– Ай! Как громко оно стреляет! – Она закрыла уши, немного пригнувшись. – Камень упал. Ты в него попал?

– Конечно, я в него попал.

– Метко. Ты всегда так хорошо стреляешь? – Немного потеребив уши указательными пальцами, Лиза вновь обняла спутника.

– Ну, первые два месяца учёбы я, конечно, промахивался, но не часто, а потом перестал. Теперь я всегда попадаю в цель. – Арсений, смотря на неё, сделал второй выстрел и ещё один камень упал.

– Удивительно! А теперь дай мне пострелять. Как там? Поднять вот это, насыпать сюда…

Он пристально и с улыбкой смотрел за её действиями; запомнила она всё очень хорошо. Но смотрел за ней Арсений не поэтому – ему просто нравилось на неё смотреть.

Держа оружие в двух вытянутых руках, крепко зажмурившись, она выстрелила: пуля пролетела метра на три выше цели; руки Елизаветы от отдачи поднялись вверх, едва не врезав ей полбу; девушка попятилась назад и непременно упала бы, если бы её не подхватил Арсений.

– Не стоит закрывать глаза, когда стреляешь. – Он бережно, словно хрустальную куклу, держал её на руках.

– Какая мощная вещь. Руки так и болят, дрожат аж. – Лиза не спешила выходить из своего полу лежачего положения, ей не особо-то хотелось освобождаться от его объятий.

– Это только поначалу, потом руки привыкнут, и будет проще. – Всё же он поставил её на ноги, стараясь, чтобы это выглядело не особо грубо.

– Никаких потом. Я хочу ещё. – Лиза прервалась, сосредоточенно заряжая пистолет по новой.

– Тогда поставь ноги шире, левую выставь чуть вперёд, правую чуть назад. – Он зашёл за её спину и положил руки ей на плечи. – Ровнее держи плечи, пистолет поставь перед собой, но не на прямых руках. Разведи локти в стороны и держи их параллельно. Не спеши, замедли дыхание, прицелься. Вот так, хорошо. Локти не распрямляй. Давай!

Арсений слегка поддерживал оружие ладонями, облегчая Лизе задачу, однако пуля всё равно пролетела мимо: в этот раз всего на пару сантиметров выше. Ещё через две попытки она смогла попасть в цель. К вечеру она научилась попадать уже без посторонней помощи.

***

Провожать человека в последний путь народ умел (а кто-то даже скажет, что и любил) как, собственно, и праздновать рождение нового человека – обществу есть дело до гражданина, только когда он рождается и умирает. А ведь если бы окружающие оказывали бы столько же внимания и уважения к человеку при жизни, сколько оказывают после его кончины, то возможно люди реже превращали бы собственную жизнь в гнилое болото, из которого не выбраться пока кто-нибудь не протянет тебе руку.

На проводы в лучший мир, почившего неделю назад Артёма Фёдоровича Мартынова, собралась вся деревня (и даже одна семья из столицы): все они тихо и смиренно стояли в церкви, бубня молитвы, понимая, что когда-нибудь настанет и их час. Однако все, как могли, гнали подобные мысли прочь, искренне надеясь, что этот день придёт нескоро.

Батюшка, отслуживший мессу по умершему, не спеша подходил к каждому прихожанину и миролюбиво беседовал: давая всем утешение и благословение; заботливо выслушивая чаяния по сгинувшему в одиночестве Артёму – не успевшему завести даже семьи.

Нисколько не скорбевший Арсений блуждал по церковному залу, увлечённо осматриваясь – здание казалось простоватым снаружи, но оказалось очень захватывающим внутри: сводчатый потолок опирался на восемь колонн, походя на несколько зонтиков поставленных вместе; нервюры покрывала голубоватая краска, на самом же потолке были нанесены фрески, изображающие различные деяния святых. Узкие, в форме наконечника стрелы, окна остекляли кусками разноцветного стекла, выкладывая из них мозаики: их тоже было восемь (по четыре с каждой стороны) и преимуществовал на них синий цвет и его оттенки.

На первой паре окон (расположенных напротив друг друга) изображалась, почитаемая всеми людьми, богиня Лиссия в окружении рек и водопадов, что было абсолютно логично – в пантеоне богов она отвечала именно за управление пресной водой, оттого и синий цвет в различных тонах всегда доминировал в церквях.

