Итак, мероприятие, если угодно назвать происходящее этим словом, все-таки удалось организовать, несмотря на сопротивление практически всех причастных и даже тех, кто не имел к нему отношения. Теперь им предстояло решить вопрос об очередности дальнейших действий, вызывавший у них обоснованные сомнения, ведь, в отличие от дуэлей прежних эпох, в которых буквально каждое движение было прописано заранее, а участники понимали, что должно произойти, и являлись на поединки по собственной воле, среди собравшихся в этом туннеле ни у кого, кроме разве что Шилля, не было ни соответствующих познаний, ни тем более опыта. Кто-то возразит, что и в те давние времена не все шло по сценарию, а иногда вообще наступал полный кавардак. Но дело в том, что современники Лассаля или Казановы владели шпагой и умели держать пистолет. Этому они учились в школе жизни, и если мы задумаемся, к примеру, о том, сколько поэтов, о которых едва ли можно сказать, что их так уж воодушевляло военное дело, сражались на дуэлях и погибали, то поймем, насколько обыденным и привычным было раньше цивилизованное убиение и умирание.
Насколько далеки от этого были люди, которые собрались у входа в туннель! Букинист, перечитавший множество книг о дуэлях и утративший связь с реальностью. Психиатр, находящийся едва ли не на грани безумия. Его пациентка, парадоксальным образом оказывающая ему поддержку. Трое переселенцев из России — завхоз, домохозяйка и пианист-пенсионер, сдающие дуэлянтам в аренду пистолеты и патроны. А еще такса по имени Квиз, которая, не подозревая ничего дурного, суетилась под ногами, обнюхивала обувь и одежду и время от времени с большим энтузиазмом бегала за палкой, которую Полина бросала в ночную тьму.
Никто из них не подозревал, что в данный момент Квиз был темой обсуждения, происходящего на кухне фрау Эберляйн. Хозяйка квартиры и Констанция Камп молча сидели за столом и наблюдали за телефонными переговорами инспектора Танненшмидт: та позвонила Зандлеру, Зандлер позвонил стажеру-полицейскому, затем в обратном порядке, однако ничего нового выяснить не удалось. Точнее, почти ничего. Под описание двух дам, посетивших днем велнес-оазис «Фиш спа», подходили все жительницы города, имеющие две ноги; но, как сообщил стажер, одна из дам пришла с таксой и та сидела на привязи у входа в заведение.
Старший инспектор, фрау Эберляйн и Констанция отнеслись к этому известию с недоумением. Танненшмидт отреагировала спокойнее всех, потому что уже привыкла к новостям, не обладающим потенциалом тревоги. А вот Констанция, похоже, была готова снова впасть в отчаяние.
— Такса, такса, что еще за такса, что мне делать с таксой? — твердила она.
Реакция фрау Эберляйн оказалась более здравой.
— Если такса — единственная наша зацепка, значит, надо искать таксу. Фрау старший инспектор, не могли бы вы привлечь к расследованию своих людей? В это время суток, — старушка взглянула на кухонный радиоприемник, — в час ночи в Берлине можно встретить не так уж много такс.
Танненшмидт скривила лицо, отчего по нему побежали многочисленные морщины.
— Это был бы первый в истории полиции случай охоты на таксу, и его непременно внесли бы в энциклопедию. Но только не в связи с моим именем, уж извините.
Первыми прибыли чета Лоренцев и дядя Венцель. Они припарковали свой фургон в зоне запрещенной стоянки у входа в туннель и, ведомые Квизом, двинулись к берегу Шпрее, черной и холодной. Вскоре к ним присоединился Шилль, приехавший на такси. Он торжественно, почти официально кивнул, вынул из кармана пачку сигарет и протянул ее собравшимся. Все взяли по одной и закурили.
Последним явился Марков, который будто нарочно пришел с противоположной стороны туннеля. На психиатре был все тот же желтовато-коричневый костюм, что и накануне, и все та же рубашка с пятном от вина. Квиз коротко тявкнул, скорее приветствуя, чем отвергая незнакомца. Рядом с Марковым шагала Дженни Сибилл в темных очках.
