Может ли лучшая подруга матери быть писательницей, да еще и ведьмой? Ничто не казалось невозможным. В самом деле, по сравнению с другими вещами, происходившими в жизни Нелл, это было не слишком устрашающим или ужасным. Она поблагодарила Пегги за информацию, а сама решила найти какой-нибудь способ добраться до Дома-на-холме, бывшего-раньше-голубым.
Что до теннисных кортов Хаббард-Пойнта, то здесь не теряли времени с тех пор, как Джек Килверт был ребенком. В его воспоминаниях это было растрескавшееся щебеночно-асфальтовое покрытие, а береговые марши доходили до песчаной автомобильной стоянки, которую во время шторма заливало водой. Теперь же корты были покрыты зеленью, аккуратно разлинованы, прикатаны и содержались в исправности, и народ записывался в клубы.
– Тридцать – ноль! – крикнула Франческа с той стороны сетки.
Джек внимательно наблюдал, как она готовится к удару. Ее медово-каштановые волосы сдерживала широкая белая бандана, подчеркивавшая их яркий цвет. Гибкая, как лоза, ее фигура напоминала песочные часы, ноги у нее были очень длинные и быстрые, и, несмотря на то, что Джек пытался сосредоточиться на игре, он не успевал заметить, как она останавливалась для удара. Двое мужчин, куривших сигары и тащивших шезлонги и купальные принадлежности, прервали свой маршрут вдоль Фелпс-роуд, чтобы поглазеть на игру. Или на ее ноги.
Она подала мяч, он отразил удар, она подбежала к сетке, раскинув руки как бы для объятия.
– Ты выиграл – это нечестно, – сказала она, протягивая ему губы в поцелуе.
– Ты же не думаешь, что я собираюсь прыгать через сетку? – спросил он.
– Нельзя все время действовать по правилам. Может быть, я очень торопилась прижаться к твоему большому жаркому телу – ты об этом не подумал?
Джек улыбнулся, когда она поцеловала его. В его руках она казалась такой тонкой и сильной. Но были воспоминания, существовавшие только в его собственном внутреннем мире: как он обнимал Эмму двадцать пять лет назад почти на том же месте. Франческа была вылитым портретом его жены, когда та была молодой. Джек подумал о своем возрасте, и на сердце стало тяжело.
– Пошли, бросимся в океан, – сказала Франческа.
– Мне надо домой, надо заняться Нелл.
– Она сказала, что пойдет на берег, – сообщила Франческа. – Она увидела, что я остановилась перед вашим домом, и мы столкнулись, когда я выходила из машины. Я почувствовала, что она хотела бы просветить меня насквозь, чтобы убедиться, что я не привезла с собой вещей для ночевки. Милый, она похожа на пограничный патруль.
– Нет, она, наверное, обрадовалась тебе.
Франческа фыркнула своим безупречным носиком.
– Вот здесь ты ошибаешься. Мои родители были в разводе, и, когда отец приводил домой очередную женщину, я устраивала им настоящий ад. Теперь приходится расплачиваться, и, поверь, вполне заслуженно. Пусть тебя это не беспокоит. Меня это совершенно не волнует, и я признаю за ней полное право защищать свою территорию. В конце концов мы подружимся – ты увидишь.
Джек не ответил ничего, не желая развивать ее в общем-то справедливые мысли.
– Посмотрим… если она на берегу, значит, в вашем доме никого, – сказала Франческа, сжимая его руку. – Я понимаю, что ты предполагаешь, что она может наткнуться на нас при прогулке, но можем же мы хотя бы подержаться за руки, сидя на диване?
– Пока займемся нашими планами насчет островов Северного моря, – сказал Джек. Оба засмеялись. Джек высвободил свою руку, с досадой подумав: «Ну, ты совсем романтик, сопляк». Ему было сорок восемь, он был разбит и переутомлен и совсем запутался в жизненных поворотах и переменах. Ей было двадцать девять, и она была угрожающе красива.
Последние шесть месяцев Джек работал в бостонском отделении инженерной фирмы в Атланте. Франческа тоже работала в этом департаменте, к тому же они несколько лет до того были сослуживцами. Они играли в теннис в паре со своими коллегами по работе. Его восхищали ее подачи, четкость мышления, отличное качество инженерных навыков, развитое чувство юмора.
