— Хорошего мало, — согласился Гарик. — Рома мертв, и ниточка оборвана.
Следов на складе не осталось, предположительно этот гад работал в перчатках.
— Что тебе сказал Рома перед смертью? — повернулся я к Гарику. — Я-то думал, что он назвал тебе имя.
— Если бы! Я так понял, что киллер застрелил Рому за то, что тот привел за собой «хвост». В кустах, метрах в двухстах от складов, потом нашли милицейскую рацию, настроенную на нашу волну. Рация была не моя и вообще не нашего отдела. Понимаешь?
— Киллер приехал на встречу с милицейской рацией?
— Точно. И он услышал наши переговоры. И сделал вывод, что Рома его выдал. Рома получил две пули в грудь.
— Так что же он тебе сказал?
— Он пытался сказать. Я не уверен, что все расслышал правильно, но…
— Что он тебе сказал?!
— Филя. Или Фил. Или Филин. Что-то в этом роде.
— Так он все-таки назвал убийцу?
— Понятия не имею, кого он назвал, — раздраженно отозвался Гарик. — Может, он просто сказал «фиг вам!».
Он уже умирал, понимаешь? Он еле шептал. Вроде бы первые две буквы — "ф" и "и". Так мне послышалось. А что там дальше — не знаю. В нашей картотеке человека по кличке Филин или Фил нет. Был такой Филиппок, но его застрелили в девяносто втором.
— Кто бы он ни был — Фил или Филин, — но это человек, который сумел раскусить, что посредник привел за собой «хвост», сумел уйти, не оставив следов, да еще попутно уложить четверых милиционеров. Как я понимаю, не самых плохих в вашем ведомстве?
— Не самых плохих, — кивнул Гарик. Мне показалось, что за эти дни он похудел килограммов на пять-шесть. Щеки ввалились, кожа на скулах натянулась, из расстегнутого ворота джемпера торчала тонкая, как у подростка, шея. Не слишком здоровый вид. — И это тоже моя вина, — продолжил он. — Я не настроил их на серьезное дело.
— Но они, кажется, были в бронежилетах, — вспомнил я. — Я не видел бронежилет на Лехе…
— Правильно. Все правильно. Они были в бронежилетах. Только тот гад не стрелял в корпус, понимаешь? Он бил в голову. Всех четверых.
— Суровый мужчина, — сказал я. — Сработано мастерски. Я и не думал, что в городе есть такие искусники.
— Прикуси язык! — резко сказал Гарик. — Это сволочь, а не суровый мужчина. Он убил четверых моих ребят. И кстати — этот умелец нанят по твою душу. Тебе приятно, что Рома подыскал классного парня?
— Для Ромы он оказался даже слишком классным.
— Пожалуй, — Гарик на некоторое время задумался. — Суровый мужчина, говоришь… Я с удовольствием выбью ему передние зубы. Чтобы он не был таким суровым.
— Осталось лишь найти его.
— Найду, — пообещал Гарик. — Вот это я тебе обещаю. Найду и выбью передние зубы.
— Разожми кулаки, — посоветовал я. — Мне кажется, что пройдет достаточно времени, прежде чем ты доберешься до него и его зубов. Он не такой дурак, ты ведь согласен? — Гарик молча кивнул. — Сам знаешь, лучше относиться к врагу слишком серьезно, чем недооценивать его. Между прочим, он забрал деньги у Ромы?
— Наверное, забрал. Во всяком случае, в кармане у него была только мелочь, рублей двести. Этот гад на букву "Ф" сделал все свои дела — пришел, взял деньги и поехал домой, — Гарик покачал головой и добавил:
— Сука.
В слове из четырех букв содержалась не только ненависть к неизвестному убийце, но и вынужденное к нему уважение. Я всегда удивлялся, с какими вариациями можно произносить одни и те же ругательства, выражая зачастую противоположные чувства. В одном из своих фильмов Брюс Уиллис говорит женщине: «Ах ты, лживая сука», и это звучит как признание в любви. Когда Гарик негромко и отчетливо произнес «сука» в адрес киллера, это подразумевало: «Тебе повезло, ублюдок, но это ненадолго, я обязательно тебя найду и обязательно убью, каким бы везучим и опытным гадом ты ни был».
— Хм, — Гарик на некоторое время перестал мечтать о расплате и неуверенно усмехнулся, — Если он взял деньги… Он может ведь и не заниматься больше твоей скромной персоной, Костя. Он может свалить на все четыре стороны с деньгами в кармане. Рома мертв, никто не потребует отчета о проделанной работе… Может, тебе повезло?
