И все же неделю за неделей, месяц за месяцем, корабль продвигался вперед.

Многократный круговорот веществ, который преобразовывал биологические отходы в пригодный для дыхания воздух, питьевую воду, съедобную пищу, годную к употреблению ткань, был способен также поддерживать равновесие алкоголя на борту. Вино и пиво производились умеренно, в основном к столу.

Рацион крепких напитков был скудным. Но некоторые члены команды включили спиртное в свой личный багаж. Кроме того, они могли меняться с непьющими друзьями и копить свой собственный паек, пока его не накапливалось достаточно для особых случаев.

Согласно образовавшейся традиции, а не правилам устава, за пределами кают пили в кают-компании. Чтобы способствовать общению, в этой комнате было несколько небольших столов, а не один большой. Поэтому в перерывах между трапезами она могла служить клубом. Некоторые мужчины соорудили у одной из стен бар, где был лед и миксеры. Другие сделали опускающиеся шторы, так что расписные стены во время попоек можно было скрыть за несколько менее непристойными картинами. Обычно тапер следил за тем, чтобы всегда играла фоновая музыка — что-нибудь веселое, начиная от старинных итальянских и французских танцев шестнадцатого века и заканчивая последними вещами в стиле «астероидных прогулок», полученными с Земли.

В назначенный день примерно в 20:00 в клубе никого не было.

Большинство членов команды, которые не находились на дежурстве, собирались на танцы и готовились к этому мероприятию. Праздничная одежда, соблюдение всех церемоний — это стало невероятно важным. Механик Иоганн Фрайвальд сверкал ослепительной золоченой туникой и брюками из серебряной парчи, которые сделала его подруга. Она еще не была готова, как не был готов и оркестр, поэтому Иоганн Фрайвальд позволил Элофу Нильсону увлечь себя в бар.

— Ну может хоть сегодня мы не будем говорить о делах? — попросил он.

Это был крупный дружелюбный молодой человек с квадратным лицом. Кожа у него на голове светилась розовым цветом через коротко подстриженные светлые волосы.

— Я хочу обсудить кое-что с вами немедленно. Идея только что пришла мне в голову, — сказал Нильсон своим скрежещущим голосом. — Блеснула, как молния, когда я переодевался. — Его вид это подтверждал. — Прежде чем развивать мысль, я хочу проверить ее практичность.

— Хорошо, если вы ставите выпивку, мы сможем немного поговорить.

Астроном нашел на полке свою персональную бутылку, взял пару стаканов и направился к столу.

— Я возьму воду… — начал Фрайвальд.

Тот его не услышал.

— Таков этот Нильсон, — сказал Фрайвальд поверх голов.

Он налил полный кувшин и отнес на стол.

Нильсон уселся, достал блокнот и начал делать набросок. Он был малорослым, толстым, седым и неприятным человеком. Его амбициозный отец в древнем университетском городе Упсала заставил его стать чудом, лишив всех радостей жизни. Предполагали, что брак Нильсона стал обоюдной трагедией и превратился в катастрофу. Он распался в тот момент, когда Нильсон получил возможность отправиться в космос. Но когда Нильсон говорил — не о человеческих проблемах, которые он не понимал и оттого презирал — а о своем собственном предмете… забывались его вызывающие манеры и напыщенность, казалось, что вселенная пульсирует, а он сам находился как бы в короне из звезд.

— …ни с чем не сравнимая возможность получить некоторые стоящие результаты. Только подумайте, какая у нас базисная линия — десять парсеков! Плюс возможность исследовать спектр гамма-лучей с меньшей неуверенностью и более высокой точностью, когда они в результате красного смещения сместятся к фотонам с меньшей энергией. И все больше и больше. Но все же я не удовлетворен.

Я не думаю, что в самом деле должен пялиться на электронное изображение неба — узкое, искаженное, деградированное шумом, не говоря уж о проклятых оптических изменениях. Мы должны поставить снаружи на корпусе зеркала. Изображения, которые они поймают, могут быть переданы по световым проводникам в линзы оптических приборов, фотоувеличители и камеры внутри корабля.

Нет, помолчите. Я прекрасно сознаю, что предыдущие попытки это сделать потерпели неудачу. Можно построить машину, которая бы выбралась наружу через шлюз, сформировать пластиковое покрытие для такого инструмента и алюминировать его. Но индукционные эффекты бассердовских полей быстро превратят это зеркало в нечто, пригодное для дома развлечений в Грена Лунд. Да.

