– Слушаю, ваша светлость, – с поклоном ответствовал Хоторн и поспешил удалиться, вытирая рукавом пот со лба.

Следующие несколько минут Себастьян неторопливо и тщательно удалял с лица даже малейшие признаки щетины. Он и забыл, что спешит, и теперь никуда не торопился, от души наслаждаясь мыслью, что заставляет ее ждать.

Он почти закончил бритье, когда в дверь опять постучали.

– Войдите! – раздраженно крикнул Себастьян. – Что еще стряслось?

Дверь медленно приоткрылась, и на пороге вновь появился Хоторн. Вид у дворецкого был, как прежде, стоический, взгляд не отрывался от дальней стены.

– Ваша светлость, прошу прощения, но мне велено сообщить: ее светлость требует, чтобы вы оторвались от своих… э-э… развлечений и спустились к ней немедленно.

– Так и сказала? – раздув ноздри и недобро сощурившись, уточнил Себастьян.

– Ну… почти, – похоронным тоном подтвердил Хоторн, и по выражению его лица было ясно, что он предпочел бы сейчас оказаться в любом другом месте. – Если быть точным, то вот ее слова: «Скажите ему, что я не намерена ждать, пока он выпроводит очередную шлюху!»

Себастьян сжал челюсти так, что заныли зубы. Как это на нее похоже – сразу предположить худшее и, не разобравшись, осудить! Интересно, станет ли ей хоть немного стыдно, когда она узнает, что он просто принимал ванну?..

Стоп! Себастьян задумался на пару секунд. Ладно, раз уж его благоверной так не терпится его увидеть, пусть получит именно то, чего добивается.

– Отлично! Если леди так спешит, проводите ее сюда.

– Ваша светлость! – В глазах дворецкого застыл настоящий ужас. – Сюда?!

– Вы меня слышали, Хоторн. – Губы Себастьяна тронула недобрая усмешка. – Да, именно сюда. Неприлично заставлять даму ждать.

Следом за дворецким Вероника поднялась по широкой мраморной лестнице на второй этаж роскошного городского особняка герцога. Во второй раз бедняга вернулся к ней с совершенно убитым видом и мрачно объявил:

– Его светлость просит, если вы не расположены ждать, подняться к нему в спальню.

От такого предложения у Вероники едва челюсть не отвисла, но, справившись с изумлением, она плотно сжала губы и прищурилась. Что задумал Себастьян? Ничего хорошего она от него не ждала, ясно, что он надеется взять ее на испуг. Что ж, не дождется. С чего он взял, что жена постесняется явиться в спальню, где он развлекается с любовницей? Пусть им будет стыдно, а не ей! В конце концов, к мысли, что Себастьян делит постель с другой женщиной, она уже привыкла, и это ее больше не беспокоит, ну… почти.

Правда, никогда прежде она ни с кем его не заставала и это будет впервые, – но она не хотела, чтобы он взял над ней верх, и не собиралась торчать в кабинете до тех пор, пока его светлость соизволит перед ней предстать. И без того она выехала в Лондон гораздо позже, чем собиралась, так что теперь уже почти девять вечера и позади долгий день. Она не станет ждать ни минуты дольше необходимого: поднимется прямиком наверх и скажет ему все, что должна сказать.

– Сюда, пожалуйста, – с мукой в голосе предложил Хоторн, поднявшись на второй этаж и сворачивая направо.

– Да, я помню, – ответила она, но тут же прикусила губу: не стоит грубить несчастному слуге – он же не виноват, что хозяин у него скотина.

– Разумеется, ваша светлость, – откликнулся дворецкий, и Вероника опять пожалела о сказанном, заметив, что Хоторн – воплощение бесстрастия и хороших манер – заметно покраснел.

Приблизившись к дверям спальни, Хоторн постучал. В этот миг Веронику вдруг охватил ужас. Может, зря она сюда пришла? Может, не стоило дразнить Себастьяна? Может, не следовало настаивать, чтобы он принял ее немедленно? Одно дело – кипеть от злости, расхаживая по кабинету, и совсем другое – стоять у дверей спальни своего мужа (той самой спальни, где они провели столько незабываемых ночей!) и понимать, что сейчас увидишь его на супружеской постели в обнимку с той девкой…

От этой мысли к горлу подкатила тошнота, и Вероника едва не бросилась бежать, но это значило бы уступить Себастьяну преимущество в неизбежных переговорах, а на такое она была не готова. Ну уж нет! Что бы ни предстало ей там, за закрытой дверью, она стойко перенесет это зрелище, на которое сама напросилась. Вероника сглотнула и заставила себя вздернуть подбородок. Чего ей стыдиться? Она-то ничего дурного не сделала!

