Выйдя из деревни, он прошел немного по дороге и свернул в бор. Было уже жарко. Он шел по бору, как по пустому залу. Солнце опоясывало чешуйчатые колонны сосен, стлалось по рыжей от игл земле, путалось клубком огня и черноты в кустах, слепило, словно зеркальный пол, отражаясь от листьев папоротника. Пахло горячей хвоей. Паутина горела переливчатыми лоскутами, за ними лес тонул, как в зазеркалье. Большинство нитей были невидимы, и Андрей в который раз начинал отмахиваться и сдирать сухую, липкую гадость с лица, ругая пауков и себя за то, что опять потерял бдительность.
Приятно было тонуть в ковре из игл, наступать на шишки и чувствовать под ногой упругое, круглое. Большой черный дятел пропорхнул долотом над самой его головой, сел где-то в глубине леса и гулко застучал по клавише ксилофона. В другом месте Андрей увидел на ветке большущую сову, не спускавшую с него желтых глаз. Он остановился, с минуту они смотрели друг на друга. Сова моргнула и отвернулась, словно недовольная чем-то, и снова уставилась на Андрея. Он подавил желание запустить в нее палкой. Сова замерла, как столб, и продолжала гипнотизировать незваного гостя. "Во репа! – подумал ликующе Андрей, рассматривая ее широкую, плоскую голову. – Какое здесь все большое, крепкое… головастое! – не сразу подобрал он эпитет. – Даже пауки… – при воспоминании о них его передернуло: – Хотя пауки, скорее, жопастые".
Андрей набрел на небольшую лужайку с поднявшейся уже травой и прошлогодним репейником. И сразу его окатило жаром: не было ни ветерка, ни малейшего дуновения. Пахло горячим соком растущих трав. Кузнечики садились на рубашку, Андрея сопровождал лениво звенящий рой паразитов. Откуда-то прилетел размером с шершня, полосатый овод с зелеными глазами и стал с гудением, от которого мурашки пробегали по спине, описывать круги во всю поляну. Даже комары здесь были в два раза больше обычных и тоже зеленоглазые, как стрекозы. Андрей лег в тени деревьев. Вершины сосен плыли навстречу друг другу, их движение завораживало. Хотелось обдумать что-то важное, что накопилось за этот день – месяц, год, ─ но мысли разбежались. Впрочем, и без них было как-то исчерпывающе значительно. "Вот так и жить, – решил он про себя. – Купить дом в деревне – и просто жить, как эта трава, деревья. Что меня постоянно куда-то заносит! Всё хватит – пора остановиться…» Вдруг кто-то впился ему в шею. Он привстал на локте и достал из-за ворота рыжего муравья. Стараясь не причинить вреда, сжал его двумя пальцами, но так, чтобы тот мог дотянуться челюстями до ногтя. Крепкое, маленькое тело пыталось вырваться из гигантских тисков и прокусить твердый заусенец. Ему радостно стало от ощущения силы в этом комочке. Андрей любовался его матовым блеском, надломленными книзу сяжками, черными, будто нарисованными глазками. Он отпустил муравья, и тот сразу стал бегать, останавливаться, шевелить усами, – очевидно, в поисках врага. "Вот так и жить"… – подумал еще раз Андрей, встал и двинулся в сторону, где по его расчетам должна быть река.
Он вышел на крутой, высокий берег. Внизу под глинистым обрывом в извилистом русле быстро неслась, крутя водовороты, желтая вода. Из нее то там, то тут торчали черные коряги. На другом берегу опять стеной вставал бор. Прямо под ногами был небольшой пляж: здесь намыло гору мелкого, ослепительно белого песка. "Ну что, пора открыть купальный сезон?" – решил про себя Андрей и, держась за корни висящей сосны, начал спускаться вниз.
Раздевшись, он подошел к воде. Ноги через твердый слой песка ушли в холодный ил, просочившийся между пальцами. Андрей бросился в воду, это было как ожог всего тела – ледяная стремнина несла его на коряги… Размашисто погреб к другому берегу. Выскочил, ухватившись за ивовый куст. Скользя по мокрой глине, поднялся наверх, увидел, что его сильно снесло, и верхом пошел назад. Остановился напротив того места, где заходил в воду, ощущая всей кожей яркую, жгучую свежесть после купания. Подумал, что, если сейчас кто-нибудь возьмет его одежду на том берегу, то он не успеет доплыть и догнать вора. Андрей представил себе лица йогов, когда он заявится без штанов, – потянулся, нежась на солнце, хрустнул всеми суставами.
