Глаза заливало солёным, то ли потом, то ли кровью, хрипло дыша и приговаривая, он поднимался шаг за шагом по ступеням. Вот и боковой выход.
— Давай подмогнём! — Двое егерей подхватили его ношу, а он сам, стараясь отдышаться, привалился к стене.
— Сейчас, сейчас я, братцы, его перевязать нужно.
— Чего перевязывать-то?! — перекрикивая шум боя, воскликнул один из егерей. — Всё, кончился твой товарищ, помер.
— Не-ет, не-ет. — Качая головой, Тимофей подполз на коленях к лежащему. Открытые остекленевшие глаза Калюкина смотрели в одну точку, а из уголка рта вытекала струйка крови.
— Ванюша, ну как так-то? — прошептал Гончаров. — Ведь чуть-чуть осталось, отходили же.
— Иваныч, Малой тоже всё. — Весь окровавленный Кошелев опустил убитого рядом с Длинным Ваней. — Там уж сразу понятно всё было, изрубили злыдни.
— Отходим! Быстрее вниз! — крикнул выскочивший из башни Кравцов. — Уходим, Гончаров! На лестницу бегом! Персы напирают, не удержат их долго!
— Я ребят тут, вашбродь, не оставлю. — Тимофей упрямо мотнул головой. — Вместе сюда пришли, вместе и уйдём. Помогай! — крикнул он показавшимся в проходе драгунам. — Лёнька, ко мне! Иван, ты Васильевичу подсоби.
Спуск по шаткой штурмовой лестнице был ещё более трудным, чем подъём по винтовой. Наконец спускавшийся первым Блохин подхватил Калюкина, перекинул его через спину и потащил прочь от стены. Вслед за ними шёл, пошатываясь, и Гончаров. Так же как и они, сотни солдат несли на себе своих товарищей, раненых и убитых, многие сотни их ковыляли, зажимая раны. Сотни так и остались лежать там, где их настигла смерть.
Глава 6. Через ледяные горы
— …Мо́лим Тя́, Преблаги́й Го́споди, помяни́ во Ца́рствии Твое́м правосла́вных во́инов, на бра́ни убие́нных, и приими́ и́х в небе́сный черто́г Тво́й, я́ко му́чеников, изъязвленных, обагренных свое́ю кро́вию, я́ко пострада́вших за Святу́ю Це́рковь Твою́ и за Оте́чество… — слышались молитвенные напевы полковых священников. Батюшки, идя вдоль выложенных на землю рядов погибших, помахивали кадилом. Пахло ладаном.
— Как живые Ванечки наши лежат, — прошептал Блохин. — Пришли вместе, так же вместе и уходят.
— …Водвори́ и́х в со́нме сла́вных страстоте́рпцев, добропобе́дных му́чеников, пра́ведных и все́х святы́х Твои́х. Ами́нь, — заканчивая молитву панихиды, возвысил голос отец Феофан.
Шеренги драгун, где стояли и нижние чины, и господа офицеры, повторяя слова молитвы, перекрестились. Так же как и нарвцы, провожали своих боевых товарищей в последний путь все полки и батальоны осадного русского корпуса. Потери у него были огромные, только из отправленных на штурм четырёхсот шестидесяти трёх нижних чинов Тифлисского мушкетёрского полка назад возвратилось сто девяносто четыре. В остальных полках потери были столь же чувствительны. Но важнее всего был нравственный гнёт, который охватил войска Гудовича. Неудачный штурм, большие потери, холод, лишения, участившиеся болезни и отсутствие хорошего припаса — всё это подрывало боевой дух и силы солдат.
— Хороните! — Самохваловский махнул рукой. — Владимира Францевича и офицеров с этого края кладите.
На укрытые сверху старыми епанчами ряды упали первые комья земли.
— Прощайте, братцы. Царствие небесное вам всем. Вечная память! — прошептал Тимофей и, бросив горсть, размашисто перекрестился.
— Засыпа-ай! — разнеслось по полю, и заработали стоявшие с лопатами солдаты.
— Караул, гото-овьсь! Пли! — Командир первого эскадрона взмахнул саблей.
— Бам! — ударил раскатистый ружейный залп прощального салюта. Размешивая сапогами грязь, в лагерь потянулись вереницы солдат.
— Пойдём, Иванович, — позвал отделе́нного командира Кошелев. — Посидим, помянем ребяток. Нужно ещё в лазарет будет сбегать, хотел я горячего Кольке с Елистраткой передать, там ведь такая суматоха сейчас творится, просто жуть. Не до кормёжки бедолаг, ладно хоть, бадейки с водой выставили. Лазаретные служители с врачами и лекарями раненых беспрестанно пользуют. Ну а те, кто не лежачий и чуть покрепше, самых слабых страдальцев сами водой поят.
— Пойдём, Васильевич, — проговорил со вздохом Тимофей. — Это ты прав, у меня ведь совсем из головы всё вылетело, надо будет за ранеными ребятками нам приглядеть. Им-то ведь вдвойне тяжелее сейчас в лазарете. К врачу напрямую не подойдёшь, значит, нужно будет к лекарям, серебро немного им дадим, чтобы внимание к Елистрату и Кольке было. Глядишь, и поправятся быстрее.