На второй паре окон была запечатлена её дочь Эйнера, за спиной которой противоборствовали огонь и вода. Что, опять же, было не удивительно, ведь её отцом являлся бог огня Зель – изображать которого строго запрещалось церковью. Третий ряд показывал Нераису – внучку богини, смиренно сидящую на камне в окружении змей: из всей святой троицы она была единственной, к кому народ относился с опаской, ибо кровь Зеля в ней была сильна – он ведь являлся ей и отцом и дедом одновременно, потому огня в ней было больше, чем воды. Однако люди её всё равно почитали, пусть и не столь охотно. Хотя в миру существуют трактаты, описывающие её злые деяния, но церковь отрицает подлинность таких случаев; называя подобные книги и утверждения – ересью.

Финальные витрины показывали казнь Лиссии пантеоном богов, пришедшим в мир людей, чтобы наказать мятежную богиню за убийство Зеля. В мире нет истории трагичней и ужасней, чем казнь Лиссии: её мучили и истязали на протяжении нескольких дней на глазах у тысячи человек, которые ничего не могли сделать, кроме как сострадать своей богине и презирать прочих богов. В ходе казни ей не только отрезали нос, уши и язык: ей также отрубили руки и ноги, а потом, из ещё живого тела чувствующего боль, стали доставать внутренние органы и бросать их в огонь заставляя пытаемую смотреть на это. И когда в её теле осталось лишь едва бьющееся сердце, пытавшие выкололи ей сглаза, а затем отрубили голову и сожгли все её остатки до небольшой крохи пепла, до сих пор хранящегося в главной церкви на святых островах.

Арсений прекрасно помнил эту историю; также он прекрасно помнил, как с ужасом сидел на кровати, дрожа коленками, и не понимал, зачем мама читает ему, четырёхлетнему мальчику, такую ужасную историю, от которой у него потом долгое время были кошмары. Даже сейчас, спустя столько лет, при упоминании казни богини его тело покрывалось мурашками, а по спине пробегал холод. Но местная церковь ему понравилась, он был впечатлён ей – она явно была дороже всех домов в деревне вместе взятых.

– Вы так внимательно всё осматриваете юноша, но мне всё же показалось, что вы здесь для того, чтобы задать мне несколько вопросов, а не для того, чтобы разглядывать иконы. Хотя, конечно же, подобное не воспрещается. Так что прошу меня простить, ежели я ошибся и отвлёк вас от мирного созерцания красот нашего храма. – Батюшка говорил тихим и мягким басом, гармонично вибрирующим в пространстве, но не создающим громкого эха, несмотря на хорошо подходящее для этого место.

Священник был довольно высок: Арсений редко встречал людей выше себя, а человека превосходящего его не целую голову он видел впервые. На вид, божий слуга был лет на десять старше отца, однако его голова, покрытая густой тёмно-чёрной шевелюрой длинных волос (где не было ни капли седины), изысканно пыталась убедить в обратном.

– Вы очень проницательны. Мне действительно требуется задать вам несколько вопросов о непростой жизненной ситуации. – Он не осмелился сразу же взглянуть в глаза священнослужителю. Сперва он осмотрел его символ веры: две косых линии, диагонально пересекающие друг друга ровно посередине; в центре был небольшой круг, ещё один круг был шире и запирал в себе ровно три четверти линий; ну а замыкали линии по краям четыре округлые дуги, выглядело это так, словно был третий круг, обводивший всю конструкцию, но его сломали. Такой крест носили все церковные работники и делали его исключительно из чистейшего белого золота.

– Буду рад, если мои советы помогут вам найти путь истины, юноша. – Батюшка учтиво поклонился, только слегка склонив голову на мгновение: священникам не пристало кланяться даже королям. Однако он не счёл для себя слишком оскорбительным почтить собеседника столь незатейливым жестом.

Конечно же, Арсений не мог оставить такой дифирамб безответным и тут же поклонился в пояс. Поклон вышел несколько неуклюжим, а оттого не вполне вежливым – волнение сковывало тело, принуждая то плохо слушаться команд.