- Намажьте виски и переносицу.
Темно-желтая мазь благоухала почище целой комнаты с лекарствами в школе мэтра Тейна, но спорить Саннио не посмел. От резкого запаха у него мгновенно выступили на глазах слезы, а кожа под мазью загорелась огнем. Он изумленно хлопал глазами, удивляясь, почему его еще не стошнило, но в невозможной вони было что-то освежающее.
- Разве вы не изучали полезные притирания и мази? - спросил герцог. - И неужто вас не пользовали этой мазью, с вашими-то головными болями?
- Нет, - покачал головой Саннио. - То есть, я изучал, но меня не...
- Почему?
- Я не жаловался.
- Какая героическая глупость, - усмехнулся Гоэллон. - Допустим, голова будет болеть у меня, и я прикажу вам облегчить... мои страдания. Что вы будете делать?
- Растирание уксусом...
- Чушь, оставьте уксус для придворных дам. Еще?
- Нюхательная соль?
- Туда же.
- Масла мускатника и лаванды?
- Интересно, кто из нас двоих тут прирожденный отравитель?
- Простите, я не знаю... - растерялся Саннио.
- Ладно, этим мы займемся позже. Вам лучше?
- Да, - сказал удивленный секретарь, понимая, что за время разговора его перестало тошнить, а проклятый обруч, сжимавший голову, ослабел.
- Тогда садитесь и ешьте. И отдайте мазь.
Саннио вернул герцогу коробочку, и тот намазал себе виски и мочки ушей. Секретарь уселся за стол и осторожно надкусил ломоть мяса. Аппетита по-прежнему не было, но пища не вставала поперек горла, и это уже радовало. Дожевывая последний кусок лепешки, Саннио потянулся к кувшину и с удивлением обнаружил в нем не вино, как ожидал, а холодное молоко. Он с недоверием взглянул на герцога, но кувшин на столе был только один, и едва ли в кружке Гоэллона молоко превращалось во что-то еще.
Снизу послышался очередной раскат хохота, звуки виолы и стук, словно что-то ударилось о стену. Герцог, не обращая внимания на шум, скинул кафтан и камизолу. Саннио вовремя подхватил одежду и аккуратно сложил ее на стуле, потом и сам разделся до рубашки.
- Ложитесь, - приказал Гоэллон.
Саннио шмыгнул к стенке и накрылся видавшим виды, но чистым одеялом, которое припахивало зверобоем. Некоторое время спустя он высунул нос и вгляделся в темноту комнаты, освещенной лишь одной тоненькой свечой. Герцог неподвижно стоял у окна, глядя в черноту узкого окна. Левая рука, украшенная тяжелым серебряным кольцом, стискивала ворот рубахи так, словно тот был слишком тесен. Тяжелый профиль с выдающимся подбородком и высоким лбом казался вырезанным из мореного дерева, как статуи Сотворивших в часовне школы. Юноша задумался, боится ли человека, с которым его связала судьба, но так и не смог решить.
Гоэллон казался мягким, он прощал секретарю все ошибки и заботился о нем, с ним было интересно беседовать, но мягкость эта напоминала кошачью лапу. Пока кошку не рассердишь, она не выпускает когти, но коли разозлил - берегись. Однако ж, каким бы ни был герцог, с ним было интересно. Неуютно - да, боязно - несомненно, но первый же день службы оказался невероятно богат на события, и Саннио уже не жалел о том, что судьба и воля мэтра Тейна свели их между собой.
- Саннио, я вам не девица в церкви, чтобы меня разглядывать, - не оборачиваясь, сказал герцог. - Что, не спится?
- Да, герцог.
- Вас так взволновала судьба северных земель?
- Нет, - признался Саннио, со стыдом осознав, что не вспоминает об этом уже давно. По правде говоря, еще не начало смеркаться, а он уже думал только о том, как паршиво себя чувствует, и еще - о ночлеге.
- Вы оставили в окрестностях школы какую-нибудь прелестную пастушку?
- Нет, герцог.
- Так что ж вам неймется?
Саннио не решился признаться, что думает вовсе не о северных землях и не о пастушках, а о самом герцоге, точнее, о том, повезло ли секретарю, или не слишком. Вместо этого он промолчал, надеясь, что герцог не будет настаивать на ответе, и это маленькое нарушение ему простится. Так и вышло. Юноша отвернулся к стенке, накрылся с головой и постарался заснуть. Ложился ли герцог в эту ночь, или простоял у окна до первого света, Саннио так и не узнал.
