Сын. Ма?.. Это я…
Мать. Господи, Рафчик, ты откуда?
Сын. Из Москвы… Пока.
Мать. Рафа, я тебя умоляю…
Сын. Мама, я все решил. Я тебя люблю…
Мать. Если ты уедешь, я… я… не знаю, что сделаю!
Сын. Мама, ты меня знаешь… Считай, я из аэропорта…
Мать (плачет). Нет-нет, так невозможно жить. Если хочешь, я уйду… уйду от него…
Сын. Не надо таких жертв… Я уже совершеннолетний и бегать за твоей юбкой…
Мать. Фредерико с тобой?
Сын. Со мной, со мной…
Мать. Дай ему трубку.
Сын. Он зашел тут… по делам… (Шумный вздох.) Мама, дед мне роднее всех. После тебя. Пойми это. И он меня любит. Как ты.
Мать. Рафик, я не знаю, что мне делать.
Сын. Ничего. Я тебе позвоню, сразу… Я тебя люблю и буду любить…
Мать. Ну хорошо, хорошо… Только прошу, береги себя… О Господи, Рафочка, самое главное, родной… Ты что-то взял. Его. Верни, я тебя прошу.
Сын. А что? Рвет и мечет?
Мать. Раф, я тебя этому никогда не учила.
Сын. Зато он учил.
Мать. Я тебя просто прошу… Прошу… Если ты не хочешь моей смерти…
Сын (после паузы). Ну, ладно-ладно… Ты знаешь, у кого… Только завтра заберешь… Хорошо?
Мать. Да-да… Завтра.
Сын. В семействе Лариных. У младшенькой.
Мать. Понимаю-понимаю… У Татьяны?..
Сын. Татьяна — старшая…
Мать. Ах, да! Да! Возьму…
Сын. Мама, только завтра… Ничего, пусть ему будет наука.
Мать (плачет). Рафочка… Что ж ты делаешь?..
Сын. Все, мама, все. Я буду звонить. Уже оттуда. Пока.
Мать. Раф…
И обрыв связи, короткие гудки. Мы перевели дух — вот такие вот скромные шекспировские страсти. Черт знает что. Появились новые герои драмы или трагедии. Некто Фредерико, который дед (чей дед?), и некая младшенькая из семейства Лариных (что бы это все значило?). А Нинель Шаловна хороша, все и всех знает и молчит, как блин на сковороде. Одна радость, что список отечественных сексотов и видеокассета остаются на родине. Рафаэль, понятно, эту родину покидает. Видимо, сегодня. Вечером? Ночью? И куда?
Шарада, но появились первые буковки. Уже легче. Теперь необходимо выработать план самого эффективного действия. Нужен ли нам максималист Христофор? В принципе, нет. Пусть себе улетает к такой-то матери. Вместе с Фредерико — то ли дедом, то ли отцом, то ли чертом в ступе.
Главное для нас сейчас, товарищи, сказал генерал Бармалейчик, надувая щеки в предчувствии удачи, добыть список и видеокассету. Летите, голуби, к Нинель Шаловне, делайте с ней, pardon, что хотите, можно и утюжком погладить её барскую спинку, шутка-шутка, но чтобы информация от неё пошла. Кто такая младшенькая из семейства Лариных? Выяснить — и в это семейство. Согнать всех, мать-перемать, с насиженных мест. И найти документы. Без них лучше…
Хорошо быть генералом. И почему я не в шароварах с лампасами, прошитых золотой строчкой? А в каких-то бумажных джинсиках. Был бы генералом, не бежал бы через подворотню, используемую не столько для прохода, а совсем наоборот и посему пропахшую, как хез трест на привокзальных площадях наших бесчисленных родных городков, тянущихся вдоль железнодорожной ветки.
Был бы генералом, лежал бы в гамаке на тихой, солнечной ведомственной дачке и мечтал о звании маршала бронетанковых войск, а на грядках теща, похожая на пузатенькую свинку, собирала бы перемороженные помидоры, а жена по имени Ирэн с уксусно-сладким мусало консервировала бы их на зиму, и ей бы помогал затюканный, спившийся на домашних наливках, безобидный, как пес-барбос, тесть… Не-е-ет, лучше пуля в лоб, чем такая идиллия.
Открыв дверцу, Полина тянула лицо к майскому солнышку. Жмурилась от теплого и чистого света. Если бы не текущие проблемы, я бы присоединился… к приему солнечных ванн. Увы, галопируя от бодрых запахов подворотни, мы запрыгнули в джип. И через секунду уже нарушали все уличные правила движения. Вперед-вперед! Чтобы одним ударом разрубить проблему, как гидру империализма.
