– Бежим! – кричит Карасик, и вот уже шумит ветер в ушах, и тело кажется невесомым, будто в полете, и только успеваешь ноги переставлять. С разбегу дети перескакивают через низкий заборчик и оказываются на заднем дворе, распугивая кур и гусей.

– Нас тогда еще чуть собака не покусала, – вспоминает Иринка и решает, уже просыпаясь, – нужно будет сегодня же взобраться на эту площадку.

Но ей жаль такого хорошего сна, и, повернувшись на другой бок, она снова видит себя рядом с Карасиком идущими по лесной тропинке.

– А так было, когда мы шли на мельницу.

Листья орешника, широкие и шершавые, склоняются над головой. Тихо и пасмурно здесь.

– А что там шуршит в кустах? Гадюка?

– Не бойся, я с тобой, вот моя рука, – знакомый голос, но это уже не Карасик, а кто-то другой.

Но Иринке хочется верить этому голосу. Верить.

– Ах, как хорошо, что я сюда вернулась, – улыбается во сне Иринка, и вдруг слышит пронзительный радостный визг, и распахиваются, хлопая, одна за другой двери в домишке, и кто-то маленький и кудрявый бросается к ней на шею.

– Иришенька, Иришенька приехала! Дай я тебя поцелую!

Счастливый человек, ее лучшая подруга Рита.

Лет пять назад, когда они познакомились, Иринка была еще подростком, а Ритка, которая была на пару лет старше, выглядела уже барышней.

Сейчас Иринка чувствует себя уже взрослой, а Ритке никто больше 15 лет не дает. Все дело в маленьком ее росте и счастливом характере.

Рита, что называется – художественная натура – добрая, отзывчивая, ужасно беспокойная – ни минутки на месте не усидит, – словом, полная противоположность рассудительной Иринке.

И прекрасное ей дополнение.

– Ой, как я тебя люблю!

Снова обхватывает Рита подружку своими крепкими ручками.

– Пусти, пусти, раздавишь!

– Ага! Я разбойник, ты – моя добыча! – вскарабкивается на лежащую Иринку верхом.

А через мгновение, сделавшись серьезной, смирно сидит на диванчике и болтает загорелыми ножками.

– Ой, что делается у нас в компании! Все прошлогодние парочки перемешались. У Эллы с Колей с начала лета такая любовь, что я просто и не знаю…

– А как у тебя дела сердечные? – спрашивает Иринка.

– За мной Саша ухаживает.

– Это тот, что у клуба живет? – прыскает Иринка, представив этого верзилу рядом с миниатюрной подружкой.

– А Вовка твой не выдержал. Сначала все ждал тебя, ходил к твоему папе, выспрашивал, а теперь провожает по вечерам Ольгу из Ленинграда.

– Ну, это ерунда. Он мне в последнее время совсем разонравился. Я с ним даже переписываться перестала.

– Конечно, Бельчонок, но у нас ведь все уже по двое, как же ты одна будешь? – вздыхает участливо Рита.

И впервые за все время Иринке становится неприятно на душе.

Да, ведь она и не подумала об этом. Раньше у нее никогда не было недостатка в поклонниках. Но теперь, ближе к концу лета, все ребята, как говорится, были заняты. А одной, ох как не сладко возвращаться одной после танцев или из кинотеатра. Даже если проводят тебя все вместе до калитки, а дальше? Сиди и вздыхай, завидуй тем, кому хорошо вдвоем звездной этой ночью.

Значит не так уж хорошо и свободно здесь, если все зависит от какого-то выбора. Ведь может же так случиться, что мне вообще никто не понравится.

И вздохнула нарочито печально:

– Вот и последний уголок детства рассыпается…

И добавила:

– А вдруг я так и останусь здесь одна?

– Пусть только попробуют! – воскликнула Рита с неподдельным возмущением, – Да будь я парнем, тут же бы влюбилась в тебя смертельно.

И она, вскочив, опустилась на одно колено перед Иринкой и уморительно схватилась, сложив ладони, за то место, где должно было находиться сердце, но только справа, а потом, будто спохватившись, исправилась.

– Да ну тебя совсем! – весело рассмеялась Иринка.

