…Интересно, когда здесь будут кормить, думает Генка, озирая больничную палату. Палата на трех человек, три прикроватных тумбочки, койки с пружинной сеткой, сбитые матрасы, белье ветхое, но чистое. Самая обычная палата, вот только на окнах решетки.
Генке даже нечего складывать в тумбочку. Лекарств ей еще не назначили, а вещи уже отобрали.
Она сидит с ногами на койке и воняет дегтярным мылом. Даже ноги у нее воняют дегтярным мылом.
Еще на ней больничная ночная рубашка на три размера больше. Генка натянула ее на колени и спрятала под подол ступни, чтобы у соседок по палате не возникало лишних вопросов.
Генка ждет обхода.
Она должна объяснить дежурному врачу, что она совершенно нормальна и ей обязательно нужно дойти до Ородруина и бросить туда кольцо.
Впрочем, она подозревает, если врач и поверит, то одному из двух.
Больничная атмосфера засасывает ее, как воронка.
Если честно, ей уже не хочется никуда бежать.
Попав в больницу, даже самый здоровый человек неизъяснимым образом начинает чувствовать себя больным.
Такая уж у нее, у больницы, мощная аура.
Человек начинает интересоваться своей температурой, покорно глотать лекарства, от которых сосет под ложечкой, и прислушиваться к своим внутренним процессам, потому что больше, если честно, •тут заняться нечем. Разве что изучать узоры на линолеуме.
Генку от этих узоров уже мутит.
В больницах самые значимые ежедневные события — это обход врача и турпоходы в столовую.
И еще — посещения родственников. С пяти до восьми. Генка наверняка знает, что к ней никто не придет.
— А сколько сейчас времени? — спрашивает она в пространство. Ей никто не отвечает.
Желтая рыхлая женщина на соседней койке медленно протягивает руку и берет лежащую на тумбочке расческу. Но вместо того чтобы расчесать спутанные волосы, она подносит ее к щеке.
— Алло, алло, — говорит она, раздраженно продувая расческу, — фу! Ффу! Вас не слышно.
Генка опасливо косится на нее, но женщина вновь кладет расческу на тумбочку.
— Опять не туда попали! — говорит она и застывает в прострации.
Генка передвигает себя поближе к стенке. От напряжения у нее начинают болеть мышцы.
На другой койке, у дальней стены женщина сидит совершенно неподвижно, обхватив колени руками и спрятав лицо за завесой волос. Из-под застиранной больничной рубашки высовываются только нежные как лепестки пальцы ног — Генка косится на них с завистью.
Наверное, она и есть светлая эльфа, думает Генка, не та же, с расческой. Боже мой, куда я попала, тут же одни сумасшедшие!
Тоска наваливается на нее, как войлочное одеяло.
С другой стороны, на ролевках, думает она, всякое случается. То есть теперь она понимает, что в принципе на ролевках может случиться все, что угодно . То, что эльфа свихнулась, еще ничего не значит.
— Послушайте, — начинает она, — простите, я бы хотела… Ноль реакции. Девушка тихонько раскачивается, обхватив колени руками. Кажется, она что-то поет — очень тихо.
Ну, думает Генка, и что мне теперь делать? Шестым чувством она понимает; рассчитывать на то, что ей удастся во время обхода убедить дежурного врача в том, что она совершенно нормальна, не удастся, даже если она ничего не скажет про Ородруин. Врачи твердо знают, что нормальных людей не бывает в принципе.
Генка судорожно роется в памяти, потом выпаливает:
— Элен сейла люменн омэнтиэльво!
Будем надеяться, что все-таки светлый эльф эта, а не та. На ту Генке смотреть страшно.
Девушка перестает раскачиваться. Волосы от лица она не убирает, но Генке кажется, что от невидимого взгляда у нее, у Генки, по спине бегут мурашки.
— Ты кто? — девушка говорит тихо и невнятно, словно ребенок.
— Я хоббит, — отвечает Генка.
Светлые эльфы не жалуют хоббитов, они вообще, если честно, никого не жалуют, кроме себя, но если эта бедняжка всерьез полагает себя девой из дивного народа, она и хоббиту должна обрадоваться. А Генке нужен союзник. Хоть какой, хоть с придурью. Пусть только поможет бежать отсюда, потому что иначе рухнет мир.
— Хоббитов не бывает, — тихонько качает головой девушка.
— Кто бы говорил? Вы же сами — эльф!
— Эльф, — девушка пожимает плечами. — Ну и что? Эльфов тоже не бывает.
Чего от нее ждать, с тоской думает Генка, она же сумасшедшая.
— Насчет эльфов не знаю, — говорит Генка, пробуя подойти к делу с другой стороны, — но я точно хоббит. Да вы только на мои ноги посмотрите!
Она решительным жестом поддергивает подол рубахи. Девушка чуть поворачивает голову. Генка едва различает блеск ее глаз. И что она там видит, думает Генка, это ж хуже паранджи!
— Действительно, — наконец соглашается девушка. Голос ее звучит чуть звонче. Совсем чуть-чуть.
— И что же ты делаешь тут, — спрашивает она наконец, — хоббит?
— Случайно попала, — Генка прижимает руки к груди, пытаясь нащупать кольцо, но его там нет. Шнурка, на котором оно висело, тоже нет. Не такие тут идиоты, чтобы оставлять больным шнурки. — Я говорила им, что я совершенно здорова, но они мне не поверили.
— Они никому не верят, — чуть заметно пожимает плечами девушка. Ее, кажется, это ничуть не волнует. — Ну и что? Не такое уж это плохое место, хоббит!
— Да, — горячится Генка, — вы не понимаете! Это очень серьезно. Дело не во мне. Мне очень нужно попасть к Ородруину. То есть хорошо бы к местному, но сгодится и тот, в Средиземье.
Девушка смотрит на нее сквозь длинные светящиеся волосы. Они стекают по ее лицу, как вода.
— Средиземья, — отвечает она мягким низким голосом, — не существует.
— Глупости! — возмущается Генка. — В том-то и ужас, что Средиземье существует! Я сама видела! Вы только не подумайте, я не сумасшедшая! То есть я хотела сказать…
— Ничего-ничего, — успокаивает ее девушка, — тут нет сумасшедших.
— Да? — Генке неловко, и она отводит взгляд и смотрит на ту, желтую женщину…
— Эта? — шепотом говорит собеседница, — о, она совершенно нормальна. Она окружена любящими людьми. У нее замечательная семья. Замечательный муж, дети. Они ни разу за всю жизнь даже не поссорились, представляете? Просто как раз сейчас так получилось, что они все на минутку куда-то вышли. По делу, понимаете. И она ждет их звонка. Вот-вот они позвонят ей и скажут -встречай, мы здесь.
