— Я ем сало!
— Гесс, да речь не об этом же! Тебя могут зарезать на сало!
— Хочу к тебе на ручки, — тут же объявил здоровый доберман, прыгая на меня. Тяжёлый же, сволочь, но тут на нас хотя бы коситься перестали. Идёт себе солдат с поросёнком, обычное дело, служивый себе трофей добыл, чего уж там, его право…
— Сторонись! — вдруг закричали слева и справа, а потом кавалькада несущихся всадников едва не сбила меня с ног во второй раз.
Я отступил, но нет, одному всё-таки удалось завернуть капризничающую лошадь вбок, таки свалив меня с Гессом в грязную кучу перепрелой соломы.
— Фрейд озабоченный, мать твою за ногу и об стенку…
— Что сказал?! — Высокий узкоплечий мужчина спрыгнул с седла и встал передо мной, широко расставляя ноги. — А ну, повтори?
Меня подняли на ноги двое усатых гвардейцев, каждый на голову выше и руки как у робота.
— Так ведь при смерти какую только мать не призовёшь! — выкрикнул я, прекрасно отдавая себе отчёт, что до казни полторы минуты. — И свою, и Божью, и даже государеву!
— Боек на язык, — удовлетворённо кивнул царь Пётр: как и утверждали историки, переходы настроения у него были практически мгновенными. — Что ж, солдат, мы с тобой в разные походы ходили и всякие тяготы делили поровну. А ныне ты свинью добыл, так неужели с государем своим и не поделишься?
— Ох, бомбардир Пётр Алексеевич, — призывая на память все свои скудные исторические знания, притворно вздохнул я. — Кабы она была простой свиньёй, а так это друг мой единственный. Многому обучен, многое умеет, за меня на хлеб зарабатывает, на ярмарках танцует да пляшет и фокусы всякие выделывает.
— Покажи, — всерьёз заинтересовался царь, типа у него не было более важных дел.
— Не обижай собаченьку, — шёпотом предупредил меня насупившийся поросёнок, и я погладил друга между ушей.
— Всё будет хорошо. Нам надо выполнить задание, а значит, поближе подойти к государю. Давай покажем им, на что ты способен!
— Ты меня не бросишь?
— Никогда! Но сразу ищи беса, он должен себя проявить, они все слишком любопытны, чтобы не вылезти…
— Пресветлый наш надёжа-государь, великий император, бомбардир, Пётр Алексеевич. — Я сразу решил пойти с козырей, поскольку именно эту часть российской истории помнил не так чтоб идеально. — Не вели казнить, вели миловать! И… это… как бы… дозволь тебя всего распотешить!
Царь от всей души расхохотался так, словно его щекотали. Ну, это уже хорошее начало, по факту-то характер у самодержца был не сахарный, так что продолжаем, пока не передумал…
— Гесс, стоять! Сидеть! Дай лапку! Лежать! Голос!
— Э…? — удивился мой пёс.
— По-собачьи!
— А-а, тогда гав-гав! — старательно пролаялся поросёнок.
Царь Пётр был в полном восторге:
— Велю сей же час доставить ко мне в палатку и солдата и свинью! Позабавили, черти!
В целом да. Спасибо, мы старались, но в плане чертей нет уж, увольте, мы не они. Не надо всё валить в одну кучу. Двое молодых солдат уважительно подмигнули мне, указывая пальцем на простую крестьянскую телегу в конце всей кавалькады. Я цапнул Гесса за ошейник, и мы с ним развалились на свежем сене, совершенно не задумываясь о том, куда и зачем нас везут.
Казнить, конечно, могут. В те времена это запросто, особенно с таким разумным «поросёнком». Но вроде ведь испанской инквизиции в России не было, значит, просто так, без светского суда и следствия, не сожгут, а там мы ещё пободаемся. Да здравствует прогрессивный государь наш Пётр Первый! Дальше сами разберёмся, по обстоятельствам, так сказать.
Пока царский поезд из нескольких всадников, двух карет и небольшого эскорта гвардейцев довольно бодренько топал, разбрызгивая грязь и брызги по бездорожью, вдоль какого-то канала, я во все глаза смотрел на самую невероятную картину — строительство самого красивого российского города на болотистых берегах Невы. А зрелище было монументальным!
