За вечер Белль и Гастон выпили две бутылки розового игристого и почти ничего не ели (то есть Гастон совсем ничего не ел, а Белль съела порцию салата), разговаривая о современном искусстве.

– Я не люблю кэмп, – призналась Аннабелль в ответ на рассказ Гастона о новом арабском районе в Париже, построенном в этом стиле. – За исключением, может быть, работ Ги Гюсто. Его фотографии, несмотря на сюрреализм, сдержанно театральны и пронизаны нежной чувственностью.

– Знаешь его фотографию девушки в бассейне в платье в форме синих губ? – спросил Гастон.

– Да, знаю, – ответила Белль. – Фотография похожа на головоломку, потому что непонятно, откуда сделан кадр: сверху или сбоку. А Кевину нравится, как девушка натягивает свои синие блестящие чулки, – вспомнила она с улыбкой. Именно Кевин показал ей работы Гюсто.

Гастон улыбнулся.

– На фото – моя мама.

– Кристе́ Эри́, супермодель девяностых, – твоя мама? – не поверила своим ушам Белль.

– Да, – ответил Гастон. – Я всё детство провёл в разъездах. И научился отлично выглядеть в кадре, – самодовольно улыбнулся он.

– Ещё бы, – согласилась Белль. – А твой отец?

– Я не знал его, – ответил Гастон. – Может быть даже Ги Гюсто, – он выразительно приподнял смоляную бровь.

Белль и Гастон поговорили ещё о кэмпе, потом о китче и поп-арте, а ещё о гиперреальности и в целом о постмодернизме, в котором Гастон неплохо разбирался. Но стоило Белль затронуть искусство эпохи Возрождения, и оказалось, Гастон о нём почти ничего не знал, высокомерно считая скучным. А ещё Гастон, двадцатитрехлетний парень с экономическим (пусть и неоконченным) образованием, вообще не разбирался в литературе. Даже во французской.

– Ты не читал Гюго? – не поверила она. – Ладно, Рабле. Но Виктор Гюго – это же лицо французской литературы. Это же почти как у нас Шекспир, а у русских – Пушкин!

– Пушкин? – лениво переспросил Гастон, приподняв бровь и сделав глоток просекко. – Впервые слышу.

– Я не удивлена, – усмехнулась Белль. – Это величайший русский поэт, писатель и драматург девятнадцатого века. В России его называют «наше всё» и «солнцем русской поэзии».

Гастон сморщил лоб и непонимающе взглянул на неё:

– Зачем тебе это? – спросил он.

– Что – это?

– Ну вот это вот: Пушкин, Гюго, «солнце поэзии». Это же скучно et tout ça35.

– Скучно? – удивлённо переспросила Белль. – Вот ты разбираешься в искусстве конца двадцатого века. Разве это скучно?

– Я ничего для этого не делал, – широко улыбнулся Гастон. – А ты apparemment36 всё это, – он сделал неопределённый жест с бокалом в руке, –специально изучала.

– Да, – Белль сделала глоток. – Потому что мне интересна русская литература. К тому же в ней нередко описываются дети Лилит. А я собираюсь изучать пребывание детей Лилит на Земле в доэлфинскую эпоху. В русских народных сказках есть много описаний общения с нимфами и варгисами. А ещё с драконами. Только последним не повезло – русские богатыри в былинах их постоянно убивали.

– Eh bien37, – помолчав, согласился Гастон и допил вино. – Это вроде и правда интересно. А про фейри в русских сказках ничего не говорится? – спросил он, и его глаза, скользнув вниз, остановились на губах Белль.

– Про фейри больше всего рассказывается в ирландских и валлийских сказках, – ответила Аннабелль. – Но прежние фейри мало похожи на элфинских фейри. Первые фейри, например, не могли лгать, но при этом постоянно дурачили людей, заключая всякие сомнительные сделки, и иногда даже заманивали их к себе, под Холмы. Тех фейри истребили ведьмы и колдуны. Служители Х’гивхаты использовали их кровь в ритуалах.

– Каких? – с интересом спросил Гастон, оторвав взгляд от губ Белль.