— Это можно, — согласился Кошелев. — У меня в артельной кассе ещё пять рублей с пятиалтынным осталось. А вот едоков сейчас в отделении мало. Спаси, Господи. — И, остановившись, размашисто перекрестился.
Ели в этот раз молча, хмельное на поминовении потреблять было не принято, да и откуда ему было взяться в осадном лагере? С крепостных стен нет-нет да и раздавались пушечные и ружейные выстрелы, русские в ответ не стреляли.
— Куражатся. — Чанов кивнул в сторону Эривани. — Как же, герои, русское войско разбили.
— Не разбили, а отбили, — поправил его Гончаров. — У них потери, небось, никак не меньше нашего, да вот только за стенами они остались сидеть, а мы вот опять в поле.
— Что начальство-то говорит, Тимофей Иванович? — поинтересовался Ярыгин. — Будет ещё один штурм али всё, в Тифлис начнём собираться?
— Да я до большого начальства ведь не допущен, — хмыкнув, ответил Гончаров. — Капитан Самохваловский командование над обоими эскадронами за майора Кетлера принял, пока подполковника Подлуцкого нет. Довёл он до нас только указание генерал-фельдмаршала, чтобы к новому штурму готовиться. А как готовиться, когда в полках половинная убыль людей, а весь осадной припас, что под стенами был брошен, персы сразу спалили? Это теперь надо заново всё войско устраивать, лестницы по новой колотить и плетни с фашинами ладить. Артиллерия все ядра расстреляла, а из патронов у солдат только те, что с собой. А если вдруг опять долгий бой? Не знаю я, братцы, сомневаюсь, что Гудович на новый штурм решится. — Он покачал головой. — Хотя отомстить за ребят не мешало бы. Да и там, в городе, двое наших остались, так ведь и не смогли мы их вынести и честь по чести похоронить.
— Никак не возможно было их, братцы, вытащить, — проговорил виновато Чанов. — Мы ведь с Ванями уже примеривались, думали, ну всё, сейчас Макара с Герасимом себе на спины положим и вынесем. А тут наши в отступ резко пошли, и в дверь дома толпа ханцев давай с саблями ломиться. Хорошо хоть, пистоли заряженные при себе были, ох и выручили. Хлопнул из обоих, и ребятки пульнули да бежать во двор, а там через забор на соседний. Насилу от погони оторвались. Эх, нам бы минуту хотя бы одну лишнюю, мы бы их точно унесли, глядишь, и Ванюшки живыми бы остались, пока в лагерь покойников выносили.
— Ладно, чего ты, не винись. — Сидевший рядом Кошелев толкнул его плечом. — Такая она, значит, у них судьбинушка. Что уж тут поделать, брат, война, война-злодейка.
Последующие три дня подразделения осадного корпуса провели в подготовке к новому штурму, опять колотили лестницы и готовили фашины, чтобы заваливать ими ров, плели из прутьев плетни и собирали в кучи всякий хлам, оставшийся от предместий. Гудович приказал делать это демонстративно, дабы осаждённые видели решимость русских продолжить осаду. Артиллерии выдали последние ядра и порох, и она начала опять время от времени постреливать. С Эривани в ответ также раздавались выстрелы, ханские и персидские воины патроны нарочито не жалели. Воинственно голося на стенах, они потрясали копьями с нанизанными на них головами и скидывали их вниз.
— Пленных порубили али покойников обезглавили. — Чанов скрипнул зубами. — А что, коли поведёт Гудович на приступ, так и пойдём. Пощады тогда пусть не просят!
Граф же вновь в своей привычной манере принялся письменно увещевать коменданта о сдаче. И это после всех прошлых посланий, что уже были до штурма. Вот отрывок из него: «…Если вы надеетесь, что после первого штурма я с войсками отступлю от Эриванской крепости, то в противность такого ожидания могу вас уверить, что надежды вас обманывают. Едва пятая часть войск, со мной находящихся, была на штурме. Из числа же бывших на стенах знают уже дорогу в крепость. Итак, верьте моему слову, что с храбрыми войсками удобно могу предпринять я второй и третий штурмы. Верьте также и тому, что скорее сам лягу под стенами, нежели оставлю крепость». Но на последнее у Гудовича не хватило решимости. Ответа он, кстати, из Эривани опять не дождался. Между тем землю начали накрывать холода, зима в этом году в Закавказье была ранняя и суровая. Горы, отделявшие Эриванскую и Памбакскую области, были буквально завалены снегом, и ни один обоз попросту уже не мог пробиться к осадному корпусу из Грузии. Почти две недели ещё держал фельдмаршал крепость в блокаде, но получив известие от высланных дозоров о полном закрытии перевалов, Гудович приказал начать сборы для отхода в Тифлис. В ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое ноября основное военное имущество, раненые и больные были собраны к главному лагерю, а к тридцатому поступила команда собраться там же и всем войскам.
