– Вы посылали за нами, доктор? – угодливо спросила старуха.

Она то и дело бросала жадные взгляды на убранство кабинета, на фолианты и статуэтки, что не укрылось от Хиггса.

– Нам пора на рейд, – ответил он, вставая и направляясь к шкафу.

– Кого мы навестим сегодня, доктор?

Хиггс открыл гардероб, откуда на него взглянула маска с клювом:

– Одного пекаря.

Роберт удалялся от реки, шагая вверх по узкой улочке, когда услышал плач ребёнка. Так плакали только самые маленькие, ещё грудные дети. Оторвав взгляд от камней под ногами, Роберт увидел вышедшего из подворотни мужчину. Штаны его были спущены до лодыжек, и потому шёл он маленькими шажками. В руке он держал окровавленный нож, взгляд был устремлён в никуда. Дойдя до середины улочки, мужчина упал навзничь и больше не шевелился. А из подворотни по-прежнему слышался крик ребёнка.

Как ни слаб был Роберт, он не мог не заглянуть в тот закоулок. Сперва он ничего не увидел – там было темно, и Роберт сделал несколько шагов вперёд, прежде чем различил мёртвое тело. Это была девушка, одежда на которой была разорвана в клочья. Её прекрасное лицо застыло в гримасе боли, взгляд был устремлён куда-то под крыши. А грудь и живот сплошь были покрыты ранами и кровью.

Рядом с ней лежал свёрток одеял, из которого и доносился крик. Присев рядом, Роберт отогнул край – и правда, в одеялах был ещё совсем грудничок. Мальчик или девочка, Роберт не смотрел. Страшно было и думать распеленать ребёнка здесь, в грязи и рядом со смертью. Он неуклюже шевелил ручками и кричал, не раскрывая глаз, кричал очень горько и обиженно. Роберт посмотрел ещё раз на убитую девушку, на неподвижно лежащего мужчину – и взял ребёнка на руки. От неожиданности тот на секунду замолчал, а потом заголосил ещё громче, прижимаясь к груди Роберта и слепо ища ртом сосок.

«Брось его, – вновь заговорил внутренний голос. – Зачем ты его взял? Ты видишь, взрослые и сильные мужчины гибнут, как скот, так что же говорить об этом младенце? Его участь решена. Брось его, и тебе не придётся смотреть на его кончину. Возьмёшь его с собой – и он умрёт у тебя на руках. Ты что, ещё не вдоволь насмотрелся на смерть?!»

Но Роберт не стал слушать. Он снова завернул ребёнка поплотнее и, стараясь не выронить его из ослабевших рук, зашагал к лавке Гуго. Идти было ещё далеко.

– Согласно распоряжениям, сделанным лорд-мэром и олдерменами города Лондона, мы обязаны осмотреть ваше жилище, – равнодушно проговорил Хиггс, шагая по комнате лавочника.

– Но… наша лавка внизу, – робко попытался возразить Гуго.

– Мы должны осмотреть все помещения.

– Папа, зачем они берут мои платья?! – воскликнула выбежавшая из соседней комнаты девушка с ребёнком на руках.

– Мы проводим осмотр, – повторил доктор, поворачиваясь к той.

Сейчас он был в маске с длинным клювом, на голове у него сидела чёрная шляпа с широкими полями. Руки в скрипящих кожаных перчатках сжимали длинную трость, которую он сейчас направил в сторону дочери лавочника.

– Вам лучше не вставать у нас на пути, если не хотите, чтобы на двери появился красный крест!

Гуго, рослый пекарь с круглым животом, толстыми руками и красным лицом, беспомощно сжимал и разжимал кулаки.

– Но мы уже переболели! – сказала вышедшая вслед за дочерью жена Гуго. – Во время прошлой эпидемии! И я, и Агнес, и Гуго – мы все уже переболели!

И в этот раз чума нас даже не коснулась!

– Да, потому у нас сейчас и покупают хлеб! – воскликнула её дочь, Агнес, укачивая младенца.

Из соседних комнат вышел один из подручных Хиггса, в руках он держал огромный сундук.

– Мы это забираем, – пробурчал он.

– Да это просто грабёж. – Голос жены Гуго дрожал от злобы. – Верните наши вещи на место!

Она вдруг подскочила к грабителю и схватила того за руку. Но здоровяк лишь отмахнулся, и женщина отлетела к стене. Ударившись головой, она вскрикнула, а потом упала без чувств.

Агнес с криком кинулась к матери.

– Берите что хотите, – поднял руки Гуго. – Только уходите…

– Выносите мёртвых! Выносите мёртвых!