Практически всё делалось вручную, подневольный труд крепостных крестьян был воистину колоссальным. Из технических моментов я отметил активное использование блоков и противовесов для поднятия тяжестей или вбивания свай, надёжные леса для строителей, конскую тягу, но копали-то всё равно простыми деревянными лопатами, как и грунт вытаскивали на собственном горбу.
Кругом горели костры, как для согрева или приготовления еды, так и смолу топить, в воздухе носились запахи дыма и смолы, повсюду слышался стук плотницких топоров, визг пил, звон кузнечных молотов, звучали протяжные народные или солдатские песни. Казалось, город каждую минуту растёт буквально на глазах. И это не было визуальной иллюзией!
Возможно, пытливый взгляд писателя, художника или режиссёра нашёл бы больше интересных деталей и сцен, чем я… Нет, взгляд режиссёра наверняка нет, для кино важна не историческая правда, а так называемая картинка. В конце концов, не важно, в отличие от кого угодно у меня тут была другая задача.
Нас послали найти бесов. Пристально и даже почти откровенно рассматривая окружающих специфичным взглядом бесогона. Мелкой нечисти тут хватало, некоторые, особо нахальные, не скрываясь, показывали мне язык, средний палец и даже проводили ладонью под горлом, изображая отрезание головы. Я их игнорировал, не они сегодня моя цель, но мой пёс пару раз скалил страшные зубы, так что потом у рогатых храбрецов копытца грелись в жёлтых лужах…
Тем временем весь наш смешанный поезд добрался до какой-то определённой точки на берегу свинцовой Невы. Царь Пётр, выделявшийся ростом и силой даже среди собственных гвардейских офицеров, легко спрыгнул с седла и, не глядя ни на кого, скрылся в белой палатке.
Ну я бы скорее назвал её шатром шапито, там запросто можно было бы уместить целый цирк с конями. Все вокруг суетились, бегали, разворачивали полевую кухню, и только солдаты в зелёных мундирах стояли на своих постах непоколебимым строем, спаянные железной дисциплиной и воинским долгом. Мне на секундочку стало понятно, почему я остался на сверхсрочную, — настоящая сила сурового мужского братства всегда завораживает…
— Тео, — шёпотом позвал меня доберман, завистливо поводя носом, — они тут мясо на костре жарят, неужели никто не поделится с голодной собаченькой?
— Ты перед выходом на задание ел. И вкусняшки потом у Марты. А до этого ещё две плюшки на кухне слямзил.
— Я не ел! Давно не ел! Никогда не ел! Не кормишь меня, не любишь больше, никогда меня не любил…
О, мне одному кажется, что в последнее время эти попрошайнические завывания вкупе с прямым шантажом и давлением мне на совесть становятся новой тенденцией? «Не любишь меня» — это же у нас буквально тренд дня! С этим надо что-то серьёзно делать, доберманы слишком умны, их капризам нельзя потакать, но и тупо наказывать тоже не стоит. Вернёмся домой, поговорим.
— Эй, брат солдат, — громко окликнули меня. — Ты есть-то хочешь? Так слезай с телеги, тебя покормить велено. Или серебряную посуду ждёшь?
У ближайшего костра мне подали глиняную миску разваристой гречневой каши без сахара и масла, большой кусок ржаного хлеба и стопку водки. Последнюю мне пришлось выпить на глазах у всех «за здоровье государя и славу России», это момент сакральный, тут не увильнёшь. А вот кашу и хлеб слопал мой пёс под хохот и одобрительные выкрики простых солдат и мужиков:
— От же порося-то как нашу еду уписывает!
— А ещё и рычит-то по-собачьи!
— Такой свинье палец в рот не клади, всю руку откусит!
Любой, кто знает Гесса, не стал бы и рукой рисковать, понимая, что в гневе мой пёсик даже головы не оставит, а проглотит обидчика целиком.
— Дяденька солдат, а ещё покормить вашу занятную свинюшку можно ли? — спросил у меня кто-то из крестьянской малышни.
— Почему нет? — Я поймал умоляющий взгляд напарника и разрешил. — Только зелёные сливы не давайте, он их плохо переваривает.
Дети кинулись на добермана со всех сторон, наперебой суя ему в пятачок сухари, сахар, яблоки, кусочки солёной рыбы и хлеб на ладошках. Кажется, на полчаса Гесс почувствовал себя языческим божеством, которому люди приносят праздничные жертвоприношения. Это был его звёздный миг, как вообще не лопнул, ума не приложу…
