашом был нарисован большой знак вопроса. Значит, Андрей Геннадьевич сомневается, что «эмбрион» не здоров. Правильно сомневается. Олега Павловича подозревают в убийстве, к тому же, он поступил в клинику позже Семенова, прямо перед печальными событиями. Кстати, если у Павла Петровича действительно не осталось родственников, он идеально подходит к категории «одинокий пенсионер». Теоретически, его могли убить из-за квартиры. Но тут есть несколько нестыковок, например, каким образом можно получить жилплощадь сумасшедшего человека? По закону, она остается в его собственности или, если не приватизирована, переходит к государству. Так?

Плеханов перечитал записи. На всякий случай не мешало заглянуть в карточку эпилептика, это последний пациент, находившийся в отделении в момент убийства.

Дата поступления: ровно через неделю после Семенова. Виктор похолодел. Неужели «эпилептика» тоже придется включить в список подозреваемых? Внимательно перечитав записи, Плеханов облегченно вздохнул – эпилептик уже лежал в клинике восемь лет назад. По причине длительной ремиссии, под ответственность старшей сестры был отпущен домой, а теперь снова лечится. В строке диагноз – длинное название на латыни. Через запятую по-русски дописано: «причинами эпилептических припадков являются громкие звуки или яркий свет».

Убрав личные дела на места, Плеханов задумался. В ночь убийства его разбудил именно эпилептик: тот упал с кровати и долго бился в припадке. Если причиной мог быть только резкий звук или яркий свет, то…

Виктор вышел из регистратуры, поспешно запер дверь и побежал в холл.

Громких звуков той ночью не было, иначе Плеханов проснулся бы именно от них, а яркому свету в больничном саду взяться неоткуда. Фонарь перед входом светит слишком тускло, к тому же окна «эпилептика» находятся не со стороны главного входа, а со стороны стоянки. Значит, это мог быть свет автомобильных фар. Но кто может приехать ночью на территорию городской психиатрической клиники? Только кто-то из медицинского персонала. Такси на территорию больницы никто не пропустит, значит, в окна светили фары машины кого-то из врачей.

– Федя! Скажи, ты ведь дежурил в ночь убийства?

Охранник поманил Плеханова пальцем.

– Эта, ключи на бочку.

– Ах, да. Спасибо.

Виктор вернул ключи от регистратуры и вопросительно посмотрел на дежурного. Федор не обратил на взгляд никакого внимания. Он вернулся к чтению кулинарной книги, демонстративно перелистнув несколько страниц.

– Очень любопытно, – произнес он, – оказывается, в процессе приготовления шашлык солить нельзя, иначе он будет сухим. Соль лучше добавить, эта, в конце жарки.

– Федор! – Плеханов достал из кармана вторую за последние полчаса пятидесятирублевую бумажку, и помахал ею перед носом охранника.

– Ну дежурил. Чего тебе надо? – мужчина ловко выхватил купюру и заложил ее между страниц.

– Ты не знаешь, кто приезжал той ночью?

– Секретная информация.

Плеханов достал сто рублей.

– Это последнее. Выкладывай.

Охранник потянулся, небрежно засунул деньги в карман и сложил руки на животе.

– Геннадий Андреевич приезжал. Очень удивился, что я не сплю, дал денег и приказал никому не говорить.

– А куда он ходил?

– В свое отделение, наверное. По крайней мере, ключей у меня не просил, значит, эта, своими воспользовался. А у него только от кабинета ключи, да от отделения.

Виктор судорожно вздохнул.

– Спасибо, Федь! Ты мне очень помог.

Остаток дежурства Виктор провел без сна. Он не смог заснуть, даже если бы захотел. Зачем Геннадий Андреевич приезжал в больницу ночью? Почему тайно? Зачем дал Федору денег и приказал молчать? Что хотел скрыть?

Плеханов покрылся гусиной кожей, по рукам пробежали мурашки. Видел ли Геннадий Андреевич убийцу? Или сам является убийцей? Нет, глупости. Зачем врачу убивать собственного пациента?

Стоп. Федор сказал, заведующий дал ему деньги сразу, как только вошел, значит, вариант «увидел убийство, испугался, заплатил, дабы не числиться среди подозреваемых» отпадает. Значит, Геннадий Андреевич в любом случае не хотел, чтобы о его приезде кто-то узнал. Виновен? Но почему не отказался от своего преступного намерения, если появился нечаянный свидетель?

Все было слишком запутанно. Неужели Никифоров, человек, проработавший в «Кащенке» многие годы, теперь тоже подозреваемый?

Виктор в который раз за ночь поднялся со стула и неспеша пошел по коридору, заглядывая в палаты. Пациенты спали, даже Антон, которого так и не отпустили домой, задремал на диване в ординаторской. Видимо, эта ночь обойдется без происшествий, но поспать не удастся в любом случае.

16 мая, среда

Утром дома Виктора ждал неприятный сюрприз. На столе лежала записка от мамы: «Срочно позвони Максиму, у него беда». Плеханов кинулся к сотовому. На дисплее светилось «3 пропущенных вызова». Если бы он брал телефон с собой на дежурство, знал бы, что случилось три с лишним часа назад! Виктор лихорадочно набрал знакомый номер и с облегчением услышал сонный голос лучшего друга.

– Да?

– Макс! С тобой все в порядке?

– В п-порядке, – голос Куликова был усталым, но выдавал волнение. – У нас п-пожар был.

– Где?

– В старом доме, на К-касьянова.

– А ты чего там делал?

– Бабе Насте помогал. Она согласилась переехать в дом, к-который нам «дед Щукарь» показывал, помнишь? Остальные отказались. Ну, я д-допоздна вещи помогал складывать. Она же почти не ходит… вот и заночевал. Сегодня переезжать хотели.

– Сильно погорели? – Плеханов вздрогнул, представив, что кто-то мог пострадать.

– Д-дотла.

Виктор плюхнулся на табурет. Куликов между тем тихим, почти спокойным голосом сообщил, что около четырех утра его разбудила баба Настя. Пожилая женщина почувствовала запах дыма. Макс бросился будить соседей. Начался переполох, люди, в чем спали, выскочили на улицу, а он почти на себе вытащил бабу Настю.

– Вещей никто никаких взять не успел. Здание п-прогнило насквозь, занялось быстро. Прошло буквально пять минут, и уже полыхало вовсю. Жертв, к счастью, нет, п-правда, пока я бабу Настю со второго этажа по лестнице спускал, мы д-дыма здорово наглотались. Мне-то ничего, а ее в больницу увезли. Ничего серьезного, но все равно неприятно.

Плеханов поежился, представив красочную картинку: алое зарево, черный дым на фоне светло-голубого утреннего майского неба, людей в пижамах и халатах, запах горелой древесины и отчаяния.

– Что теперь?

– А ничего, – было слышно, как Максим зевнул. – Пока всех разместили в общежитии по соседству. Но ты сам знаешь…

– Нет ничего более постоянного, чем временное, – продолжил Виктор известную фразу.