По мере сил Каэдэ начала подготавливать дом к зиме. Помещение вымыли, пол застелили новыми циновками, починили ширмы, заменили отвалившуюся черепицу. Преобразился сад. У Каэдэ не хватало денег на оплату работ, но многие трудились за обещание получить расчет весной. Она вырабатывала тон и взгляд, располагающий людей к преданной службе.

Она перебралась в комнаты отца, где, наконец, получила неограниченный доступ к книгам. Она часами читала и совершенствовалась в письме, пока Шизука, обеспокоенная ее здоровьем, не привела туда непоседливую Хану. Каэдэ затеяла игры с сестрой и начала учить ее читать и пользоваться кистью, как мужчина. Под строгим надзором Шизуки Хана избавилась от прежней необузданности. Она принялась за учение с таким же рвением, как Каэдэ.

– Нам обеим надо было родиться мальчиками, – вздохнула Каэдэ.

– Тогда бы отец нами гордился, – согласилась Хана, с высунутым языком корпя над иероглифами.

Каэдэ промолчала. Она никогда не заговаривала об отце, старалась не думать о нем и не вспоминала события того дня, когда отец умер, – в ее сознании реальность и видения беспамятных дней болезни утратили грань. Каэдэ не расспрашивала ни Шизуку, ни Кондо, побаиваясь их ответов. Она посетила храм, заказала поминальный обряд, приготовила надгробный камень, и все же опасалась кошмаров, которые не покидали ее во время лихорадки. Каэдэ убеждала себя, что ни в чем не виновата, однако при мысли об отце ее охватывал стыд, заглушаемый гневом.

От мертвого больше пользы, чем от живого, решила она и объявила, что хочет вернуть себе девичью фамилию Ширакава, поскольку отец завещал ей стать наследницей и оставаться в семейном доме. Когда закончился траур, вернулся Шойи и стал проверять под ее присмотром счета и записи. Каэдэ показалось, что его тяготит надзор, но она поставила ему в упрек катастрофическое положение дел с денежными средствами. Неужели в семье так бездарно распоряжались богатством? Не на что было запастись провизией даже для воинов и семей, состоящих на службе, не говоря уже о будущих наемниках. Это беспокоило девушку больше всего.

Вместе с Кондо она провела учет доспехов и оружия, распорядилась о починке и заказе новых. Она полностью полагалась на его опыт и мнение. Кондо настаивал на повторном установлении границ владений, чтобы избежать незаконных посягательств и поддержать боевые навыки воинов. Каэдэ согласилась, интуитивно понимая, что мужчины должны чем-то заниматься и интересоваться. Впервые в жизни она была благодарна за годы, проведенные в замке, где много узнала о воинах и вооружении. Время от времени Кондо выезжал с пятью-шестью всадниками в разные концы феода, привозя обратно, помимо всего прочего, информацию.

Каэдэ велела Кондо и Шизуке рассказать людям о союзе с Араи, о походе за наследием Маруямы по весне, о предстоящем расширении границ и обогащении.

Она не встречалась с господином Фудзиварой, хотя он присылал подарки: перепелов, хурму, вино и теплую зимнюю одежду. Ишида вернулся в резиденцию, а значит, рассказал о ее здоровье и не утаил никаких секретов. Ей не хотелось видеть Фудзивару. Каэдэ стыдилась обмана и сожалела об утраченном уважении, но с другой стороны, радовалась, что теперь не нужно с ним общаться. Чрезмерный интерес соседа тревожил и вызывал отвращение, как и его белая кожа и пожирающие глаза.

– Фудзивара полезный союзник, – сказала ей Шизука в саду, наблюдая, как восстанавливают разбитый каменный фонарь. Стоял холодный ясный день, светило солнце.

Каэдэ смотрела на пару ибисов на рисовом поле за воротами. На фоне голой земли четко вырисовывалось их бледно-розовое зимнее оперение.

– Он был очень добр ко мне, – сказала она. – Я знаю, что обязана ему и доктору Ишиде жизнью. Но я не огорчусь, если больше никогда его не увижу.

Ибисы следовали друг за другом по лужам, которые натекли по краям поля, загнутыми клювами ворошили грязную воду.

– В любом случае, – добавила она, – теперь я для него не образец совершенства. Он презирает меня.

Шизука скрыла намерение Фудзивары жениться на Каэдэ и хранила это в тайне до сих пор.

