Она открыла свое, понюхала и сказала:

– Да нет, вроде нормальное, а у тебя что, пропавшее? – заволновавшись, спросила она и потянула свой маленький курносый нос к моему мороженому.

Я плавно поднес его ближе к ней, и, как только она начала принюхиваться, я слегка скользнул мороженым по ее носу, на что она улыбнулась, и мы оба засмеялись.

– Я тебе отомщу, – сквозь смех сказала она и пригрозила маленьким кулачком, как ребенок.

Я достал платок и аккуратно вытер мороженое с ее носа. Взгляды пересеклись, и в этот момент между нами вспыхнула искра, которая подтверждает взаимную и крепкую симпатию. Глаза никогда не врут, и тяжело утаить внутренние эмоции, когда у обоих глаза сияют, зрачки расширились от интереса друг к другу.

Идя домой по улицам пригородного поселка, мы не переставая разговаривали. Я рвал цветы у каждого дома. Меня ни капельки не волновало, что я могу испачкать одежду, так как со мной шел человек, с которым мы прошли этап, когда встречают по одежке. Не боявшись шипов, я рвал красивые розы, а вместе с ними ромашки, пионы, майоры, ирисы – в общем, все цветы, которые попадались под руку, пополняли этот прекрасный яркий букет. По моей руке, державшей букет, стекала тонкой красной струйкой кровь из свежего пореза от шипов. Взгляд Вики сиял так, что мне хотелось постоянно делать что-то приятное для нее, чтобы это сияние никогда не погасло.

Выйдя из поселка в наш район, который освещался уличными фонарями, огнями магазинов и кафе, мы не спеша шли к дому. Тяжелый букет, который несла Вика, держа двумя руками, переливался от света фонарей яркими разноцветными красками. Но даже на фоне этих цветов ее глаза были намного ярче.

Я рассказывал ей всякие забавные истории, после которых мы весело и громко смеялись, как будто были одни на всей планете. Я не замечал, что происходило вокруг, не замечал, как мои знакомые смотрели на нас ошарашенными глазами, удивляясь моему необычному поведению. Знакомые девушки отвлекались от своих непостоянных партнеров, с завистью и восхищением смотрели на нас и обменивались фразами. Но я всего этого не замечал.

Я проводил Вику до дома, и мы попрощались. Немного отодвинув букет в сторону, она поцеловала меня в щеку и добавила:

– Спасибо тебе за этот прекрасный вечер! За эти чудесные цветы, – она поправила букет, намекая, что он тяжелый.

Попрощавшись с ней, я пошел в сторону дома. Я чувствовал себя победителем именно сейчас: я не провел с ней ночь, даже не поцеловался с ней по-взрослому – в этом и была победа. И это чувство подняло меня до небес. Я тихо себе сказал: «Да, Сева, походу ты влюбился».

Идя домой не спеша, я рассуждал про себя о таких вещах, от которых внутри все бурлило и цвело. Я не видел ни малейшего повода, чтобы ей не открыться. Она заполнила во мне своей чистотой те ячейки моего сердца, которые были затянуты паутиной и закрыты для всех девушек, что встречались мне на пути. Раньше, как бы я того ни хотел, сердце им не открывалось, а теперь… Я был рад этим новым чувствам, у меня в голове сразу начали возникать какие-то планы на эту девушку, причем так быстро, будто на записи перематывали вперед постройку многоэтажного здания. Зайдя домой, я увидел, что горит свет, хотя время было позднее. Мама вышла из комнаты и со светящими от радости глазами спросила:

– Ну как, сыночек, как встреча? – сказала она с большой заботой, надеясь на мой ответ или даже рассказ.

– Мам, все нормально… – ответил я на ходу и, не заметив маминой искренно чистой радости, быстро зашел в комнату, закрыв за собой дверь. Я переписывался с Викой в сообщениях и не заметил, как начало светать. Лишь под утро я уснул самым счастливым человеком в мире.

Говорят, что любовь обжигает и оставляет глубокую рану. Да, я испытал на себе ожог, но только такой, от которого растопился лед и сердце забилось по-весеннему. Да, любовь меня ранила, но только туда, где постоянно было темно и мертво, и это было именно то ранение, от которого появился пульс жизни, пульс наслаждения. Это была смертельная рана для моего чувства любовного безразличия.

