Потом ей показалось, что она слышит мерные шаги матери наверху.

– Ты уходишь, Анна?

– Да, мама.

– Будь осторожна.

– Обещаю.

Сколько обещаний, данных матери на смертном одре, она выполнила? Может быть, даже ни одного. Однако брат по-прежнему с ней. Ей удалось его вызволить. И теперь ей надо сдержать своё обещание увезти его на континент.

Когда Пьетро и Астор проснулись, она стояла и смотрела на них.

– Надо поговорить, – сказала она им.

Двое, с опухшими от сна глазами, зевнули.

– О чём? – спросил Астор.

– Мы втроём отправляемся на континент.

– Сначала найдём те кроссовки, – сказал Пьетро, протирая глаза.

– Может сначала заглянем домой? – Астор поковырял в носу. – Заберу свои игрушки.

– Мы найдём тебе новые, – ответила Анна.

И вот пасмурным утром они в сопровождении Пушка отправились с рюкзаком за плечами на восток по шоссе.

Они шли скорым шагом, а если попадались туннели, то брались за руки и пели. Дети часто сходили с шоссе в поисках обувных магазинов и торговых центров, взламывали двери, били витрины, открывали сотни ящиков, но не находили и следа тех кроссовок, какие искал Пьетро. Анна всё больше приходила к выводу, что либо этих кроссовок вообще не существует, либо на Сицилию их так и не завезли. Однако Пьетро не унывал:

– Разве не понятно? Это лишь подтверждает, что они волшебные. Мы найдём их в Палермо, вот увидишь.

Анна прикусила язык. Ей хотелось как можно скорее добраться до Калабрии, и мысль терять время на поиски каких-то кроссовок ей совершенно не нравилась. Но они договорились, а договор – дороже денег.

Пока они шли по шоссе A29 пейзаж менялся.

Широким поворотом шоссе выходило к берегу. Справа на равнине возвышалась стена из внушительных скал с густой растительностью. На закате хребты загорелись оранжевым, а каменистые жилки окрасились в голубой. Хребты шли вдоль береговой линии, которая разрывалась маленькими и большими заливами. Между горами и морем тянулась полоска земли, покрытая крышами и террасами многоквартирных домов, которые торчали из кустов, как кусочки "Лего", брошенные на зелёный ковер. Городки сменялись один другим, и только по дорожным указателям они понимали, что прошли Терразини, Чинизи, Капачи, Сферракавалло.

Редкие одинокие путешественники, которые попадались им на дороге, сразу же уходили в сторону, едва замечали сопровождавшего их пса. Если же встречалась какая-то банда, дети сами отходили на расстояние, утягивая за шкирку ворчащего Пушка. Пёс следовал за ними по пятам, но иногда исчезал, а потом снова появлялся уже в темноте. Ночью он сторожил троицу, прижав уши и готовый залаять при малейшем шуме.

Им потребовалось две недели, чтобы добраться до Палермо.

Шоссе заходило прямо в город, заставленный колоннами грузовиков, танков и джипов с грязными стёклами. Они оказались у бывшего контрольно-пропускного пункта. Бетонные бордюры и заграждения из колючей проволоки перекрывали проход и продолжались по границе территории города. Повсюду на пробитых выстрелами плакатах читались требования остановиться для проверки здоровья: "Заражённая зона. Любому, кто попытается преодолеть заграждения, грозит от 30 лет заключения до смертной казни".

Длинный ряд бараков, в которых размещались санитарные части, был заполнен компьютерами, жёлтыми костюмами, скафандрами, сваленными в кучу и покрытыми мышиным помётом.

В городе было тихо. Ничто не избежало яростного опустошения: ни магазины, ни здания, ни квартиры. Все двери были выломаны. Кухни обчистили. Все створки стояли распахнутые настежь. Картины лежали на земле, стекла и тарелки – разбиты вдребезги. Некоторые кварталы, казалось, пережили какую-то бомбардировку. Куски стен держались, как осколки, среди куч щебня, который лежал на улицах, похоронив под собой автомобили. Они прошли мимо обугленных остовов двух сбитых вертолётов.

