– Что ты потрахаться в тюряге хочешь. Как чувствовал, что нужно было ещё в колонии тебя нагнуть. Прости, лапуль, исправлю это упущение.

– А ты можешь про что-то другое думать, кроме секса? Или кровь от головы к члену перетекает всегда?

– Вся кровь. Не, плохо у тебя с биологией, лапуль, надо наверстать.

– Что?

Хлопает длинными ресницами. Её раздражение сменяется любопытством. Поглядывает на меня, пытаясь разгадать новую уловку.

Александра нетерпеливо вздергивает подбородком, словно приказывает мне говорить.

Охуенная.

– Когда хуй встает, туда вся кровь оттекает. Не только от головы, из всего тела, – объясняю медленно, наслаждаясь тем, как Александра начинает краснеть. – Заполняет пещеристые тела и…

– Я поняла! – вскрикивает, размахивая руками. – Значит, ты уголовник-биолог? Какие ещё у тебя хобби?

– Это не хобби, а работа. Бывшая.

– Работа биологом?

Девчонка заметно оживляется, крутится на кресле. Она разворачивается ко мне лицом, не обращая внимания на то, что теперь моя ладонь практически касается её лона.

Плевать ей. Куда больше интересует новая зацепка о моём прошлом, чем то, что я могу снова её опорочить.

Настоящая акула пера.

Те, учуяв каплю информации, больше ни на что не реагируют.

– Ну? Валид, расскажи!

Сжимаю челюсть, вены вздувает от нарастающего гнева.

На самого себя.

Для кого-то рассказать о прошлом это фигня, не стоящая внимания. Но обо мне почти никто ничего не знает. Я не базарю о былом, не пускаю туда куда попало.

Лишь пару людей, ближний круг, знают больше про мою жизнь, прошлое, блестящее будущее специалиста, которое я сам обрубил.

И пускать в этот круг девку, которую я пару раз нагнул…

Так лажать не стоит.

Самое пиздецовое, что можно сделать.

Полная потеря хватки.

– Мне ведь интересно. Пожалуйста, – простит, хлопая ресницами. – А я тебе что-то о себе расскажу.

– Я про тебя и так знаю всё.

– А вдруг не знаешь? Или стыдно признаться, что великий и ужасный Палач работал биологом?

– Не биолог, а врач, – произношу, проиграв в этой схватке. – Врачом я работал, кроха. Учился, по крайней мере, на хирурга. Но потом сменил профиль.

– Убивать стало интереснее, чем спасать жизни?

– Оставь эти пафосные речи для другого, лады? Я ведь уже объяснял тебе специфику моей работы. Невинных жертв у меня не было.

– Если ты убьёшь убийцу, то количество убийц не поменяется.

– А если я убью двух убийц, то математика меняется, да?

Александра качает головой, резко отворачиваясь к окну. Заново сталкивается со своими принципами. Вспоминает, что я не законопослушный гражданин.

Знаю, что её корёжит от этого.

Чувствую.

Сложно принять реальность.

Течь от бандита – не то, чему радуются хорошие девочки.

– Я ведь не псих, – объясняю без причин. – И не маньяк. Я не ловлю кайф от убийства. Я просто выполняю свою работу.

– Но жалости ты тоже не чувствуешь, Валид. А это… Плохо.

– Ты бы чувствовала жалость, если бы меня убили?

– Ни капли.

Смотрит уверенно, но голос подрагивает. Лукавит. Жестокая девочка Александра. Усмехаюсь на то, как она намеренно играет новую роль.

Прекрасная в своей жестокости.

– Ну вот. И к остальным ты тоже жалости не чувствуешь, лапуль. Не стоит притворяться. Насильники, барыги, убийцы… Они нарушили наш закон, они поплатились.

– А можно было отдать правосудию.

– Да? Тебе было бы легче, если бы чувак, который надругался над девчонкой, попал в СИЗО?

– Именно!

– А потом он откупился бы и вышел на свободу. Легче?

– Ты приводишь только такие примеры. А если человек, который… Украл что-то. Это разве заслуживает казни?

– Ты такая невинная девочка, лапуль.

Поэтому и не связывался никогда с теми, кто далёк от криминала. Не понимают всех тонкостей, мыслят только черно-белыми красками. А сколько серого, неоднозначного – поебать.

