После лавки он еще долго гулял по Нижнему городу и смотрел на выступления жогларов, с улыбкой вспоминая вопрос герцога. Едва ли его приняли бы даже в самую захудалую труппу, которая валяла дурака, изображая то бродячего кота, норовящего слямзить обед у нищего, то монаха, подглядывающего за прачкой. Другие жоглары, те, что владели многими музыкальными инструментами и пели о подвигах героев, на площадях не выступали.
Потом он пошел наобум, сворачивая, куда глаза глядят, разглядывая людей и прислушиваясь к обрывкам разговоров.
-... мой-то каждый вечер приползает на рогах!
- Да точно говорю вам, хлеб подорожает!
-...всех, всех, до единого, и детей...
-...как солдаты прошли, ровно перед днем Святого...
- Пауку-то что?
Саннио оглянулся, но тот, кто произнес последнюю фразу, уже свернул в проулок.
В дом госпожи Алларэ он вернулся, как и велел герцог, трезвым и уже в ночи. Он сразу понял, что в доме недавно были другие люди, не меньше пяти человек. Двое из благородных господ, они пользовались духами, за остальных Саннио поручиться не мог, но все они приехали верхом. Твердая утоптанная земля во дворе была изрыта копытами, и ее еще не успели выровнять. На выскобленном полу залы остались песок и грязь.
Герцога в доме не было. Суа передал, что утром Гоэллон будет ждать в торговом порту. Саннио пожал плечами и отправился спать. Вещи его уже были сложены, после целого дня на ногах гадать, куда подевался господин и кто собирался в доме госпожи Алларэ уже не хотелось, и секретарь уснул сладким сном. Всю ночь под окнами шумело море, но Саннио начинал привыкать к монотонному плеску и шелесту.
Мио еще не доводилось бывать в особняке Агайронов, и оказалось, что она немногое потеряла. Здесь все выглядело так, как она и ожидала. Три цвета в отделке - синее, серебро и белое, цвета графа и его супруги, старомодная тяжелая мебель. Дом чем-то неуловимо напоминал дом Руи, но если у Гоэллона все было подчинено удобству, здесь - обычаю. Неудобные стулья с прямыми высокими спинками, которые никто не догадался прикрыть подушками или хотя бы накидками, громоздкие пузатые шкафы и комоды, сквозняки, совершенно неприличные для столичного особняка. Мио могла поклясться, что и на лепнине вокруг уродливых карнизов не сыщется ни пылинки; дом был вылизан начисто, но уютным не становился. Скорее уж, чистота навевала тоску и уныние. Все лежало на местах, - на тех самых местах, наверное, что и при деде нынешнего графа; все казалось незыблемым и лишенным элегантности.
Таким же непоколебимо твердым, как мореное дерево, казался и сам граф. Высокий, прямой как палка, в старомодном длиннополом кафтане - разумеется, темно-синем. На груди две цепи: золотая, министерская, и серебряная, родовая. Мио полагала отвратительным смешивать два этих металла в одном туалете, но первый министр граф Агайрон, даже обедая дома, не мог отойти от обычая, который понуждал его носить две цепи. Впрочем, о понуждении речи не шло: Агайрону просто и в голову не приходило, что так поступать не стоит.
Граф был еще не стар, выглядел моложе своих сорока пяти, но казался старообразным. Сухие манеры и ворчливый скрипучий голос более подошли бы человеку на два десятка лет старше. При этом, на вкус Мио, он был красив, - густые черные волосы, правильные черты лица, пронзительный взгляд умных серых глаз, - но настолько не изящен, не гибок и уныл, что заставлял думать о сушеной рыбе, вяленом мясе и сухарях. Понятно было, в кого уродилась дочь.
Помимо герцогини, графа и его дочери за столом сидели две невозможные клуши неопределенного возраста. Какая из них страшнее другой, Мио гадала до самого конца обеда, - та, что с бородавками на носу, или та, у которой нос стремится навстречу подбородку? Одеты страхолюдины тоже были во что-то невообразимое. Герцогине не нравились агайрские наряды: цикласы она почитала лучшей одеждой для женщин в положении - они надежно лишали фигуру привлекательности. Но даже этот уродливый балахон можно было хотя бы подобрать по размеру или перехватить под грудью поясом...