Заметила ли она, что он старается сохранять дистанцию между ними, чтобы люди не подумали, что они были парой? Хотя кого это заботит? Кто вспомнит о нем? Эмма в детстве провела здесь пятнадцать летних сезонов, до того, как ее семья уехала в Чикаго. Семья Джека отдыхала здесь три лета подряд; Эмма была моложе его на четыре года – ровесница его сестры. Он встретил ее на променаде у моря одной ясной июньской ночью, и их судьбы соединились. Но в этом году, выбирая место для каникул Нелл, он предпочел Хаббард-Пойнт Виньярду, острову Нанта-кет, Кейт-Коду, островам в Мэне… не только потому, что хотел, чтобы Нелл увидела место, где встретились ее родители, но и потому, что его самого тянуло сюда с силой, которая была ему непонятна.
– Если твоей дочки нет дома, – прошептала Франческа, снимая паузу в разговоре, – я не могу обещать, что буду вести себя хорошо…
Джек почувствовал, как его рот растягивается в улыбке, но больше ничего не ощутил. Он мог продемонстрировать улыбку, но, кроме улыбки, ему нечем было ответить. Это мучило его больше всего – после смерти Эммы. Он как будто оцепенел, окаменел до мозга костей, как если бы наступила зима и осталась с ним на весь остаток жизни. У него был рост шесть футов три дюйма, атлетическое сложение спортсмена, и он ничего не мог чувствовать. Этого не знали парни из его баскетбольной лиги, его партнеры по теннису, знакомые женщины даже не догадывались об этом, и даже его сестра Мэделин была в неведении.
Только Нелл это знала, и он сожалел о том, что она знала.
Дорога к мысу петляла от берега, огибая справа теннисный корт. Нелл мельком взглянула туда, как раз в ту минуту, когда ее отец целовался с Франческой у сетки, они были слишком заняты, чтобы поднять глаза и увидеть ее. Видеть, как отец целует Франческу, было как нож по сердцу Нелл, и это еще более усилило ее желание дойти до Дома-на-холме, бывшего-раныне-голубым. Она ускорила шаг, поднимаясь направо и вверх на холм.
Тени на мысу были мягкими и темными. Нелл замедлила шаг, глядя на все дома, пытаясь определить, где она находится по отношению к берегу. Родители рассказывали ей об этом месте, но никогда не привозили ее сюда. Они жили в Атланте и отдыхали на прекрасных островах на границе с Джорджией.
Для Нелл были привычны белые песчаные побережья, и нежная зеленая трава, и теплая вода… ничего похожего на этот неровный берег холодного острова Лонг-Айленд. Сквозь деревья во дворах слева проглядывала скалистая бухта. Сады были великолепны, полны цветущих роз и лилий. На многих домах были флагштоки. Бриз подул, и флажки поднялись. На некоторых домах с флажками снаружи висели ящики с вьющимися петуниями и плющом.
Взглянув на холм, поднимавшийся справа, Нелл внезапно увидела совершенно особенный двор. Это была в основном скала с полянами дикорастущих трав между кустами и деревьями. В тени цвели лилии, словно пятна желтого и оранжевого цвета, словно птицы, скрывавшиеся в листве деревьев. Иглы сосен и листья дубов шелестели над ними, в трещинах между каменными ступенями пробивались очитки, вьющиеся по скалистому холму.
У Нелл сильно забилось сердце, когда она увидела надпись: ПОЖАЛУЙСТА, УХОДИТЕ.
Это было написано от руки, белой краской на серой дощечке, принесенной прибоем, прибито к столбику, вбитому в землю перед ступеньками. Нелл перевела глаза на дом. Он был выкрашен в белый цвет, но эта белизна казалась почти голубой из-за падавшей на нее тени двух высоких дубов.
Нелл оглянулась на столб со знаком. Потом опять посмотрела на дом. Она вспомнила рассказы Пегги о даме, которая была ведьмой, и нервы ее напряглись. Вдруг она страшная, ужасная, вдруг наложит на нее проклятие? От этой мысли Нелл прошиб холодный пот. Но другие чувства были сильнее – любовь, надежда, страстное желание. В горле стоял ком, и она не могла унять дрожь. Ее ноги сами начали подниматься на холм, а потом она побежала. Глядя вверх широко раскрытыми глазами, она увидела лицо в окне. Она страшно боялась, но остановиться не могла. Босиком, цепляясь руками за камни и содрав кожу на обеих ступнях, она ступала пятками.