Я хотел бы поверить в то, что говорит Гарик. Я хотел бы радостно закивать головой. Но мой опыт подсказывал мне другую реакцию. Гариков вариант был слишком хорош, чтобы быть правдой.
— Если бы Ф был дилетантом, нанятым на один раз, он бы с радостью соскочил с работы, после того как получил деньги и лишился заказчика. Но…
Ф слишком сурово вырвался из склада, чтобы быть дилетантом. Я не знаю, как он себя поведет. Но появляться дома я пока не рискну.
— Да? А может, прогулялся бы? Как приманка. Мы бы основательно тебя прикрыли… Таким способом можно было бы выманить гада.
— Спасибо, не хочу, — решительно ответил я. — После того, что я видел на складе, мне не хочется работать приманкой. Извини.
— Я пошутил, — признался Гарик. Это уже было прогрессом. Когда он вошел в номер десять минут назад — нервный, напряженный, с дрожащими пальцами — я никогда бы не заподозрил в этом человеке способность к шуткам. — Сиди в своем подполье. Там в твою квартиру ломится нескончаемый поток посетителей, как в Мавзолей.
— Да ну? Зачитайте весь список.
— Один — это Генрих. Я кратко обрисовал ему ситуацию, он кратко обматерил тебя и поехал на работу. Два — это твоя соседка. Лена, кажется? Я ей ничего не объяснял. Да если бы что-то и объяснил, толку бы не было.
Короче говоря, она каждые пять минут звонит в твою квартиру. Ребята там уже издергались. Может, напишешь ей записку? Я передам.
— Может, и напишу, — сказал я. — А может, и нет. Мне казалось, что у нас все решено, и ей незачем звонить в дверь каждые пять минут.
— Значит, тебе не правильно казалось. Хотя кто их поймет, этих женщин! — вздохнул Гарик. — И далее по списку идет… — Он запустил руку в карман брюк и вытащил какую-то бумажку. — Дальше по списку идет некая Орлова Ольга Петровна, — прочитал Гарик. — Оставила телефон, просила позвонить… Я сам ее не видел, но ребята говорят, что ей около сорока. Кажется, раньше ты не увлекался женщинами старше себя. Или вкусы меняются?
— Орлова? В первый раз слышу.
— Ну-ну, — снисходительно проговорил Гарик. — Я же не Лена, со мной можешь быть откровенным.
— Откровенным с милиционером? Это что-то новенькое.
— Не стесняйся, я пойму, — настаивал Гарик. — Откуда же у нее твой адрес?
— Это, должно быть, Генрих направил ее ко мне… Хотя… Нет, Генрих не мог никого ко мне послать, раз ты ему все объяснил. — Я непонимающе уставился на Гарика, и тот поторопился истребить мои тягостные раздумья.
— Ну вот, сам смотри. — Гарик стал снова рыться в брючных карманах, но ничего там не нашел, взял свою куртку и стал исследовать ее содержимое.
Через пару минут он издал довольный возглас и повернулся ко мне. — Вот оно, смотри… Что, что-то не так?
— Все в порядке, — проговорил я, ворочая языком с проворством престарелой черепахи. — Все в порядке. Абсолютно, — выдавливал я из себя все новые и новые лживые слова, не в силах остановиться, как испорченный автомат. Хотя ни одно слово не было в те минуты так далеко по значению от моего действительного состояния, как слово — «порядок».
Но я повторял «все в порядке», завороженно глядя на прямоугольный кусочек картона, который мне протягивал Гарик. Эта визитная карточка стала еще более потрепанной. И еще одна маленькая деталь — ее владелец умер.
Аккуратно отцепил люстру от крюка, накрепко завязал длинный кожаный ремень, не менее аккуратно соорудил на другом конце ремня петлю и просунул в нее свою коротко стриженную голову.
Отверстие от кнопки также было заметно — памятка, оставленная Леоновым-старшим, еще одним человеком, который держал эту визитку в руках, а потом умер. Я вдруг понял, что моя визитная карточка действует не хуже «черной метки» из «Острова сокровищ» — каждый, кто берет ее в руки, умирает.
И еще — в промежутках между смертями карточка возвращается ко мне. Я перевернул ее обратной стороной и увидел написанный аккуратным женским почерком номер телефона: шесть цифр, приглашавших сделать шаг в неизвестность.