В последующие дни мы встречались уже только вдвоем. Мне было легко с ней общаться, я без труда мог ее развеселить и поднять ей настроение. Ее улыбка, ее смех наполняли мою душу все большей и большей любовью. Мое общение с товарищами процентов на семьдесят оборвалось. Я полностью избегал тех, с кем моя жизнь протекала в прокуренных кабаках, в женских компаниях, и даже тренироваться стал меньше. День за днем, неделя за неделей протекало наше совместное радостное время.

Глава 4

Золотая осень радовала своими красками на листве деревьев. Это была та самая пора года, когда природа напоследок отдает все самое прекрасное и волшебное перед смертельной холодной зимой, подобно человеку, который, узнав о близкой смерти, наслаждается жизнью и проявляет все лучшие качества, хранимые для какого-то особого случая, который так и не произошел.

– Так, сыночек, сумку собрал, ничего не забыл? Документы и денежку прячь во внутренний карман.

– Мам, да остановись, все нормально. Я сейчас, наоборот, из-за твоих слов «спрячь то туда, это сюда» забуду что-нибудь.

Настал тот момент, когда мне нужно было собрать вещи для долгожданной поездки за дипломом о высшем образовании. Я представлял диплом возможностью помочь маме. Мама смотрела на это иначе. Она видела в нем «оберег», который сыграет важную роль в жизни ее сына: диплом поможет зарабатывать больше, чем обычный рабочий; поднимет престиж и придаст уверенность в завтрашнем дне, обеспечив меня и мою будущую семью.

В диплом было вложено много сил и терпения, потрачены немалые деньги, так как учеба была заочной.

Собрав вещи и поставив сумку в прихожей, я выдохнул и сказал вслух:

– Так, ну вроде все собрал…

– Сыночек, начинается. Давай мой руки и дуй в зал.

В зале был накрыт к ужину раскладной стол. На нем стояла наша традиционная еда: жареная картошка, слабосоленая сельдь и салат из свежих овощей с домашним растительным маслом – и с этим всем не могут сравниться блюда ни одного самого дорогого в мире ресторана. С детства мы всегда соблюдали вечернюю традицию: смотрели старые добрые фильмы. Мама приучала нас к этим ценностям, а мы ни капельки не сопротивлялись, и это были самые драгоценные минуты жизни. Мы смеялись над комедиями и смотрели драмы, в конце которых мама плакала.

Помыв руки и зайдя в зал, я присел на диван. На маме была телогрейка, придававшая уют всей комнате, тот самый домашний уют, от которого на душе тепло. По телевизору начался фильм, который я узнал по начальной мелодии. Это был один из наших любимых фильмов – «Весна на Заречной улице». Маме он был особенно интересен, так как судьба героев походила на судьбу ее родителей, моих дедушки и бабушки. Она всегда в конце этого фильма плакала, сколько бы она его ни смотрела. С возрастом и у меня ком в горле становился, и я шутя тихо говорил: «Боже мой, мне захотелось плакать… я превращаюсь в гомика».

– Мамуль, картошка, как всегда, великолепная! Как ты ее так жаришь, я до сих пор не пойму, – с восхищением сказал я.

– Сева, переживаю за поездку, за диплом. Только ты там, в чужом городе, без приключений, я тебя прошу, – с волнением сказала мама.

– Да нормально все будет.

– Как у Вики дела? Вы с того момента, как встретились, не разлей вода с ней. Но мне ты мало что рассказываешь.

– Да все нормально, дружим, встречаемся…

– Я так понимаю, от тебя я ничего не добьюсь, поэтому, как приедешь, ты пригласишь Вику к нам в гости на ужин, а я что-нибудь вкусное приготовлю. И отметим твой диплом. Договорились? – с улыбкой спросила мама, надеясь на мое согласие.

– Конечно, мам, я и так искал причину ее пригласить в гости, поближе вас познакомить, а ты и сама с этим неплохо справилась.

– Хотел бы пригласить, тебе и причина бы не понадобилась.

– Все, мам, я фильма не слышу.

И улыбнувшись друг другу, мы вернулись к просмотру, продолжая ужинать.