Annotation

Переход прошел вполне удачно, правда совсем не туда, и в тот год и возраст, куда хотелось попасть. И сказать что все закончилось хорошо, просто не поворачивается язык. Хотя появилась некоторая способность, которая помогает выжить в трудной ситуации. И такие ситуации, встречаются к сожалению на каждом шагу. Вроде только начинает, что-то налаживаться, как бац и вновь черная полоса. Вот и приходится подстраиваться под обстоятельства, а иначе...

Что такое не везет.

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Nota bene

Что такое не везет.

Глава 1

1

Как говорится: За что боролись, на то и напоролись. Я очнулся именно там, куда и стремился попасть, вот только про мою семью, здесь и слыхом не слышали. Правда узнал я об этом много позже. А очнулся из-за болезненных ударов, обрушивающихся на меня. Это был мой местный папаня, воспитывающий своего сынульку Вовочку. Причем воспитание проходило, за давние и давно забытые грехи. Как говорил Аркадий Райкин: «Мой отец, Сидоров старший, драл меня Сидорова младшего, как Сидорову козу. И ничего, человеком вырос!» А теперь значится, я перенимаю опыт поколений. Почему я вспомнил об этой козе? Так — Сидоровы мы.

Папаня мой — Сидоров старший, в свое время служил старшиной милиции, в местном ГАИ, и даже говорят был на неплохом счету у начальства, видимо из-за того, что твердо усвоил правило, что советский милиционер должен в первую очередь знать два арифметических действия. То есть, как отнимать и делить, а все остальное от лукавого. Вот и мой местный папаня занимался примерно тем же, пока случайно, а скорее и наоборот, не влетел, взяв денег за какое-то нарушение, у одного из работников прокуратуры. То, что его подставили не вызывало сомнений ни у кого, но было уже поздно. Папаню с позором выгнали из органов. Правда на пенсию он все же успел заработать, но сколько той пенсии, знал, пожалуй, только он сам. Потому что, с той поры, он практически не просыхал. Хотя и числился сторожем, на местном заводе. Но воровать там было в общем-то нечего, цветные металлы, у населения не принимали, но связи кое-какие у него все же остались, потому терпели. Правда трезвым, честно говоря, я его просто не помню.

Моя, местная маманя, ушла от него не слишком далеко. Вначале, они горевали за потерянную службу отца, в два горла, вскоре это вошло в привычку, и теперь любое застолье, будь то будничный обед, или праздничный ужин, без бутылки не обходился. Впрочем, о некогда сытных обедах и ужинах довольно быстро пришлось забыть. А откуда, бы им взяться, если зарплата отца не превышала восьмидесяти рублей, а ставка матери и того меньше. Вначале, когда я был еще крохой она работала в овощном магазине, но сейчас, когда я достиг школьного возраста, сменила свою должность с заведующей отделом, на уборщицу, причем там же. И всему виной пьянка.

Одним словом, жить с каждым днем становилось все лучше, все веселее. Праздник проходил каждый день! Честно говоря, нажимая те кнопки в Убежище, я рассчитывал, на нечто противоположное. Во всяком случае, надеялся на вполне безбедное существование в приличной советской семье. Но, видимо белая полоса моей жизни закончилась и резко сменила цвет, а то и вовсе, все как у зебры, вначале чередуются белые и черные полосы, а после добираемся до места под хвостом.

Кстати, папаня, как оказалось драл меня не просто так. Приняв очередную стопку внутрь, своего проспиртованного организма, он решил затопить печь. Вообще-то к дому, в котором мы жили был протянут и газ, но его отключили за неуплату еще до моего здесь появления, как впрочем и электричество. Поэтому родители пользовались печкой, которую в свое время, не успели разобрать, а сейчас она была единственной возможностью не замерзнуть зимой. Городок Карабагиш, хоть и расположен много южнее Ташкента, но вместе с тем и гораздо выше его, то есть в предгорье Памира, и потому зимой, да и летом по большому счету, здесь гораздо холоднее. А сейчас за окном самый разгар зимы, и можно сказать праздник — Старый Новый Год.

