Главное, парень выжил и выдюжил, и в семнадцать лет совершил свой самый большой подвиг: выиграл сражение на Русалочьем озере, разгромив флот горландцев, почти вдвое превосходивший эклингов по числу кораблей. Практически, этим он вырвал у королевства Альба победу в самой короткой войне, которую когда-либо вели эклинги. А ведь горландцы первостатейные моряки и давно уже заявили о себе, как о хозяевах морей. Возможно, что так оно и есть, - хозяева, ибо плавают далеко и надолго, - но вот северные воды им не дались. С норлингами связываться, оказалось, себе дороже. Однако два сражения, произошедшие в один и тот же день, лишили эклингов практически всех глав больших семей, не говоря уже о малых родах, и парнишка Эб получил нежданно-негаданно наследственный титул ярла. Просто между ним и титулом не осталось других претендентов. И, если так и дальше пойдет, быть ему конунгом. Совет ведь может решить, что он лучшая кандидатура, и что тогда делать?

С этой мыслью он и проснулся.

«Что делать?», «Кто виноват?» и «Кому на Руси жить хорошо?» - извечные русские вопросы.

Русью, впрочем, здесь и не пахло. Лежа на своем, вполне возможно, смертном одре, Олег провел быструю ревизию того, что здесь есть, без того, чтобы убиваться по поводу того, чего, увы, нет и уже не будет. Оказалось, парнишка Эб не только занимался хозяйством и ходил в море. Он еще и книжки умные читал, говорил с заезжими торговцами в кабаках Свайяра и принимал в своем захудалом замке Кворгхольм на Черной скале дворян из Норланда и Содерленда, а то и кого-нибудь из заморских земель: с континента или с Туманного острова.

В Норланде, на трех довольно больших островах, которые, собственно, и являлись историческим Норландом, и на семидесяти пяти островах Архипелага Большого Бивня жили эклинги – народ, на взгляд Олега, довольно сильно похожий на викингов его мира. А южнее, в Содерленде, на дюжине островов Малого Бивня располагалась Южная марка, которую населяли близкородственные эклингам вагры[10]. Эти, скорее всего, походили на каких-нибудь западных славян. На ободритов[11] или еще кого-нибудь в том же роде. Северная и Южная марки, - или, пользуясь местным наречием, Морские земли, - формально принадлежали Арелатскому королевству[12]. В Арелате же, скорее всего, жили франки и германцы, но не раннесредневековые, а такие, какими они стали бы в эпоху позднего Возрождения. Королевство находилось на континенте, деля его с другими большими и малыми государствами, - королевствами, княжествами, герцогствами и графствами, - а в океане на полпути между Старым и Новым светом лежал Туманный остров или иначе королевство Альба, очень похожий по впечатлениям на Англию, какой ее знал Олег. То есть, англичан или по-местному горландцев Олег, собственно, и разбил на Русалочьем озере.

«Просто бедствие какое-то, - подумал он хмуро, открывая наконец глаза, - куда ни кинь, всюду клин, и везде эта подлая нация…»

Олег любил Англию и не любил англичан, причем и первое, и второе носило исключительно иррациональный характер. Он это знал, отчетливо понимал, что и откуда взялось, но ничего с собой поделать не мог. Любил английскую архитектуру, виски и сыр, пиво и литературу, особенно романы, кино и технические достижения, даже историю и ту любил, в смысле, интересовался. Но вот, как государство и народ сильно недолюбливал. Такой вот странный выверт сознания. Но, что любопытно, с Эбом все обстояло точно так же: он высоко ценил судостроение горландцев и их оружие, знал их язык и с интересом читал их книги, - в особенности, трактаты по географии, истории и морским наукам, - с удовольствием пользовался вещами, будь то одежда, ткани или точная механика, произведенными на Туманном острове, но вот самих горландцев терпеть не мог.

«Интересно, сколько этих бедолаг я положил в бою?» - задался он вполне праздным вопросом, но потом вспомнил, что его самого местные великобританцы тоже хорошо отделали, и разом успокоился. Впрочем, как только мысли про врагов перестали его отвлекать от насущного, к нему вернулись боль и немощь. И еще вдруг очень захотелось пить.

- Эй, кто-нибудь! – окликнул он ночь. В комнате он был один, только он и зажженная свеча, но о том, чтобы самому встать с кровати нечего было и думать. По ощущениям, он был едва жив, однако пить хотелось больше, чем умереть. – Кто-нибудь!

Голос прозвучал слабо и хрипло, почти как шепот, но, к счастью, Лантруд его услышала, а, может быть, просто возвращалась в этот момент в комнату. Во всяком случае, дверь открылась, и девушка сразу же поспешила к нему.