– Ты должна принять решение, – тихо сказала она. – Иначе мы все умрем с голоду до наступления весны.

– Я не хочу обращаться за помощью, – ответила Каэдэ. – Мы не должны выглядеть отчаявшимися попрошайками. В конце концов придется обратиться за помощью к Араи, но думаю, это подождет до весны.

– Полагаю, стервятники слетятся раньше, – отметила Шизука. – Араи, скорее всего, пришлет в Ширакаву своего человека.

– А как же ты, Шизука? – спросила Каэдэ. Столб установили, фонарь снова вернулся на свое место. Сегодня она зажжет лампу, и та красиво засияет в покрытом инеем саду под ясным небом. – Какие у тебя планы? Ты же не останешься со мной навсегда? У тебя, должно быть, другие заботы. Как же сыновья? Ты, наверное, по ним соскучилась. Что приказывает Племя?

– По-прежнему блюсти твои интересы, – ответила Шизука.

– Они могут похитить ребенка, как Такео? – поинтересовалась Каэдэ и тотчас добавила: – Не отвечай мне, это уже неважно. – Она почувствовала, как накатывают слезы, и сжала губы. Помолчав, она продолжила: – Полагаю, ты держишь их в курсе моих действий и решений?

– Время от времени я посылаю донесения дяде. В частности, когда я думала, что ты близка к смерти. Я должна сообщать все новости: если ты решишь выйти замуж и тому подобное.

– Это в мои планы не входит.

Вечерний свет начал тускнеть, розовое оперение ибисов засияло еще ярче. Было так спокойно. Работники завершили ремонт, и в саду разлилась благодатная тишина. В царившей безмятежности Каэдэ услышала наставление Белой Богини. Потерпи.

Я выйду замуж только за Такео, снова поклялась Каэдэ. Я буду терпеливой.

Миновал последний солнечный день. Стало влажно и сыро. Вскоре вернулся Кондо, застигнутый в поездке проливным дождем. Быстро соскочив с коня, он выкрикнул женщинам в доме:

– На дороге чужаки, люди господина Араи, пятеро или шестеро, верховые.

Каэдэ велела собрать всех воинов и создать видимость, что по первому зову приедет намного больше.

– Вели готовить обед, – сказала она Шизуке. – Все, что у нас есть, чтобы выглядело роскошно. Пусть думают, что мы процветаем. Помоги мне переодеться и приведи сестер. И постарайся не попадаться на глаза людям Араи.

Каэдэ надела самое красивое платье, что подарил ей Фудзивара, вспомнив день, когда пообещала его Хане.

Сестренка получит его, когда подрастет, подумала она, а я обязательно буду рядом и порадуюсь за нее.

В комнату вошли Хана и Аи. Хана радостно болтала и прыгала, стараясь согреться. Аямэ внесла жаровню. Каэдэ вздрогнула, увидев, сколько там угля: после отъезда людей Араи придется померзнуть.

– Кто к нам едет? – встревоженно спросила Аи. После смерти отца и болезни Каэдэ она стала чрезмерно впечатлительной, словно ослабла от потрясений.

– Люди Араи. Мы должны произвести хорошее впечатление. Поэтому я надела наряд Ханы.

– Не замарай его, сестра, – сказала Хана, ойкнув, когда Аямэ начала расчесывать ей волосы.

Обычно она завязывала их сзади. Распущенными они казались длинней, чем сама Хана.

– Что им нужно?

Аи совсем побледнела.

– Полагаю, они нам скажут, – ответила Каэдэ.

– А мне обязательно присутствовать? – взмолилась Аи.

– Да, надень второе платье, что прислал Фудзивара, и помоги Хане. Когда гости прибудут, мы выйдем все втроем.

– Зачем? – спросила Хана.

Каэдэ промолчала. Она сама не знала, почему так надо. Она представила трех сестер в большом доме, трех дочерей господина Ширакавы, одиноких, красивых, опасных… Именно такими они должны предстать перед воинами Араи.

– Всемилостивая, всемогущая, помоги нам, – просила она Белую Богиню, пока Шизука завязывала ей пояс и расчесывала волосы.

Она услышала топот копыт за воротами, Кондо выкрикнул приветствие. Его голос уловил точную ноту на грани вежливости и самоуверенности, и Каэдэ поблагодарила Небеса за актерские способности Племени, надеясь, что у нее получится не хуже.