– Войдите! – послышался голос, который она так и не смогла забыть: глубокий, властный, с оттенком высокомерия и нотками скрытого юмора, – голос, от которого по спине пробежали непрошеные мурашки.

Вероника сделала глубокий вдох. Долгие часы в экипаже она готовилась к этой встрече… но, как ни странно, все-таки оказалась не готова. Тонкие перчатки пропотели насквозь и Веронике пришлось вытереть ладони о свою лиловую мантилью, которую не оставила внизу, потому что не собиралась долго здесь задерживаться.

Хоторн распахнул дверь и шагнул вперед; Вероника осталась у него за спиной. Устремив взгляд на картину на дальней стене, изображавшую сцену охоты, она слушала, как дворецкий объявляет:

– Ваша светлость, к вам ее светлость герцогиня Эджфилд.

Затем Вероника сделала шаг вперед, еще шаг, и еще – и вот, наконец, оказалась посреди спальни Себастьяна, где не бывала больше двух лет. Знакомый запах мыла – тот самый, что она не раз слизывала с его солоноватой кожи, – едва не поверг ее на колени. Вероника стиснула зубы и заставила себя перевести взгляд в сторону, взглянуть на него. Что бы ни увидела – это придется пережить, но в кровати Себастьяна не было.

Нахмурившись, он обшарила взглядом широкую постель, накрытую знакомым синим покрывалом. Постель была не просто пуста – тщательно заправлена: как минимум час или два ею не пользовались. Вероника скользнула взглядом дальше… и тут у нее все-таки отвисла челюсть: она наконец его увидела.

Муж, которого Вероника покинула два года назад, стоял у гардероба, и жаркое пламя камина бросало на него свой отблеск. Из одежды на Себастьяне не было ничего, если не считать белого полотенца на бедрах. Вероника скользнула взглядом по его босым ступням, крепким голеням, бедрам, очертания которых ясно вырисовывались под полотенцем, затем по мускулистому животу, скульптурной груди и широким плечам и тяжело сглотнула. Зря, очень зря она сюда пришла, но ничего не поделаешь – она здесь и не в силах отвести от него взгляд.

Вместо того чтобы убежать или хотя бы отвернуться, она продолжала на него пялиться: темные волосы влажные, красивые твердые губы изогнуты в хорошо знакомой усмешке, глаза в тени немыслимо длинных ресниц сверкают, словно пара изумрудов.

– Можете идти, Хоторн, – сказал Себастьян, доставая из гардероба белый шейный платок.

Дворецкиий скрылся с невероятной скоростью – казалось, Вероника слышала свист ветра, поднятого фалдами его ливреи.

Себастьян повернулся к ней спиной, и опять Вероника мучительно сглотнула, скользя глазами по его ногам, покрытым темной порослью, по ягодицам, хоть и скрытым под полотенцем, но плотным, по мускулистым спине и плечам, на которых еще блестели капельки воды.

Она откашлялась и поинтересовалась самым беззаботным и равнодушным, как казалось, тоном:

– И где же она?

– Кто? – спросил он просто, продолжая извлекать из гардероба предметы одежды.

Треклятое полотенце, казалось, готово было в любой момент соскользнуть на пол – и даже ради спасения жизни Вероника не смогла бы определить, хочет этого или… Нет, еще чего! Разумеется, не хочет!

– Ты прекрасно знаешь кто… Мелисса, конечно. – Ей едва удалось выговорить это ненавистное имя. Вероника молилась лишь о том, чтобы голос звучал по-прежнему беззаботно.

Он повернулся, бросил на нее удивленный взгляд своих зеленых глаз, потом пожал плечами и, широко улыбнувшись, просто ответил:

– Понятия не имею. А почему ты спрашиваешь?

Скрестив руки на груди, Вероника окинула его подозрительным взглядом и сказала, кивнув в сторону ванной, отчаянно надеясь, что в голосе по-прежнему не слышно ни гнева, ни ревности – только презрение. Она ведь не ревнует! Никогда не ревновала и не собирается начинать. Величайшая глупость – ревновать того, кто попросту неспособен хранить верность!