Моя новая идея — впечатать в пластик схемы датчика и поддержки управляющие сгибатели, которые будут автоматически компенсировать эти искажения по мере их возникновения. Я бы хотел услышать ваше мнение по поводу возможности разработки, тестирования и производства таких сгибателей, мистер Фрайвальд. Вот грубый набросок того, что я подразумевал…

Нильсона прервали.

— Ах, в-вот ты х-хде, старина!

Фрайвальд и Нильсон посмотрели вверх. Над ними навис Вильямс. У химика в правой руке была бутылка, а в левой наполовину пустой стакан с вином. Лицо его было краснее обычного, и он тяжело дышал.

— Was zum Teufel? — воскликнул Фрайвальд.

— Английский, парень, — сказал Вильямс. — Сегодня говорим п'английски. 'М-мериканский стиль.

Он добрался до стола, поставил свою ношу и оперся на стол так сильно, что тот чуть не перевернулся.

— Т-ты особенно, Нильсон. — Он указал на него дрожащим пальцем. Сегодня говори п'английски, ты, швед. Слышишь?

— Пожалуйста, пойдите в другое место, — сказал астроном.

Вильямс плюхнулся на стул. Он наклонился вперед, опершись на оба локтя.

— Ты не знаешь, что сегодня за день, — сказал он. — Или знаешь?

— Я сомневаюсь, что вы это знаете, в вашем нынешнем состоянии, фыркнул Нильсон, продолжая говорить на шведском. — Сегодня четвертое июля.

— Пр-р-равильно! Т-ты знаешь, что эт' значит? Нет? — Вильямс повернулся к Фрайвальду. — А т-ты знаешь, парень?

— Мм… годовщина? — предположил механик.

— Верно. Годовщина. Кх…как т-ты угадал? — Вильямс поднял стакан. Выпейте с' мной, в-вы двое. Пейте!

Фрайвальд посмотрел на него понимающе и чокнулся:

— Prosit.

— Skal, — начал было говорить Нильсон, но поставил свой стакан обратно на стол и огляделся.

— Четвертое июля, — сказал Вильямс. — День Независимости. Моей страны. Хотел устроить праздник. Всем плевать. Выпейте со мной один раз, может два, и пойдем на их чертовы танцы. — Он некоторое время рассматривал Нильсона. — Швед, — с расстановкой произнес он, — т-ты выпьешь со мной или я вреж-жу т'бе по зубам!

Фрайвальд положил сильную руку Вильямсу на плечо. Химик попытался встать. Фрайвальд удержал его на месте.

— Потише, пожалуйста, доктор Вильямс, — мягко попросил механик. Если вы хотите отпраздновать национальный праздник, мы с удовольствием выпьем с вами. Не правда ли, сэр? — обратился он к Нильсону.

Астроном ляпнул:

— Я знаю, в чем причина. Мне говорил еще до нашего отбытия знающий человек. Крушение надежд. Он не в силах перенести нынешнее состояние управления.

— П-проклятая бюрократия п-процветающего государства, — икнул Вильямс.

— Он начал мечтать о той эпохе, когда его страна была суверенной империей, — продолжал Нильсон. — Фантазировал по поводу системы свободного предпринимательства — я лично сомневаюсь, что она вообще существовала.

Ввязался в реакционную политику. Когда Управляющему Бюро пришлось арестовать нескольких высокопоставленных американских государственных служащих по обвинению в заговоре с целью нарушить Соглашение…

— С меня довольно! — голос Вильямса поднялся до крика. — Д-другая звезда. Нов-вый мир. Шанс быть свободным. Даже если я должен лететь с бандой шведов.

— Видите? — усмехнулся Фрайвальд. — Он всего лишь жертва романтического национализма, которым тешил себя наш чересчур упорядоченный мир. Жаль, что наш коллега не удовольствовался историческими романами и плохой эпической поэзией.

— Романтик?! — взвыл Вильямс. Он тщетно барахтался в мощной хватке Фрайвальда. — Ах ты, толстобрюхий тощеногий филин! Каково тебе было быть таким уродцем, когда другие дети играли в викингов? Твой брак развалился с еще большим треском, чем мой! А я справлялся, у меня был порядок с платежной ведомостью — тебе-то никогда не приходилось об этом заботиться, ты… Пус-сти м'ня, и мы п'смотрим, кто тут мужчина!