Травник внимательно осмотрел мои запасы и усмехнулся:

— Ты это всё в один поход собрал?

— Ага… — шмыгнул я носом.

— Видишь, Сигор? — обратился он к клиенту. — Мальчишка скоро тебя догонит! В первый раз его вижу, а смотри, что приносит — горная мята!

— Я вижу, что в первый раз, — кивнул Сигор. — Ладно, старый друг. Пойду.

Клиент развернулся и покинул лавку, а травник (кажется, его зовут Рой) принялся осматривать мой скромный улов. Его пальцы ловко перебирали стебли и листья.

— Так… Это горьколист. Им живот лечат, но для меня он бесполезный, — между делом объяснил он.

Растение полетело в мусорное ведро. Я невольно проводил его полет взглядом и едва сдержал улыбку, когда надпись, которая раньше гласила «Неизвестное растение», изменилась на «Горьколист».

— А вот это возьму, — сказал травник, поднимая пучок синих цветов с тонкими стеблями.

— А что это?

— Синецвет. Нужен для… Впрочем, неважно. Мяту я тоже возьму. Ягоды в следующий раз не носи, для них специальный контейнер нужен. Да и впредь будь аккуратнее, если бы синецвет не был бы так помят, я дал бы больше.

Он бросил стебли на весы, прикинул что-то в уме и протянул мне серебряную монету и двенадцать медных. Крупные деньги для прежнего Китта!

Я принял монеты, но чувство удовлетворения было слабым. Половина из того, что я принес, оказалась мусором. Если бы знал раньше, что искать, было бы гораздо проще.

— Ты совсем не разбираешься в травах, парень, — заметил травник, смахнув остатки мусора со стола. — Если хочешь заработать больше, наблюдай, что собирают другие. Вон, на опушке леса растёт светлоч: такая трава вроде ромашки, только с желтыми лепестками. Он ценится у алхимиков. Но будь осторожен за городом, да.

Я кивнул, запоминая его слова. Теперь реже буду таскать к травнику бесполезные сорняки.

— Спасибо за науку.

Я наконец добрался до дома, торопясь поесть и уснуть.

Только у матери было иное мнение. Женщина усадила меня за стол, поставила передо мной чашку горячего травяного вара и начала расспрашивать о походе. Понимая, что она распереживалась за сутки, что я провел в горах, вместо того, чтобы завалиться в кровать со словами «все завтра», как старый Китт, я постарался успокоить женщину, глотая отвар. После чая Киры горьковатый напиток хотелось выплюнуть, и я уж точно не хотел называть его «чаем», но я держался.

— Всё было отлично! — сказал я с эмоциональным подъемом, которого не чувствовал. — Нас подвез добрый человек на повозке, потом мы быстро поднялись в гору, — по обмерзлым, скользким ступеням, ага, — пересидели там ночь и небольшой ветер. Утром забрали цветок, за которым шли. Все прошло быстро и легко.

— А ничего опасного не случилось? Я слышала, подъем там опасный, и ёкаи на горе живут, и духовные животные… — пальцы мамы нервно теребят ткань серенького платья.

Я приподнял брови, будто удивился её подозрениям.

— Опасного? Да нет, мам, ты чего! Мы же были осторожны. Даже на крутых подъёмах все друг друга страховали. Лидер группы даже отдал мне рюкзак, чтобы я крепче стоял на ногах. Ветер сильный подул всего один раз, но это же горы — там всегда так бывает. Всё нормально было!

Она всё ещё смотрела на меня с каким-то недоверием. Я понимал: ей нужно больше уверенности. Поэтому продолжал спокойно пить чай и улыбаться.

— И медведей не видели?

Я рассмеялся.

— Мам, ну какие медведи? Зачем им сидеть на горе, если в лесах гораздо теплее и больше добычи? Не переживай. Всё прошло идеально! — я наклонился к ней чуть ближе и добавил с тёплой улыбкой: — Я же обещал быть осторожным. Всё хорошо, правда. Более того — я даже денег заработал, собрав по пути травы!

Выкладываю перед женщиной восемь медных монет.

Она вздохнула. Я видел, что ей стало полегче, но всё равно оставалась какая-то тень сомнения. Наверное, догадывалась, что я мог кое-что недоговаривать, чтобы не волновать её.