У моря пришлось перебираться через баррикады мебели и мусорных баков, на которых развевались потрепанные клочки чёрных флагов. Казалось, никто не спасся, а если и спасся, то их уже здесь не было. Собак и кошек тоже не было. Единственным живыми существами были какие-то зелёные насекомые, которые своими лапками лезли в лицо и волосы.

Пьетро шёл и держал за руку Астора, который, потеряв дар речи и покусывая пальцы, смотрел широко раскрытыми глазами на обгоревшие трупы. Анну не покидало ощущение, что они тут чужие. Будто город не мог отделаться от горестей своих обитателей, и единственное, что ему хотелось, – это забыться. Но природа изо всех сил пыталась погрести его под собой. Трава тускло росла среди трещин в асфальте, вьющиеся растения неуверенно ползли между кирпичами, саженцы были слабыми и жалкими, будто укоренились в земле, залитой ядами. Даже плющ, который рос повсюду, сплетая жалкие зелёные простыни на остатках мира Взрослых, здесь был похож на тощие плети с желтоватыми смятыми листьями.

Набережная превратилась в палаточный городок, который за четыре года покрылся толстым слоем пластика, ткани и картона – твёрдым и нерушимым. Тут больше не осталось ничего интересного ни для чаек, ни для крыс. На площадях лежали груды тел, а в братских могилах – трупы, засыпанные известью. Порт сгорел при пожаре, настолько прожорливом, что расплавились даже железные ворота, а доки превратились в почерневшие дворы. Остались стоять только краны и штабели ржавых контейнеров. Пара кораблей лежала на боку, как выбросившиеся на берег горбатые киты.

Когда они остановились перед огромным спортивным магазином, тёмным, как преддверие ада, Анна не удержалась:

– Здесь нет твоих кроссовок.

Пьетро помолчал минуту, потом сказал:

– Уходим.

Ночевали они в театре Политеама. В фойе стояли какие-то бочки, коробки из-под лекарств, капельницы и койки. Над кассами кто-то нарисовал череп с фиолетовыми глазами.

Театр Политеама в Палермо

Они раздвинули плотные бархатные шторы, и луч света скользнул по красным креслам, блеснул на позолоченных колоннах сцены, покрытых пылью люстрах и фресках выскакивающих из темноты безудержных лошадей. Стая голубей взлетела в темноту, со всего размаху ударилась о большой синий купол и попадала между рядов партера.

Астор, вцепившись в руку сестры, спросил:

– Что это за место?

Анна не знала точно, но ответила:

– Сюда приходили приличные люди. Мама тоже приходила сюда, в красивой юбке и туфлях на высоком каблуке, – она посветила фонариком на сцену, где по-прежнему стояли декорации. – А здесь другие танцевали и рассказывали истории.

Голодные, они переночевали в одной из лож

Анна проснулась первой. Пьетро и Астор растянулись на стульях, как молодые вампиры. Она оставила им записку с просьбой подождать её снаружи.

Солнце было где-то за плотно стоящими зданиями. На большой площади Кастельнуово вихри цветных пластиковых пакетов и бумаги носились между грузовиками и танками, выстроенными вокруг мраморного памятника. От статуи остались только ноги.

Она свернула на длинную прямую улицу с церквями, разграбленными магазинами, зданиями XIX века, из окон которых развевались ветошь и изношенные флаги. Внизу в утренней синеве выделялся чёрный профиль горы.

Она узнала остатки магазина мороженого "Incanto", куда её водил дедушка, и обувного магазина, где отец купил ей пару ботинок на меховой подкладке. Она свернула и, двигаясь немного наугад и немного по памяти, нашла улицу Оттавио Арагонского.

Там стоял дом, где жил папа, – серо-розовый, с террасами, выходящими на подземный гараж и современное сгоревшее здание. Она толкнула большую дверь из тёмного дерева и вошла в вестибюль. Рождественская ёлка была опрокинута на дверь лифта среди красных осколков стекла. Она зажгла фонарик и пошла по лестнице.

На втором этаже застеклённая дверь была разбита, внутри виднелись перевернутые столы и ковёр, на котором лежали листы бумаги, клавиатуры и экраны. Раздатчик напитков разнесли дубинками и разграбили. На стене табличка с блондинкой гласила: "Обеспечь себе безмятежное будущее".