Перед тем, как выпустить ладонь Кертора, скориец слегка сжал пальцы, и оказалось, что руки - по крайней мере крепкие. Откуда он вообще взялся в столице и почему вдруг назначен комендантом? Он же не бывал в Собре уже несколько лет, да и не прожил здесь ни года. Протекция отца? Очень разумно, учитывая недавний бунт. Новичок в столице не сумеет справиться с очередными беспорядками - заблудится в веренице узких улочек Правобережья, перепутает мосты, накомандует такого, что потом никто уже не расхлебает.

Впрочем, выправка у новоиспеченного коменданта была военной. Служил в Северо-западной армии, прославившейся доблестной победой над тамерцами, и прославившейся лишь потому, что уже лет пятьдесят армия только драпала за Митгро? Вероятно, так.

Надо понимать, коменданту Скорингу было не с кем поболтать, а потому он затеял незначительную легкую беседу из тех, что Кертор и сам умел вести часами. Подробно обсудили погоду (прекрасную), закрытие мастерской Кальдини и отбытие мэтра в Оганду (прискорбное для всех благородных людей), керторские, эллонские, агайрские и эллонские вина (отдав предпочтение керторским), урожай на керторских виноградниках в минувшем году (не такой, как можно было бы ожидать), новомодные шейные косынки дам (слишком многое прикрывавшие) и еще двадцать две с половиной темы. До нынешнего вечера Флэль полагал, что нет ничего приятнее такой беседы под бокал хорошего вина, но господин комендант сумел убедить его в обратном.

Несостоявшийся дуэлянт не понимал, почему с каждой минутой разговора его все сильнее одолевает желание придушить Скоринга. Можно голыми руками, можно премиленьким золотистым шейным платком хозяйки дома или его собственным поясом, золотой цепью с гербовой пряжкой... Урриан Скоринг был на редкость приятным собеседником - остроумным, наблюдательным, веселым и вежливым. Это его не спасало, напротив, провоцировало.

В определенный момент, когда гости разошлись по разным комнатам, оставив Кертора и Скоринга беседовать без свидетелей, господин комендант изрек фразу, которую Флэль слышал уже раз тридцать:

- Я слышал о вашей ссоре с герцогом Гоэллоном. Весьма печальная история... - Кертор посмотрел в бокал, раздумывая, довольно ли там вина, чтобы выплеснуть в лицо собеседнику, или сперва нужно подлить еще, но продолжение оказалось необычным: - И весьма прискорбный поступок.

- Чей, простите? - На всякий случай Кертор наполнил бокал до краев.

Жаль, в гостиной никого нет: свидетели пригодились бы. Конечно, на темно-красной шерсти вино будет не слишком заметно... Значит, нужно метить повыше. В глаза, например. Темно-карие с медовым отливом, красивые и внимательные глаза...

- Разумеется, герцога Гоэллона. - Это было нечто новенькое. Флэль насторожился. - Подобные действия лишают человека права называться благородным.

- Я с вами полностью согласен! - изображая улыбку поглупее, радостно закивал керторец. - Это попросту нестерпимо! Я буду мстить...

- Многие произносят слово "месть", имея в виду лишь обидный слух или сочинение песенки, которую забудут через девятину-другую, - задумчиво проговорил комендант, глядя перед собой.

- Честь дороже жизни, - наобум изрек Кертор.

- Вы действительно так считаете? - поворот головы, пристальный, слишком пристальный взгляд. Вовсе не салонный. Так на Флэля смотрели перед поединком лучшие фехтовальщики. Чуть рассеянно, оценивая, пытаясь прощупать. - Или все-таки цените жизнь дороже?

- Вы хотите меня оскорбить? - Взявшись валять дурака, приходится валять его до конца: начиная с дегтя, заканчивая перьями.

- Я хочу узнать, насколько вы решительны. Если недостаточно, то обдумывайте наряд для бала в честь триумфального возвращения герцога. Я вас больше не побеспокою.

- Заверяю вас, что я весьма решителен. И готов на все! - Флэль неловко взмахнул рукой, расплескал по серо-зеленому саурскому ковру вино и постарался покраснеть.