— Оставь эти деньги себе, купишь себе что-нибудь.

— Нет, мам, — говорю твердо. — Ты это либо на продукты потрать, либо отложи. Я больше заработал, но потрачу те деньги на вещи. Хочу ходить в гору и зарабатывать травами.

Женщина охнула, покачала головой, помрачнела. Ничего, у нее будет время, чтобы смириться с этим решением.

Поболтав, я наконец вошел в комнату. Как снимал вещи и ложился, уже не помню.

Продрых я до самого утра. А потом — начал раздумывать, как жить дальше и лучше. Теперь я знал об этом мире чуть больше, и идея всерьез заняться сбором трав казалась мне привлекательной. Разве что в горы нужно будет ходить с группой, самостоятельно я туда не сунусь.

Думаю, скоро будет следующий поход. Целитель начнет совать меня в любое место, где нужно пушечное мясо, которым можно отвлечь тварей. И лучше, если я к моменту следующего похода подтяну знания о травах, чтобы собрать побольше полезных и вернуться из похода с прибытком. Буду как тот позитивный человек из анекдота, которого послали нахрен, а он вернулся оттуда отдохнувший и с магнитиками.

Но лучше подготовиться к тому, что меня снова отправят на гору.

Вчерашний поход не прошел даром: штаны, которые вчера надел под низ, обзавелись двумя новыми заплатками — мать вечером зашила новые дырки. И хоть убей, не помню, когда я эти дыры получил.

Благо, теперь, после удачной сделки с травником, у меня наконец-то были деньги. Я знал, что мне нужно: хорошие и крепкие штаны, тёплая куртка и варежки. Это всё, что позволит мне в следующем походе чувствовать себя гораздо комфортнее.

Серебро — не слишком большая монета, но и не маленькая. Потому я столовым ножиком, сточенным и тупым, выцарапал букву «К» посреди монеты. На всякий случай. Потому что бедняк с серебром может вызвать у более респектабельных господ желание это серебро забрать, а первая буква имени даст хоть какое-то, но обоснование того, что монета моя.

И вот после обязательных медитации и тренировки (во время которой система продолжала мне писать, что я снова делаю все не так, как следует), я стоял перед лавкой старьевщика, сжимая в руке серебряную монету.

Этот дядька промышлял скупкой не только дешевых вещей у родственников усопших, но и одежды. Если у тебя нет денег (а серебрушка на одежду — это почти ничего), ты не шел к портному. Ты шагал сюда.

Я вошёл в лавку. Внутри было темно, пахло пылью и кожей.

За прилавком сидел старьевщик — мужчина с острым носом, похожий на плутливого лиса.

Его взгляд сразу скользнул по моим рваным одеждам, а потом задержался на сжатом кулаке.

— Чего надо? — буркнул он.

— Тёплую одежду по размеру, — ответил я, стараясь говорить твёрдо. — Штаны из волчьей шкуры, куртку и варежки.

Старьевщик хмыкнул.

— А хватит ли денег на такие запросы?

Но поднялся со своего места и подошёл к одной из полок. Выдернул оттуда штаны — серые, плотные, с мехом вовнутрь, потертые и явно ношеные, возможно — несколькими людьми. Потом снял с крюка потрёпанную куртку из толстой ткани, подбитую овчиной. Варежки он нашёл в ящике под прилавком. Всё это он выложил передо мной, но вместо того чтобы назвать цену, снова посмотрел на сжатый кулак.

— А деньги у тебя есть?

— А цена у вещей есть?

— Невежливый ты, парень, — спросил он медленно, голос его был вязким. — Не похож ты на того, кто может себе позволить нормальные вещи. Потому и спросил.

Да, одежда моя выглядела жалко, и это угнетало: ноги в рваных сапожках, одежда в заплатках. Да и я не был похож на принца, одетого в рванье: длинные волосы, обрезанные неровно, ножом. Царапины на лице, худое телосложение. Именно потому я почувствовал, как внутри меня закипает злость: не моя, старого Китта, на которого никогда не смотрели всерьез, хотя он очень этого желал.

Эмоции подросткового тела постоянно давили на меня, вот и сейчас захотелось разжать кулак и сунуть монету торговцу под нос, чтобы знал, что у меня водится серебро.

— Впервые вижу торговца, который боится назначить цену.