Герцогиня Алларэ сидела перед зеркалом. Две служанки убирали ее длинные и густые волосы, готовя госпожу к утреннему выходу. В гостиной ее уже дожидались трое визитеров, но Мио не торопилась, наслаждаясь утренней болтовней с фрейлинами. Те сидели на козетках и изощрялись в сплетнях насчет придворных и посетителей дома Алларэ. Герцогиня поощряла улыбкой то одну, то другую. Фрейлинам разрешалось острить насчет любого гостя, и за самые удачные шутки Мио раздавала им мелкие, но приятные подарки - шпильки, браслеты, шелковые огандские чулки.
По части знания сплетен и государственных новостей фрейлины могли дать много очков вперед прознатчикам первого министра и казначея. Пожалуй, только герцог Гоэллон всегда узнавал обо всем, что творится в Собре и за ее пределами, раньше, чем златовласая герцогиня, но случалось и так, что Мио сообщала ему новости первой.
- ...а герцог Гоэллон вчера утром покинул город в сопровождении нового секретаря.
- Об отъезде герцога я знаю, мы простились накануне, - Мио еще в детстве выучилась улыбаться и встречать неприятные известия так, словно давно к ним готова. Врать было легко, главное - помнить, что и кому рассказываешь, и никогда не говорить разным людям противоречащие друг другу вещи. - А что за секретарь?
- Его видел мой галантерейщик, которого накануне приглашали в дом герцога, - сообщила Мари, которая даром что была чуть кособока, знала в городе всех модных портных, парфюмеров и прочих поставщиков товаров для женской прелести. - Говорит, мальчик - настоящая фиалка. Чуть выше среднего, тоненький, черноволосый, глаза, как море.
- Какое именно море? Северное? Южное? - немедленно подколола соперницу Кати, рябому лицу которой не помогали ни одни белила; но соображала она быстро и безупречно.
- Как Фаирское, наше родное, сестрица, - сладко проворковала Мари. - То зеленые, то голубые, и ресницы такие длинные...
- Ах, неужели герцога потянуло на мальчиков? Герцогиня, должно быть, вы были с ним слишком жестоки!
- Я, право, и не знаю, кажется, я не давала ему повода для столь серьезных огорчений...
Руи уехал, не попрощавшись и не предупредив? Ну что ж, в отместку он получит сплетню, глупую, но достаточно безобидную, а если кто-то решит донести ее до ушей герцога, едва ли он догадается, с какой стороны подул ветер. Сколько бы герцога ни носило, а он, надо понимать, уехал не на день и не на два, а то не стал бы брать с собой секретаря... непонятно, зачем ему вообще секретарь, он несколько лет обходился без него, - герцогиня Алларэ скучать не будет.
- Герцогиня, а надолго ли уехал Гоэллон? - ох уж эта Мари, столь же умна, сколь и ядовита, и никогда не упустит возможности прощупать ступеньку под ковром.
- Я не спрашивала, - пожала плечами Мио. - Не сочла это интересным.
Вот так-то, теперь через несколько дней вся Собра будет уверена, что Мио Алларэ охладела к любовнику, и он отправился утешаться в компании душки-секретаря. Герцогиня прекрасно знала, что легче всего люди верят в самые глупые и невозможные вещи. Руи - не Реми, братец, который иногда баловался с мальчишками, хотя и предпочитал женщин. Реми некуда себя деть, даже столица для него слишком тесна и скучна. Дуэли в Собране запрещены еще со времен короля Лаэрта, а все военные посты накрепко заняла семейка Мерресов, так что братцу не сыскать славы ни на поле боя, ни в поединке, остается утешаться славой первого кавалера страны.
А Руи... что ж, с Руи пора прощаться. Спору нет, сероглазый красавец герцог - отменный любовник, да и положение у него завидное, к тому же, их связывает старая дружба. Когда-то молодой Гоэллон подолгу гостил у двоюродных брата с сестрой; Мио тогда, конечно, еле-еле ходила без помощи няньки, но, как она часто говорила, она выросла на коленях у герцога Гоэллона. Уже в Собре они провернули немало веселых шалостей. И все же - пора прекращать затянувшийся роман. Руи слишком часто стал ею пренебрегать - ну так попутного ветра его парусам...
