Когда мне не хотелось читать, я смотрела в окно. С третьего этажа мне было отлично видно весь двор: высокий железный турник; старые скрипучие качели; короткую, вросшую в землю горку; маленькую песочницу, а также нестриженные кусты и клумбы у крыльца. Я любила наблюдать за малышами, игравшими в снежки или в «горячую картошку» в зависимости от времени года. Но больше всего мне нравились «веселые старты», которые воспитатели и волонтеры устраивали в погожие деньки, и я, как болельщик, с трибуны следила за ходом соревнований. А когда на улице никого не было, я мечтала о самых простых и заурядных вещах, которые хочется иметь, только когда их нет.

К счастью, даже в жизни детдомовцев иногда случается что-то хорошее.

Как-то утром меня вызвали в кабинет директора. Когда я услышала об этом, у меня вспотели ладони, но выбора не было – пришлось идти.

«Бывают хорошие дни, бывают плохие», – подбадривала я саму себя, выходя из столовой и стараясь не обращать внимания на ухмылки других воспитанников, частенько получающих нагоняй от директора за драки, распитие спиртных напитков или плохие оценки.

Меня еще ни разу не вызывали к заведующей. Я шла по коридору, перебирая в голове все, что было накануне и тщетно пытаясь понять, что я сделала не так.

Лидия Ивановна (заведующая детским домом) встретила меня холодной покровительственной улыбкой и попросила сесть за стол, стоящий под прямым углом к ее длинному рабочему столу, заваленному всевозможными бумагами. Она почему-то избегала смотреть воспитанникам в глаза и сразу надевала затемненные очки, когда кто-то из них к ней входил.

Я села на стул и тоже попыталась улыбнуться.

«Неприятности лучше всего встречать с улыбкой», – подумала я.

– Вот что, Анжела, – строго начала Лидия Ивановна, – хочу сообщить тебе приятную новость. Одна женщина – немолодая, но и нестарая – хочет взять тебя на попечение. Ей больше сорока пяти лет, у нее нет своих детей, но она хочет о ком-то заботиться, – заведующая сделала паузу и выразительно посмотрела на меня. – Конечно, одинокие женщины «под пятьдесят» берут детей себе в утешение, но разве ее желание иметь семью не похвально?!

Я кивнула. Наверное, это было так.

– Если ты примешь ее предложение, у тебя будет своя комната, красивые новые вещи и взрослый человек рядом. Скажу прямо, к нам нечасто обращаются за детьми старше десяти лет, но тебе очень повезло! Она очень скоро придет познакомиться с тобой лично и, я надеюсь, вы с ней найдете общий язык. Ты ведь хочешь уйти из детского дома?

– Да, наверное, – неуверенно пробормотала я, пытаясь осознать это невероятное известие – первое по-настоящему значимое событие в моей жизни.

Признаюсь, меня тогда пугали перемены. Я не ждала от жизни ничего хорошего, поэтому не могла с уверенностью сказать, хочу я уйти или нет. Но все же перспектива иметь свою комнату, книги, одежду, которую до меня никто не надевал, была сказочно заманчивой.

Я неуверенно улыбнулась.

– Вот и хорошо! – одобрительно кивнула Лидия Ивановна, принявшая мою робкую улыбку за согласие. – Конечно, мы делаем для воспитанников все, что в наших силах – и даже больше! Но возможности у нас весьма ограничены, – здесь Лидия Ивановна тяжело вздохнула. – Кроме того, вас слишком много, и мы не можем уделить достаточно внимания каждому…

Пока Лидия Ивановна размышляла о тяготах управления детским домом, меня занимали мысли о будущем. Я пыталась представить себе мою попечительницу, личную комнату, новую жизнь.

– Возможно, здесь, в детском доме, мы слишком заботимся о питании, здоровье и досуге наших воспитанников и недостаточно готовим вас к тому, с чем вы столкнетесь за этими стенами, – наконец изрекла Лидия Ивановна после недолгого молчания, – но как вообще можно подготовиться к жизни?! Рано или поздно она каждого погнет и поломает – ничем ее не умилостивишь…

Я не знала, что ответить на такое мрачное пророчество, и она продолжила:

– Принято считать, что такую помощь дети и подростки получают в семье… Знаешь, иногда приемным родителям и попечителям удается заменить ребенку даже кровных родственников. Надеюсь, в твоем случае так и будет. Однако ты не должна забывать, что государство будет выплачивать пособие на твое содержание, пока тебе не исполнится восемнадцать лет, – Лидия Ивановна выразительно глядела на меня из-за очков, – поэтому не веди себя, как бедная родственница, принятая в дом из милости. Будь благодарна своей попечительнице, но все же постарайся выстроить с ней «взрослые», доверительные отношения.

