Но, как ни странно, она ему позвонила. Он был в отъезде, в Брюсселе, где участвовал в обсуждении и выработке правил Европейского Сообщества по созданию экологически чистых животноводческих ферм (он как раз работал над проектом такой фермы вместе с одним андалусским консорциумом), а вернувшись в Севилью, нашел весточку от Фрэнсис. Это было в феврале. Луис немедленно перезвонил ей и услышал, что она хотела бы снова начать обсуждение условий контракта с „Посадас Андалусии". Он ответил, что ему это было бы очень приятно.

Фрэнсис достаточно едко заметила:

– Для меня вопрос сводится не к приятностям, а к тому, чтобы вы были там и тогда, где и когда обещаете.

– Я буду здесь в мае.

– В мае не получится, у меня слишком много дел.

– Всего пять дней. В мае Андалусия прекрасна. Или в сентябре. Вы прилетите в Малагу, а я вас там встречу.

– Но не в мае.

– Тогда в сентябре.

– В сентябре еще хуже.

– Тогда…

– Ладно, я все как-нибудь улажу. Приеду в мае.

И вот она была здесь, в зале прилета аэропорта Малаги. Луис чувствовал себя польщенным. Он испытывал какой-то новый интерес, как в ожидании чего-то неизведанного, но приятного.

Луис сложил газету (если уж испанцы чрезмерны, то какой эпитет годится для басков?), убрал ее в кейс и направился к дверям выхода из зала прилета. Они постоянно открывались, извергая порции пассажиров с тележками для багажа и немного потерянными выражениями лиц, обычными для тех, кто только что перенес воздушное путешествие. Луис внимательно наблюдал за пассажирами. Вышло несколько испанцев, но в большинстве своем тут были англичане, выделявшиеся своей уверенностью и деловым видом. Это были преуспевающие английские бизнесмены, по вкусам которых всю южную Испанию застроили высотными жилыми домами и фальшивыми мавританскими деревнями, что способствовало экономическому процветанию этой части страны, но нанесло непоправимый ущерб самому ее духу. И тут появилась Фрэнсис. На ней была голубая льняная юбка, белая футболка и завязанный на плечах вязаный кардиган. В руках она несла чемодан. Фрэнсис направилась прямо к нему и, протянув руку, улыбаясь, сказала:

– Мистер Гомес Морено, надеюсь, вы понимаете, что я некоторое время тому назад думала, что больше никогда не приеду в Испанию.

Усадив Фрэнсис в машину и сев за руль, Луис спросил, не будет ли она возражать, если он снимет галстук.

– Я не могу вести машину в галстуке, он меня душит.

– Конечно, снимите, – ответила Фрэнсис, пораженная учтивостью Луиса. Она расправила на коленях свою голубую юбку. – Так приятно, когда стоит теплая погода.

– Двадцать два градуса, – удовлетворенно констатировал Луис. Он произнес это таким тоном, будто в этом была его личная заслуга. Луис тронул машину и, широко улыбаясь, слегка повернулся к Фрэнсис. – Итак, мисс Шор, вот вы и опять в Испании.

– Просто Фрэнсис.

– Благодарю. Фрэнсис. Тогда просто Луис.

Они выехали из огражденной проволочным забором стоянки аэропорта. Над ними простиралось такое же бездонное голубое небо, какое она видела в Севилье в сочельник, но теперь это небо было полно тепла, а не только света.

Луис сказал:

– Мне бы не хотелось, чтобы между нами возникли новые недоразумения, но мне очень любопытно было бы знать, почему вы передумали и решили снова позвонить? Я, конечно, очень польщен…

– Просто меня что-то беспокоило, – ответила Фрэнсис, глядя в окно.

– Беспокоило? – непонимающе переспросил Луис.

– Да. Меня раздражало то, что в тот раз ничего не вышло, что пропадает хорошая идея. К тому же многие из моих клиентов, пользующиеся услугами фирмы со времени ее возникновения, стали высказывать пожелания побывать в новых местах. Куда мы едем?

– В Мохас. На этот раз я не стану испытывать судьбу, – сказал он и засмеялся.

– Мохас. Я никогда не слышала…

– И не могли слышать. Это деревня. Небольшая деревня в горах между Гранадой и морем. Там моя лучшая „посада", моя любимая. Правда, мы уже не застанем цветение миндаля.

– Миндаль…

– Деревня раньше жила только за счет миндаля. Даже и сейчас сезон миндаля – это страда. Улочки деревни запружены осликами с корзинами. Слышно, как в каждом доме женщины разбивают скорлупу, а дети счищают ее с миндальных орехов. Мы вряд ли сможем въехать в деревню на машине, настолько узки улочки. Ослики умещаются, а вот машины – нет.

Фрэнсис осторожно сказала:

– Моим клиентам это понравилось бы. – Она подумала о них, своих клиентах, – образованных, хорошо воспитанных, относящихся с уважением к местам, в которых они бывают, и страдающих от дисгармонии, которую приносит массовый туризм, и добавила: – Это тихие люди. Туристы такого типа перед поездкой будут читать серьезную литературу об Испании и никогда не станут покупать кукол, одетых в платья танцоров фламенко.

Луис опять засмеялся. Он вел машину на большой скорости по тенистым пригородам Малаги, ловко перестраиваясь в транспортных потоках. Справа от дороги между домами часто вспыхивала искрящаяся синь моря. „Мне это нравится", – неожиданно подумала Фрэнсис, ощущая прилив внутреннего удовлетворения.

Она действительно была раздражена тем севильским эпизодом. Вернувшись в Англию, она дала себе зарок больше даже не думать об этом, но странным образом испанский проект продолжал сидеть у нее в голове как не просто что-то неудачное, но, скорее, как нечто незавершенное. В газетах вдруг стало попадаться необычно много статей об Испании (раньше их, конечно, столько не было), а телевидение, казалось, просто помешалось на этой стране, пуская одну за одной программы об испанских женщинах, испанской преступности, испанском католицизме, испанских азартных играх, испанской кухне и испанской армии. Однажды, вскоре после Рождества, Фрэнсис, слоняясь по комнате с кружкой кофе и куском тоста, включила телевизор и вместо какого-нибудь ток-шоу, полицейской драмы или выступления политического деятеля увидела совсем еще юного новобранца испанской армии, преклонившего колено перед испанским флагом, чтобы поцеловать его. Фрэнсис была поражена. Это выглядело так красиво и серьезно, в этом было столько чувства! Представьте себе, что вы приказываете английскому солдату поцеловать государственный флаг Соединенного Королевства!..