Убивать плохо, да.

Но смертную казнь не везде отменили.

Красть плохо, но если бумагу с офиса – то уже нормально.

Озвучиваю вслух, заставляя лапулю кривиться всё больше. Кусает пухлые губы, стараясь удержать грубость внутри.

Таких примеров дохуя, просто когда что-то касается человека, то он до конца жизни будет отстаивать свою правоту. Прикрывать «это другое» и «ты не понимаешь».

Я всего лишь честен, честнее многих других.

Александра же из тех, кто смотрит лишь прямо, не отклоняется от своей системы координат.

Даже сейчас сглатывает и бегает взглядом, стараясь придумать контраргумент. Несогласна во всём, даже не пытается посмотреть с другой стороны на всё.

Черное и белое, только так.

Невинная чистая девочка.

Которую мне очень хочется запачкать.

Не только сексом.

Утянуть за собой, показать, что не всё так однозначно. Истины, которым её обучали, не всегда работают. Иногда кто-то должен замараться, чтобы не пришлось другим.

– Тебе нравится журналистика? – захожу с другой стороной. – Явно не та профессия, куда проталкивают прокуроры своих детей.

– Нравится, очень. И папа мой выбор поддержал.

– Полагаю, ты считаешь свою работу намного лучше моей?

– Естественно! Это даже сравнивать нельзя.

– А сколько журналистских расследований разрушило чью-то жизнь? По пизде карьера пошла, когда опубликовали тайные разговоры? Или репутацию убили, написав разгромную статью? А потом опровержение запустили, но его уже никто не видел.

– Это стервятники, а не журналисты. В любой профессии бывают плохие люди, которым плевать на остальных. Но это не значит, что работа плохая. И…

Фыркает себе под нос, показательно закатывает глаза. Александра понимает, куда я клоню. Что пытаюсь доказать.

В любой профессии есть те, кто идут по головам, а есть те, кто придерживаются хоть каких-то правил, не жестит.

В моём случае – я не самый плохой.

Только не шарю, почему я это пытаюсь донести до Александры. Похую что там девчонка-малолетка думает.

Но остановится не могу.

Без повода

Просто… Хочется.

Объяснить, доказать. Обелить себя в каком-то плане.

Пиздец, Хасанов.

У тебя явные проблемы.

– Значит, ты вдруг хорошим оказался? – спрашивает, разрывая тишину. Учащённо дышит, когда я начинаю поглаживать её бедро. У девчонки кожа горячая и нежная. – Только доказательства говорят о другом. Иначе бы тебя не посадили.

– Доказательства, – смех рвётся наружу. – Когда вернёшься к отцу, спроси у него про доказательства. Потому что в моем деле не было ни одной настоящей улики.

– Про что ты? Ты сам говорил…

– Якобы и гипотетически, лапуль. Вопрос не в том, что я делал и когда. Вопрос в том, что твой отец подделал все улики, чтобы меня посадить.

– Он не подделывает ничего! Он работает честно, ищет и…

– Мне жаль, что я должен разбивать твои розовые очки. Но твой отец – один из самых лживых прокуроров на моей памяти. И из-за его делишек пиздец как много невиновных людей попали в тюрьму.

Глава 30

– Невиновных как ты?

Я скидываю ладонь Валида с колена, он не протестует. Делаю глубокие частые вдохи, а мне хочется ринуться вперёд и вцепиться в мужчину.

Я многое терплю. Что-то мне приходится, ладно. Что-то я упускаю, просто потому… Что остальное проскользнёт мимо, волнует другое. Валид может многое.

Боже, он может меня портить и извращать в своей манере.

Но отца моего очернять не имеет права.

И сейчас праведный гнев сжигает меня дотла. Перед глазами красные точки плывут. Я либо убью Палача, либо в попытке сама умру.

Если мы умрём вместе – я даже против не буду.

Капец как романтично.

– Мой отец…

– Не свисти зазря, – обрывает меня, закатив глаза. – Твой отец редкостный уебан. Это факт. Ты, как дочь, его любишь – тоже факт. Но когда пытаешься меня кольнуть – фильтруй базар. Потому что звучит неубедительно.