- Пить! – хрипло выдохнул Олег.

- Сейчас, сейчас! – заспешила женщина, ловко выхватывая откуда-то слева, из мертвой зоны, глиняный кувшин и серебряный кубок.

- Сейчас, хороший мой! Сейчас! Потерпи еще мгновение!

Она наполнила кубок, - судя по запаху, это была некрепкая медовуха, - убрала кувшин и, приподняв голову Олега освободившейся рукой, помогла ему напиться. Пить было тяжело, тем более, находясь в таком неудобном положении, но сладкий напиток со следовым содержанием алкоголя пришелся ему по вкусу. Местная медовуха редко бывала крепкой. Для того, чтобы напиться в хлам или согреться в бурю, существовали другие напитки. А такой медовухи, как эта, чтобы опьянеть по-настоящему, надо ведро выпить или два. Слабее даже бледного эля, не то, что вареный мед.

- Спасибо! – сказал, напившись и отдышавшись. – Какой нынче день?

- День Одина[13], - быстро ответила Лантруд. – Ночная стража[14] на исходе.

«А сражение случилось в Лордак[15]… Устроили помывку… Умылись кровью! Но четыре дня?»

- Сколько я уже?

- В полуночную стражу[16] будет пятый.

- Утром позовешь ко мне Куно и Фарульфа и скажи, чтобы послали кого-нибудь в Гиблую пустошь. Пусть приведут ко мне Старую Гелти. Золото надо. За серебро она не пойдет.

- Я сейчас же пошлю мальчишку Ланперта! – вскочила с табурета женщина.

- Ночь… - попробовал возразить Олег, но Лантруд «уже взяла след».

– Ночь лунная, - возразила она, делая шаг к двери. – Светло как днем. Возьмет лошадку, к рассвету как раз и доедет.

- Хорошо, - согласился Олег. – Иди!

- Я скоро! – И за женщиной закрылась дверь.

На самом деле, женщине было лет пятнадцать-шестнадцать, хотя выглядела она вполне оформившейся девушкой. Была она с Диких островов, лежащих в двух днях морского перехода на север от Норланда, но к нему эти земли уже не относились. Народу там жило немного, жизнь была тяжела, и все население островов от мала до велика пробавлялось разбоем. Год назад во время очередного набега на Березовый Берег, лодку, на которой приплыла Лантруд, взяли на абордаж, и девушка попала в плен. Захвативший ее воин, первым делом изнасиловал девчонку, а затем продал в рабство, из которого ее выкупила Бера Чистая – тетка Эбура, одна из сестер его отца. Выкупила, чтобы подарить племяннику, которому пора было обзавестись наложницей.

Вспоминая сейчас памятью Эбура всю эту историю, Олег должен был признать, что все, - даже изнасилование, - произошло в соответствии с духом времени. Попав в плен, Лантруд перестала быть человеком. Она стала вещью и приняла этот свой статус, как данность, потому что таков был этот мир. За изнасилование свободной женщины полагалась смерть, за изнасилование чужой рабыни штраф, а секс со своей собственностью, - добровольный или нет, - изнасилованием не считался по определению, как, впрочем, и секс с женой. Хочет или нет, а под мужа ляжет, потому что закон суров, но он закон. И супружеский долг священен, в особенности, если речь идет о женщинах. В отношении мужчин писанные законы не столь категоричны, а неписанные - вообще оставляют место для самых широких толкований.

Впрочем, на данный момент все это было неважно, поскольку в том состоянии, в котором находился Олег, ему было не до половых излишеств, законные они или нет. Да, и не это его заботило. До сего дня, а вернее до битвы на Русалочьем озере, Эбур Кворг являлся скромным второстепенным персонажем местной истории. Однако, став ярлом, он разом превратился в одного из ключевых игроков на политическом ристалище Норланда. События превратили его в почти беспроигрышного кандидата в конунги. Но где власть, там интриги, и, если бедняга Эбур об этом даже не подозревал, то Олег прекрасно знал, о чем идет речь. Однако знать и уметь – отнюдь не одно и то же. Олег в эти игры играть, увы, не умел. Не пришлось как-то. И теперь он попросту не представлял себе, как к этому всему подступиться. Но и отказаться участвовать в дележе пирога тоже нельзя: и самому жить хочется, и за своих людей страшно. Опыт истории, с которой был знаком Олег, с очевидностью демонстрировал тот факт, что выйти из гонки за власть так просто не получится, даже если он этой власти не желает. Но за него все решили боги, и теперь все, что он мог, это «сучить лапками в молоке, надеясь, что получится взбить масло». А дальше – как повезет.