Однако, признаюсь, что-то мешало мне радоваться столь удачному стечению обстоятельств. Слишком все просто. После стольких усилий. Морально-нравственных, как пишут щелкоперы.
Все врут. Я имею в виду участников данного события. Или замалчивают информацию. Та же Нинель Шаловна. Ведь могла сообщить сразу о некоем Фредерико. И никаких проблем. У нас.
И потом, она прекрасно знала, что сын собирается покидать нелюбимое им отечество. Могла бы и предупредить об этом или хотя бы намекнуть. Тонко. Но чтобы я догадался.
Трудно работать в таких условиях, все равно что астронавту в плавках, но без скафандра. В безвоздушном пространстве. Болтаешься на тросе повседневного маразма, гнусности, глупости, страха, лжи, страстишек, точно тюльпан в весенней проруби… Или как все тот же астронавт в космической проруби Вселенной.
Но вернемся на грешную землю. Минут через десять мы уже ругались в подъезде жилого кирпичного бастиона, охраняемого пуще консервного заводика по производству ядерных зарядов. Впрочем, если рассуждать здраво, высокопоставленный, государственный бонза — та же атомная бомба. По разрушительным последствиям его ретивой бюрократической деятельности. А бомбу нужно зорко охранять, чтобы не уперли экстремисты.
— Да какой я, к такой-то матери, экстремист! — взвился я в конце концов, вырывая из кобуры «cтечкина». Нервничал, потому что на телефонные звонки и сигналы домофона Нинель Шаловна не отвечала. Хотя должна была. Поскольку, по уверениям охраны, не покидала территории заповедника. Дорогу! Пристрелить сразу или подождать?
Что удивительно, аргумент в моих руках убедил. Мы были приглашены на этаж, где находились хоромы семьи господина Ш. Нас встретили жалобные, тявкающие звуки песика. Из-за двери квартиры.
Это мне не понравилось. Все-таки интуиция меня не подвела. Что-то случилось. За этот короткий промежуток времени. Что?
Началась канитель — пока вызвали домоуправа, которого только за одни вороватые ужимки и смешки надо сразу сажать на баланду, пока вытащили из постели и похмелья слесаря, пока, упоминая матушку, взломали дверь… песик сдох.
Шучу, может быть, и неудачно. Шучу, потому что это мой единственный недостаток: когда нервничаю, ничего не могу с собой поделать, только удачно пошутить.
Нет, болонка по прозвищу Сюзик, тьфу, была жива и здорова. Если бы моя воля, придушил бы. На время. Чтобы не мелюзгила тявкающей тряпкой под ногами.
Все присутствующие застеснялись на пороге. То ли ковровых синтетических покрытий, то ли хрустальных пошлых люстр, то ли мебели из карельской березки, то ли зеркал, где люди отразились в непривлекательном свете. Особенно домоуправ и слесарь. Героем или хамом, как хотите, оказался, разумеется, я. Вместе с Никитиным и Полиной. Которые защищали мое тело с тыла. На случай засады.
Мои худшие опасения подтвердились. Я обнаружил Нинель Шаловну в просторной гостиной. Как пишут в таких случаях романисты, без признаков жизни. Женщина сидела в кресле, как на престоле, склонив голову на плечо, точно позируя невидимому живописцу. Или ваятелю. Она была прекрасна в сумрачном свете, и казалось, что спит. Только червоточина у виска и ртутные капли крови убеждали в обратном. Кровь алая, как бы оригинально выразился один из многих писарчуков криминального жанра. В правой руке был зажат простенький, но удобный именно для самоубийства ТТ. Все-таки работница суконной фабрики победила светскую львицу. Пусть вот так, но победила. Жаль.
Жаль, что мы опоздали. И теперь все надо начинать сначала. Увы-увы, слишком, повторю, все хорошо складывалось. Для нас.
Надеюсь, мои слова не звучат цинично? А если и звучат, то только для сентиментальных барышень и чудаков на буковку «м».
Да, труп ещё не охладел, но оплакивать потерю должен господин Ш., создавший, между прочим, эту патовую ситуацию, мы же должны работать.
После моего краткого сообщения о кончине госпожи Ш. началась паника. Как да что? Да кто? На меня смотрели с таким испугом, будто это я шмальнул в свежую покойницу. Я развел руками — все вопросы не ко мне. Вызывайте Петровку, пусть они тоже мужественно потрудятся в условиях, приближенных к райским.
