Павла Сергеевича среди них не было. Он появился чуть позже, за Алёшкой следом. Такой же бодрый, как и днём, он возник у костра, победно поблёскивая очками, поднял над головой двух здоровых лещей — свой вечерний трофей, — вызвав среди друзей не очень дружное, ленивое удивление. Залив воды в самовар, ловко засыпав в него пышущих жаром углей, он быстро раскочегарил его, и самовар задышал, засопел по-шмелиному. Подбросив потом дровишек в костёр, мимоходом похлопав Алёшку по плечу, он присел рядом с ним.

— Чего присмирели, о чём запечалились, соколики? — воскликнул он. — В такую-то ночь…

И словно посветлело вокруг, и костёр повеселел, затрещали в огне сухие дрова, и ожили хмурые лица. Вот тогда Сергей Иванович и предложил: а не спеть ли, мол, нашу…

И пока Кашков настраивал свою гармонь, пока прокашливался, пробуя голос, Алёшка сидел и думал: «Как странно и непонятно всё… Вот пришёл человек, и всё изменилось. Отчего это? Что он сделал такого? Просто похлопал меня по плечу, просто подбросил дровишек в костёр, засыпал углей в самовар и присел со мной рядом, вот и всё… А мне хорошо почему-то, хорошо и спокойно…»

И ещё вдруг подумал: а если б в разведку?.. Ну, допустим, случилось такое… С кем бы из них он пошёл? И, не задумываясь, ответил: конечно, с Павлом Сергеевичем. Разумеется, если он, Павел Сергеевич, возьмёт его с собой.

Занятый этими мыслями, он не услышал призыва Сергея Ивановича «изобразить что-нибудь этакое, современное», потому и не откликнулся.

Что же касается Павла Сергеевича, то он давно уже понял, что песня у них нынче не получится и зря Кашков так старается. Но ему и без песен хорошо было: мысли об Алёшке странно тревожили и согревали его. И он уже не чувствовал себя таким одиноким, и было у него такое ощущение, вернее, предчувствие, что и завтра, и послезавтра, и в другие дни в его жизни будет ещё много тревог и радостей от того, что в неё вошёл вот этот долговязый парень, не на день вошёл, не на два, это точно…

И ещё хотелось ему, чтобы всё хорошо было с киноплёнкой, чтобы при обработке не запороли её в лаборатории, чтобы фильм у них получился как надо. Его первый серьёзный фильм. И ему уже не терпелось поскорее взяться за работу.

— Ну так что, мужики, — это Митька снова призывал своих приятелей, — не ударим лицом в грязь перед подрастающим поколением, докажем, что есть у нас ещё порох в пороховницах!

И снова ворчала, похрипывала на берегу старенькая гармонь, и опять, в который раз, занимался и вновь затихал у костра одинокий голос: «С кем я ноченьку, с кем осеннюю да коротать буду…»

А до утра было ещё так далеко…