Так вот моему папаше, для растопки печи, ему попался мой старый дневник, еще с первого класса. Я хоть и ставил год появления 1967, рассчитывая вселиться в себя семилетнего, но видимо из-за отсутствия моей собственной тушки, вселился в тело Вовы Сидорова, который оказался постарше меня и сейчас уже перешел в пятый класс, соответственно и год оказался не 1967, а 1972. Так вот едва раскрыв сей документ, о моем прошлом образовании и увидев в нем кучу двоек, практически на каждой странице, и требование учителя о том, чтобы в школе появились родители, папаня, не разобравшись, взъярился до такой степени, что взялся за свой ремень. Портупея, оставшаяся еще со службы в милиции, была его любимым орудием наказания. Хорошо хоть пряжка при этом оставалась в его руке. Впрочем, даже в этом случае, мало мне не казалось, тем более, что он не смотрел, куда именно бил, и ремень охаживал меня со всех сторон. Иногда к нему добавлялось еще кое-что, ну там пинок ноги, или стул, если вдруг окажется на пути. Папаня в гневе крут, и неудержим.

Вообще-то, еще находясь в Убежище, читал о том, могу вселиться только в тело, либо недавно умершее, либо находящееся в бессознательном состоянии. В противном случае, обязателен конфликт, с имеющимся уже в нем сознанием, и чаще всего, изгоняется из тела, перемещенное лицо, нежели его старый хозяин. Похоже, папаня, сына забил до такой степени, что тот отбросил коньки. Потому что, едва вселившись в эту тушку, мое сознание, после очередного удара, чем-то тяжелым, тут же покинуло ее, и я как бы оказался в двух местах одновременно.

С одной стороны, я, находясь в позе эмбриона валялся на полу в углу этой комнаты, ощущая на себе каждый новый удар ремня, и всего того, что подворачивалось по руку, с другой как бы находился вне себя, паря, на некоторой высоте, под самым потолком, и наблюдая за тем, как брызжущий слюной мужчина, распаляясь после каждого очередного удара, буквально забивает, лежащего на полу ребенка. То есть в данный момент именно меня.

В моем сознании, тут же сами собой возникли Вовкины воспоминания, о прошедшей жизни, одновременно с этим, как бы заменяя мои собственные, и теперь, я ощущал себя именно Вовочкой, а не Сергеем Понамаревым. И все это было так убедительно, что я прекрасно осознавал и причины экзекуции, и как это произошло, и главной мыслью было; Как бы все это пережить без особенного для себя вреда. Самым паршивым было то, что в доме на этот раз не было мамани. Точнее сказать, она хоть и имела место быть, но находилась в несколько невменяемом состоянии. Та, не то, чтобы ринулась бы меня защищать, скорее привела бы в чувство отца, чтобы тот ненароком меня не забил. Больше из чувства самосохранения, нежели материнской любви.

В какой-то момент, я вдруг понял, что вижу не только отца, избивающего мою тушку. Точнее сказать могу потянуться к нему, и увидеть то, что находится у него внутри. И под одеждой, и под кожей, и даже прекрасно рассмотреть находящиеся там жизненно важные органы и увидеть их работу. То есть, я прекрасно видел бьющееся сердце, перекачивающее по жилам кровь, ходящие ходуном легкие, от отцовского разъяренного дыхания и все остальное, даже подпрыгивающий в желудке пережёванный фарш, от недавно съеденных пельменей который заливается всплесками, какой-то полупрозрачной жидкости, скорее всего с алкогольной составляющей. Я даже в какой-то момент, почувствовал смрад, исходящий из его желудка, и едва сдержал свои рвотные позывы. А еще мгновение спустя, я мысленно потянулся к нему, и смог пережать на несколько секунд сонную артерию, яркой полосой проходящую по его шее, от чего, папаня, тут же под растерял, весь свой пыл, и сам сложился возле меня, потеряв сознание.