– Молодость и долголетие – этого всегда хотели служители Х’гивхаты, – ответила Белль. – Кровь фейри была идеальной основой для подобных ритуалов. А ещё… – Аннабелль задумчиво взглянула сквозь панорамное окно вниз, на пенные волны, разбивающиеся о скалистый берег, – именно с помощью крови фейри ведьмы создали вампиров. Некоторые считают: вампирам нужно постоянно пить кровь фейри, иначе они умрут во второй раз.

– Non38, – возразил Гастон. – Вампиры не умирают без крови фейри. Без неё они перестают чувствовать вкусы и запахи, видят всё в чёрно-белых цветах и не испытывают никаких желаний. И хотят только одного – крови фейри.

– Впервые об этом слышу, – в изумлении призналась Белль. Дедушка не любил рассказывать о вампирах, поэтому у Белль о них были весьма поверхностные представления. – Откуда ты об этом знаешь?

Гастон самодовольно улыбнулся.

– В университетские годы я тащился по всей этой вампирской теме. Много чего изучал. Помню, когда я учился на втором курсе, вышел фильм «Интервью с вампиром». Так я его раз десять пересмотрел в кинотеатре.

– Но ведь фильм «Интервью с вампиром» вышел в начале девяностых, – удивилась Белль.

– В честь тридцатилетней годовщины его повторно пустили в кинотеатры, – ответил Гастон.

– А, – поняла Белль. – У нас такого, к сожалению, не бывает, – вздохнув, сказала она.

– Кстати, ты знала, что Клодия на самом деле не была человеком? – спросил Гастон. Кажется, он был рад поговорить на свою любимую тему.

– До того, как стала вампиршей? – удивилась Белль. – А кем она была?

– Она и вампиршей не была, – самодовольно улыбнулся Гастон, явно наслаждаясь изумлением собеседницы. – Она была фейри. Луи и Лестат питались её кровью, поэтому она перестала взрослеть.

– Откуда ты… – изумлённый вздох сорвался с губ Белль, и её сердце наполнилось ужасом и болью за малышку-фейри, оказавшуюся в лапах двух вампиров.

– Начал искать материалы, на которых был основана книга, – Гастон победно улыбнулся. – Много всякого нарыл.

– Но почему в книгах и фильмах Клодия не была фейри?.. – тихо спросила Белль.

– Вампиры не любят рассказывать о своих слабостях, – ответил Гастон. – А кровь фейри – их самая большая слабость.

Белль кивнула в задумчивости.

– Представляешь, – мечтательно продолжил Гастон, – Клодия так привязалась к Луи, что не захотела оставлять его. Когда их всё-таки разлучили, она умерла от тоски.

– От тоски? – скептически изогнув бровь, спросила Белль. – Может, Луи и Лестат однажды сорвались и выпили её?

Гастон задумался. И резко перевёл тему:

– Ты, кстати, не думаешь переехать в большой город?

– Да, в Нью-Йорк, – рассеянно ответила Белль, всё ещё думая о несчастной судьбе маленькой фейри.

– Отличный город, – ответил Гастон. – Хотя я больше люблю Новый Орлеан. – Его голос потеплел, и Белль посмотрела на него: он оживился, и его глаза заблестели. – Vieux Carré39 сияет огнями, с Бурбон-стрит раздаются звуки джаза и голоса бесчисленных туристов, из Galatoire’s40 доносятся аппетитные запахи…

Аннабелль обожала такие моменты: ей нравилось наблюдать, когда человек говорит о том, что действительно любит. Даже обычная самовлюблённость Гастона исчезла. Правда, как оказалось, ненадолго.

– Я так тебе завидую, – призналась Белль. – Ты так много, где был…

– Да, я побывал на всех континентах, – заявил Гастон, самодовольно приосанившись.

– Даже в Антарктиде?.. – поразилась Белль.

Гастон задумался.

– А нет, там не был, – ответил он спустя пару секунд. – Что там делать? Там только лёд и снег.

– И пингвины, – добавила Белль.

– А я думал, они в другой стороне, – сказал Гастон.

– В Арктике?..

– Bien sûr41, – пожал плечом тот. – Арктика-Антарктика – слишком похоже звучит.