К счастью, на Анне было платье, похожее на то, в котором она приходила в гости, но не голубое, а белое, и девица Агайрон в нем казалась девочкой лет пятнадцати, а не девушкой, которую вот-вот можно будет записывать в перезрелые старые девы. Белые цветы в черных волосах, изящно наложенные румяна - явно те, что подарила Мио, - бледный розовый перламутр на губах. Анна сейчас выглядела не хуже, чем в тот день, когда явилась в гости к герцогине, и Мио искренне радовалась успехам графской дочки. Ее искренне оскорбляло все некрасивое, несовершенное и лишенное элегантности, так что она больше любовалась Анной, чем графом и его приживалками.
Тем не менее, правила хорошего тона требовали поддерживать беседу не только с дочерью хозяина (кстати, ни румяна, ни помада не сделали Анну остроумной собеседницей), а также с главой дома, и в первую очередь с ним. Мио старалась, как могла; самый ярый ее ненавистник не смог бы обвинить герцогиню Алларэ в нехватке расположения, обаяния и такта - но это обед не спасало. При виде "деревянного графа", мучительно пытавшегося подобрать тему для беседы или последовать той, что предлагала Мио, герцогине хотелось не то заплакать, не то запустить в него тарелкой.
Граф Агайрон вовсе не был глуп и нелюбезен. Недаром его считали одним из лучших умов королевства, а Руи почитал опасным соперником и уважал, хоть и недолюбливал, первого министра. Однако ж, казалось, что он добрых два десятка лет не разговаривал с женщинами, кроме дочери и прислуги, а потому забыл, как это делается. Мио могла поддержать любую "мужскую" беседу, но заговорить с гостьей о лошадях или торговых делах графу в голову не приходило; и напрасно - в то время, как братец развлекался, именно герцогиня решала большинство дел, связанных с Алларэ, и решала успешно.
- Как здоровье Его Величества? - забросила очередную сеть в воду Мио. - Я слышала, что недавно он перенес простуду.
- В данный момент король чувствует себя отменно. Небольшое недомогание прошло без вреда.
- Здоровье короля! - Мио пригубила вино. Вот с вином в этом доме все было в порядке, виноградники Агайрэ были хороши.
- Здоровье короля! - откликнулись все хором.
- А как поживают наследники? Ваши племянники показались мне многообещающими молодыми людьми, особенно... старший. - Мио хотела сказать прямо противоположное, но тут же вспомнила, что министр недолюбливает младшего из братьев. - Говорят, он пишет прекрасные эпиграммы? Вы уже пали жертвой его остроумия?
- Не довелось, - ответил граф.
- Ах, как жаль: вы могли бы прочесть нам сочинение его высочества... Флэль Кертор так хвалил поэтическое дарование принца! Я заинтригована. Еще юноша очень хорош собой. Да, воистину говорят, что королевская кровь - золотая кровь. В младшем она тоже проявляется? - Мио подбавила в голос малую толику скепсиса.
- Я не сказал бы, - пожал плечами Агайрон. - Нельзя не отметить, что принц Элграс больше похож на отца, но внешнее сходство еще не делает короля. Будущего короля, конечно, да продлятся дни Его Величества Ивеллиона так долго, как возможно!
- Жаль, что принц еще слишком молод, чтобы нас посещать. Мы с братом были бы безмерно польщены такой честью... - мечтательно произнесла Мио и стрельнула глазами в сторону графа. - И было бы очень печально, если бы принц унаследовал от дядюшки нежелание пребывать в нашем доме...
- Что вы, герцогиня! - На откровенный упрек Агайрон наконец-то отреагировал. - О каком нежелании идет речь? Я... государственные дела... но я непременно и с удовольствием нанесу вам визит.
- Обещаете, граф?
- О да, разумеется!
Граф поцеловал ей руку, неожиданно показав, что не так уж он и неловок. Мио с удивлением посмотрела на его затылок. Первый министр короля не мог быть столь робок и косноязычен, как за обедом, а прикосновение губ продлилось чуть дольше, чем это было принято, - на одно, но важное мгновение, отделяющее вежливость от более интимного чувства. И этот тоже решил вступить в ряды ее поклонников? Это было бы... интересно. Благо, граф не юноша, который будет петь под балконом, вызывая желание швырнуть в него ночным горшком, или ломиться в окно и обещать покончить жизнь самоубийством при помощи тупого ножа для бумаг.