– Так бы и давно. А теперь собираемся на пляж!

– Как, а завтрак? И потом, я совсем не загорелая. Неудобно так появляться.

Иринка с сомнением оглядела себя в зеркальце шкафа.

– Ничего, – развеяла ее опасения Рита, – мы с тобой такое местечко найдем, где нас никто не увидит.

– А где сейчас все купаются? На городском пляже?

– Нет, в этом году там совсем мелко. Сейчас ходят к нам на островок к лодочной станции.

– Ну, что, нашла свою подружку? – слышат они в прихожей голос отца.

– Одевайся скорей, завтрак уже на столе. И марш на речку.

– Когда же вы успели встать? Я и не заметила.

– Меньше спать надо,– смеется отец.

– Ну, вот, – говорит Иринка, делая вид, что сердится, – то укладывает насильно, то – меньше спать.

Иринкины опасения остаться одной очень быстро развеялись.

Стоило ей появиться в обществе – на пляже, как тут же «положил не нее глаз» местный фотограф Андрей.

Было ему уже лет двадцать, и в прошлом году он презрительно, как ей казалось, на них поглядывал, детвора, мол, и к «компании» не принадлежал.

Иринка же еще раньше обратила на него внимание, и в тайне посмеивалась над Вовкой, своим прошлогодним кавалером: вот Андрей – красивый молодой человек, в такого и влюбиться можно.

Но, видно, здорово за это время похорошела она, если Вовка при виде ее даже в лице изменился, и, наверное, не один раз посетовал на свою торопливость.

Что касается Андрея, то он как будто первый раз ее увидел.

Вовка, его приятель, рассказывал во всеуслышание:

– Это кто такая? – спрашивает.

– Да ты ее знаешь, – говорю, – Иринка Берсенева.

– Не может быть! Как же я ее сразу не узнал?

– Вот теперь он от тебя на танцах не отойдет.

– Ну и пусть не отходит, – посмеивалась Иринка, а про себя подумывала, – ага, один попался, но мы будем холодны и неприступны.

Андрей был фигурой примечательной не только благодаря приятной внешности, но больше из-за особого положения в местном обществе. В отличие от большинства молодежи он работал: был единственным фотографом в городке, а заодно, и в санатории. Причем, очень и очень неплохим. Особенно удавались ему портреты, которые получались выразительными, можно сказать, художественными.

Андрей гордился своей профессией, а, кроме того, своими амурными победами, как поговаривали злые языки, не только над девушками, но и над зрелыми дамами, которые отдыхали в санатории без мужей.

Странно, но обстоятельства эти не только не отталкивали от него, но делали Андрея даже более привлекательным и каким-то романтическим в глазах девушки. Что, впрочем, не мешало ей еще несколько раз в этот день до начала танцев злорадно представлять, какой она предстанет прекрасной и равнодушной перед новым воздыхателем.

И если замыслу этому не суждено было осуществиться, то только потому, что Андрей, как оказалось, хорошо танцевал, что было очень немаловажным аргументом для Иринки, любившей танцы и понимавшей в них толк.

На танцы ходили непременно в военный санаторий. И хотя они не были его обитателями, сторожа порой закрывали на это глаза.

Существовал определенный ритуал сборов. Сначала собирались Иринка с Ритой. Надевали выходные платья, делали друг другу прически. Потом заходили к одной Тане, а затем к другой. Все это делалось за разговорами, очень не спеша.

Да спешить было особо некуда.

Так было и в тот раз, впервые после приезда Иринки.

Темнеет в Санжарах значительно раньше, чем в Москве, поэтому, когда подруги проходили через парк, из освещения оставалась только большая серебристая луна, да редкие фонари на изогнутых ножках. От деревьев ложились двойные корявые тени. Девушки ступали по тропинке с удвоенной осторожностью и все ближе подходили к освещенной площадке, на которой громко звучала музыка.

Иринке было грустно. Она уже знала, что Карасик не приедет и этим летом. Но она мысленно разговаривала с ним и обещала ждать и любить только его. Даже если она познакомится с хорошим парнем, убеждала она себя, первым для нее всегда будет ее Карасик. И от этого давно уже привычная грусть как будто утихла и свернулась комочком в глубине души.