Роберт остановился, пропуская двоих измождённых тяжёлым трудом мужчин, тащивших за собой повозку с трупами. Один из них споткнулся и упал, второй тут же замер, опуская свою оглоблю.

– Выносите мёртвых! – крикнул он ещё раз и опустился на камни рядом с товарищем.

Роберт обошёл их, заглянув в повозку. Он насчитал пять трупов, лежащих в телеге в неестественных, изломанных позах. Отвернувшись, Роберт пошёл дальше.

Как ни странно, ребёнок на его руках поутих. Время от времени Роберт останавливался и прислушивался, не умер ли тот, но каждый раз с облегчением замечал, что младенец дышит. Нести его было трудно.

Несколько раз Роберт засыпал на ходу, но каждый раз умудрялся сразу же очнуться и не упасть. Один раз только опрокинул корзину с вялеными яблоками, стоявшую рядом с дорогой, но сидевший рядом с ней старик даже этого не заметил. Возможно, он уже был мёртв.

«Столько мёртвых вокруг, – говорил внутренний голос. – Зачем бороться за жизнь, если она всё равно закончится вот так? Тебе не пережить чумы.

Если тебя не убьёт болезнь, то зарежут в подворотне, или растопчут лошадьми, или ты просто околеешь от голода. Тебе незачем дальше сопротивляться!»

Но Роберт заметил, что, чем больше он проходил, тем фальшивее становился этот голос. С каждым шагом лодочник словно доказывал себе и всему миру, что ещё жив и готов бороться за жизнь. И даже не только за свою.

Завернув за угол, он увидел у дома пекаря крытую повозку, к которой шёл чумной доктор. Линзы в его страшной маске на мгновение сверкнули, отразив тусклый свет, а потом он шагнул в повозку. Следом из лавки вышли старуха и двое крупных мужчин, тащивших чемоданы и свёртки. Роберт замер, узнав людей, ещё сегодня утром избивших его в его же доме. Даже сделал несколько шагов в сторону, в переулок. Спрятавшись за ящиками, он почувствовал, как бьётся от страха его сердце – а потом посмотрел на ребёнка на своих руках и порадовался мысли, что тот не кричит. Почему-то Роберту казалось, что если те люди увидят его и узнают, то, несомненно, снова изобьют. А то и того хуже.

Когда повозка укатила, Роберт осмелился выйти из своего укрытия. Дверь в дом лавочника была по-прежнему открыта. Шатаясь на каждом шагу, он прошёл в лавку и тут же услышал плач наверху. В задней части лавки была лестница на второй этаж, в комнаты, где жил Гуго со своей семьёй – но подняться по лестнице Роберт уже не смог. Облизнув пересохшие губы, он прохрипел:

– Помогите!

Получилось очень тихо, и его никто не услышал. Он хотел было крикнуть погромче, но тут его ноги подкосились, и он рухнул на колени. Перед тем, как потерять сознание, Роберт из последних сил прижал к груди ребёнка и постарался упасть на спину. Уже проваливаясь в темноту, он услышал, как проснувшийся ребёнок снова закричал.

Когда старуха миссис Далтон со своими отпрысками получила свою плату и убралась из докторского дома, тот позвал слугу:

– Помоги мне раздеться.

Немой старик Уэйд сделал всё и тихо убрался восвояси. Хиггс убрал свой чёрный, наводящий ужас на людей костюм, разделся догола и встал перед зеркалом в полный рост. Долго он рассматривал чёрные бубоны у себя в подмышках, в паху и на шее, размером с голубиное яйцо каждый. От них чёрной паутиной по коже расползался ужасный рисунок. Доктор посмотрел на свои почерневшие пальцы и направился к столу. Пока он ещё может писать, он должен написать ещё одно письмо.

Сжимать пальцами перо было больно, но Хиггс писал, не останавливаясь.

«Дорогой Генри! Рад был получить твоё письмо, узнать, что с тобой всё в порядке. Меня также болезнь пока не тронула. Боюсь загадывать наперёд, но сейчас я днями и ночами молюсь Господу нашему, чтобы чума обошла мой дом, и чтобы я снова смог тебя увидеть. Я знаю, ты тоже очень хотел бы увидеть меня – но не торопись. Лучше будет, если ты пока останешься в деревне. Я пошлю к тебе Уэйда, с ним можешь вновь передать мне письмо – но только ни в коем случае не разговаривай ни с кем другим, кто прибудет из города. Я знаю, тебе скучно жить со своей тёткой вдали от Лондона, но это, поверь мне, ненадолго. Уже скоро болезнь отступит, и ты снова сможешь вернуться в родной дом.