Господин Скоринг сочувственно и покровительственно улыбнулся. Кертор не ошибся: комендант действительно любил и умел улыбаться. Уголки губ приподнимались, верхняя губа открывала краешки крупных белых зубов, и тяжеловатое лицо казалось исполненным обаяния и мужества, достойным доверия. Человеку с такой улыбкой отдашь последний сеорин, не спросив имени и адреса...

Рыбка все-таки клюнула. Смешно, нелепо, невероятно - но клюнула! Такой умный с виду господин комендант, с его проницательным взглядом, с его манерами допросчика из ордена Блюдущих Чистоту - и поверил в разыгранную Кертором комедию. Только ради этого стоило претерпеть все предыдущие унижения.

Как хорошо, что это оказался именно господин Скоринг, новоиспеченный комендант столицы!

Капитуляция была подписана в последний день девятины святой Иоланды.

Весна кончилась, а с ней исчезла и последняя надежда для графа Къела. Еще две седмицы назад, после разгрома у Кальме, стало ясно, что завоевание Cевера провалилось. Лита капитулировала, купившись на поддельный приказ невесть откуда взявшегося барона Литто. Алви не сомневался, что письмо - фальшивка, такая же фальшивка, как и приказ графа Саура. Граф Бориан Саура... къелец смутно помнил рыжего подростка. Его не было среди казненных, но в Тамере были уверены, что мальчик погиб, как и все члены семьи барона Литто. В сказку о чудесном спасении двух юношей Алви не верил, как не верил и в историю о том, что его младшая сестра Керо жива и здорова. Это было ложью, пусть епископ Саурский и клялся, что приказы - подлинные, а неподделываемая церковная печать украшала каждый из них. Архиепископ Сеорийский Марк, член королевского совета, мог поставить печать на что угодно, лишь бы выиграть войну...

Саурские владетели поверили не тамерским прознатчикам, а епископу. Большинство ушло еще после поражения при Эйсте. После второй подряд победы армии Собраны владетели, еще пол-девятины назад молившиеся за победу графа Къела, окончательно сложили оружие. Проповедь епископа, которую можно было прочесть на каждом столбе и услышать на каждой площади, убедила их куда лучше, чем все речи графа.

- Воин не на нашей стороне, господин граф, - сказал на прощание владетель Орскин. - Мы тяжко согрешили, вступив в союз с Тамером. Одумайтесь, граф Къела!

Алви тогда ничего не сказал бородатому саурцу. Пока объединенное войско побеждало, он верил в то, что Воин на стороне северян, а теперь думает наоборот. Хватило двух проигранных сражений. Сотворившие - не капризные барышни, желания которых переменчивы: сегодня они благословляют одних, завтра - других. Все слова о прегрешениях и богомерзком союзе взялись из проповеди епископа, а епископ Саурский - всего лишь человек, приписывающий свою волю богам. Рано или поздно он будет за это наказан.

Даже часть къельцев предала своего сюзерена после битвы у Кальме.

Они уходили по одному или по трое-четверо, возвращаясь в свои владения. Главнокомандующий собранской армии обещал помилование всем, кто сложит оружие и вернется в свои замки до праздника святого Себеаса. Многие торопились, чтобы успеть к празднику оказаться дома.

Это уже было неважно; это не могло повлиять на исход кампании.

После гибели Олуэна, после того, как оказалось, что граф Къела своей глупостью погубил наследника престола, на которого в Тамере едва ли не молились, отношение к нему в ставке тамерского командования резко переменилось. Къелец чувствовал себя изгоем, лисой на псарне. С ним едва здоровались, его больше не звали на советы и косились так, словно он своими руками убил единственного друга. Князь Долав заменил его личную гвардию, от которой осталось лишь два десятка раненых, на тамерскую роту, и граф Къела обнаружил, что находится под арестом. Сбежать из-под бдительного надзора он не мог, да и некуда ему было бежать: герцог Гоэллон достал бы его и в Диких Землях.

Последнее сражение, после которого армия Тамера капитулировала, уже ничего не решало. Оно было непродолжительным, и, наверное, даже ненужным: исход войны был ясен и без него.