Я робко кивнула. Разумеется, мне тоже этого хотелось.

– Надеюсь, эта важная перемена в твоей жизни пойдет тебе на пользу, – Лидия Ивановна сняла очки, и я поняла, что наш разговор окончен.

Я поблагодарила ее и с легким волнением направилась к двери – мне хотелось побыть одной и все хорошо обдумать, но Лидия Ивановна вдруг громко окликнула меня:

– Анжела! – позвала она, и я обернулась. – Пока все документы не будут готовы, никому об этом не говори.

Я молча кивнула и вышла за дверь.

Первая встреча с моей попечительницей была короткой. Она проходила в кабинете заведующей, где Соня (или Софья Васильевна по документам) дожидалась меня после длительной беседы с психологом.

Я вошла и, не помня себя от волнения, села на стул, который мне указала Лидия Ивановна. Соня сидела прямо напротив меня и, когда я осмелилась взглянуть на нее, приветливо мне улыбнулась. Обычно я хорошо читаю чужие лица, но в тот день я была так неспокойна, так много думала об этой встрече, что не могла понять – искренна она или нет.

К счастью, Лидия Ивановна заговорила первой. Она быстро и коротко представила нас, а потом долго и красноречиво рассказывала о важности заботы друг о друге, о ценности семьи и наконец сказала:

– А теперь я вас оставлю. Поговорите наедине.

Лидия Ивановна вышла с загадочной улыбкой, забыв снять свои очки, и я, пересилив волнение и робость, посмотрела на Соню чуть-чуть смелее. Мне бросилась в глаза ее белая футболка, на которой была нарисована огромная золотая корона, выгнувшаяся под напором ее пышной груди. В ее крупной фигуре действительно было что-то величественное, царское…

– А ты не похожа на типичного четырнадцатилетнего подростка, – сказала Соня, весело глядя на меня, – ни татуировок, ни проколотой ноздри…

– Здесь такие вещи запрещены.

– Знаю. Мне просто хотелось «вытащить» тебя из скорлупы… А ты бы хотела иметь тату?

– Нет, – твердо ответила я. – Мне ведь не всегда будет четырнадцать.

– Хм! Это верно. Но, знаешь, наверное, в любом возрасте можно найти свои «плюсы», – неуверенно заметила Соня и поправила кардиган, чтобы прикрыть свой выпирающий живот. – В молодости мне казалось, что лучшая пора в жизни человека – это юность. В тридцать я поняла, что ошиблась: моя красота все еще была со мной, и к ней прибавились неплохая работа и двухкомнатная квартира… А в сорок я осознала, что внешность – вообще не главное жизни, и успокоилась…

Действительно, красота Сони с годами поблекла и расплылась. Овал лица «потек» вниз, веки заметно отяжелели, а вены на руках предательски вспучились. Но черные глаза Сони все еще были распахнутыми, ясными, как будто отражали теплый внутренний свет. Они были прекрасны!

– По возрасту ты могла бы быть мне дочерью, – задумчиво сказала Соня, разглядывая мое лицо, – и я бы хотела, чтобы ты согласилась на мое попечительство. Конечно, не все так просто, как кажется. Сейчас я хожу в школу приемных родителей, а после этого нужно будет оформить все документы… В общем, я не смогу забрать тебя раньше, чем через месяц. Но для того, чтобы начать бумажную волокиту, мне нужно получить твое согласие. Заведующая сказала, что ты хочешь уйти из детского дома. Это так?

– Хочу, – сказала я немного увереннее, чем неделю назад Лидии Ивановне.

Соня улыбнулась.

– Надеюсь, когда мы познакомимся поближе, ты захочешь жить со мной, – дружелюбно сказала она. – Может быть, ты хочешь что-то спросить? Про школу, про свою комнату, про ребят во дворе… Не стесняйся!