В знак приветствия все обменялись едва уловимыми кивками. Дженни хотела что-то сказать, но не успела она и рта раскрыть, как Полина предостерегающе приложила к губам палец, достала телефон и завернула его в алюминиевую фольгу. Лоренц, дядя и Дженни сделали то же самое. Сотовый Маркова до сих пор находился в кармане его пальто, которое до сих пор висело в гардеробе «Комише опер». Шилль похлопал себя по плащу, но телефона не нашел: тот лежал в номере Лилли в «Пента-отеле», где Шилль его благополучно забыл.
— Кстати, там, внизу, есть человек, — вполголоса сообщила Дженни, указывая в сторону лестницы. — По-моему, он пьян.
— Ничего страшного, с этим мы разберемся позже, — отозвалась Полина. — Сначала давайте выслушаем дядю Венцеля.
Дядя в длинной шубе и пышной меховой шапке выглядел представительно и вместе с тем странновато, будто посланник некой Всемирной дуэльной комиссии. Он приосанился, прочистил горло и заговорил:
— Буду краток. Мой отец воевал против немцев. Он говорил: «Каждый сделанный выстрел — это хороший выстрел. Ни один выстрел не был лишним. Но куда лучше было бы, если бы немцы сами перестреляли друг друга». Я думаю, нет, я точно знаю, он не имел в виду две тысячи двенадцатый год. Я считаю, сегодня войны уже нет, она окончена. Дуэль — это, если хотите, маломасштабная война.
Я считаю, дуэлей сегодня тоже уже нет, их эпоха миновала. Поэтому я призываю вас, герр Александр, помириться с герром Марковым. В словесном разговоре можно найти ответ, в разговоре с помощью пуль — увы, нельзя.
Он сделал шаг назад. Под сводами туннеля, словно желая ускорить дело, пронесся порыв ветра.
Шилль стоял неподвижно, закрыв глаза. Марков, тяжело дыша, переводил взгляд с одного присутствующего на другого.
— Я, — нарушил тишину Марков, — ничего не имею против разговора, совершенно ничего. Когда дело касается снижения агрессии, будь то сознательной или бессознательной, необходимо…
— Необходимо положить конец болтовне, — напряженным голосом перебил Шилль, не глядя на своего противника. Казалось даже, Шилль отвернулся от него и смотрел на темную реку, словно из воды появилось что-то необыкновенное. Но на глади Шпрее были видны лишь черные точки — это стая уток плыла вдоль берега.
Когда Шилль снова заговорил, его голос звучал едва слышно:
— Мне жаль, герр Венцеслав, но война заканчивается только тогда, когда начинается следующая.
Немного подождав и убедившись, что больше никто не хочет высказаться, Полина решительно произнесла:
— Хорошо. Дискуссию оставим на потом. Не будем терять времени. Коленька?
Ее муж кивнул.
— Николай показывает пистолеты, мы с Дженни выбираем. Дядя?
Венцель тоже кивнул.
— Ты остаешься здесь, на входе, и следишь, чтобы нам никто не мешал.
Так все и произошло.
Танненшмидт пришла к выводу, что ей больше не зачем следить за бесконечной петлей тревог, которая стягивалась на шее Констанции, и чисто по-человечески старшего инспектора можно было понять. Она поблагодарила фрау Эберляйн за кофе и уже собралась уходить, как вдруг хозяйка дома кое-что вспомнила.
— Сегодня я видела таксу, — произнесла она задумчиво. — На Данцигерштрассе. Собака металась внутри парадной жилого дома и лаяла как безумная, пока ее не выпустили. Это может быть совпадением, фрау старший инспектор, но совпадения не следует недооценивать. Кажется, вчера я читала в газете о пожилой даме, которую задержали то ли в Рейхстаге, то ли в Канцелярии. Она все время бегала вокруг здания и хотела попасть внутрь, но у нее при себе не было документов, и она не могла сказать, кто она такая и как ее зовут. Бедняжка была сама не своя и ничего не помнила. В общем, сотрудники организации написали заявление о пропаже, или как там это правильно называется, к нему приложили фото дамы, но никто не откликался. И тут кому-то пришла в голову блестящая идея: у дамы в кошельке имелось окошко для фотографии, но в него был вложен снимок… Угадайте кого? Нет, не мужа и не детей, а собаки. И представьте, когда объявление дополнили фотографией этой собаки, дело сдвинулось с мертвой точки: отыскались несколько знакомых дамы, которые узнали ее собаку!