Зашел выше по течению и оттуда переплыл на свой берег. Пошел побродить по нему. За поворотом открылся чудесный вид. Солнце мягкими, искрящимися серебром бликами качалось на воде, на листьях ив и осоки; ласково слепило из промоин в песке. За спиной журчал ручей, выбегавший из уступа по прорытому в глине руслу. На том берегу бегали дымчатые кулички, высоко над водой пролетели две пепельно-розовые горлицы. Андрей остановился по колено в воде, дно здесь было глинистое твердое, и увидел свои синевато-бледные, уменьшенные слоем прозрачной воды, словно чужие, ноги. Особенно поразили его пальцы на ногах – все разной формы: одни пузатые, другие головастые – странные. И кулички показались ему странными: носатыми, кургузыми демонами, бегающими на спицах. И сосны были уже не сосны, а какие-то грибы или полипы с другой планеты. Сейчас все выглядело смешным и нелепым, без пугающего, холодного выражения пустоты, как раньше, – по крайней мере, что-то за всем этим было, не совсем, правда, то к чему привык, и чего хотелось, но и не враждебная бездна.
Он вышел на берег и простоял там, хлопая на себе паутов и вглядываясь в это что-то, чуть не до самого вечера. И все так же безрезультатно. Надежда разъяснить свои "припадки" у Валеры становилась все слабее, и он уже начал сомневаться, что ему вообще удастся поговорить с ним о чем-то серьезно.
Глава третья
В деревню он возвращался уже в сумерках. Лесная дорога вывела с пляжа на профиль. У синих домов освещены были только скаты крыш, обращенные в сторону лилового свечения на месте угасшего заката. Лес тонул в голубоватой дымке. В деревне лопалась и пузырилась далекая музыка. Вокруг же было тихо, словно все звуки замерли в ползущем на поля тумане. И в то же время в воздухе чувствовалось какое-то дрожание. Сначала он не понял, что это такое, и только, когда проходил мимо заросшей камышом лужи, узнал крики лягушек, которые сливались в то нарастающий, то стихающий вой. Прямо над головой бесшумно пролетел на зарю тетерев, за ним, вытянув шею, – другой… Андрей ощутил в себе ту тягостно-волнующую силу, что пробуждалась в природе с наступлением темноты. "Может, это и все, что там есть, за всем этим, – думал опять Андрей, – и только?"
Повернув в свою улицу, он понял, что не ошибся: музыка неслась из дома гуру. Во дворе Андрей застал следующую сцену: в центре стоял козлоногий стол, за ним в глубине догорал костер. На столе в завязанной под грудью ковбойке исполняла танец живота Матанга. Скорее, это был танец грудей, грозивших вот-вот выпрыгнуть из рубашки. На нее снизу вверх с ненавистью смотрел Борисыч и поднимал падавшие рюмки. Сам хозяин сидел во главе стола, развалившись в кресле, сейчас он напоминал фиолетового индийского божка: голова ушла в плечи, живот переместился кверху и едва не подпирал зоб, через плечо была накинута какая-то занавеска, один глаз закатился под верхнее веко, другой свалился к виску. Левой рукой он крепко обнимал Сидхайку, сидевшую на подлокотнике. Лицо его выражало благодушие. Над переносицей была нарисована тика в белом ореоле, который Андрей принял за третий глаз. При его появлении Володя, выставивший из машины ногу, убавил громкость. Матанга неуклюже соскочила на стул, а потом на землю. Борисыч воспрянул духом и закричал: "Штрафную!" – но налил и выпил сам. Все расселись на табуретках и стульях вокруг стола.
– А где Геннадий? – спросил Андрей, оглядываясь. Его посадили рядом с Валерой.
– Спать пошел – сейчас придет, – ответил тот, кивая головой и словно с чем-то соглашаясь.
Андрея удивило, почему Гена должен вернуться, если ушел спать, поэтому он спросил на всякий случай:
– А девушки, что с ним были?..
– Сбежали, как только увидели, что они тут вытворяют, – радостно выпалила заплетающимся языком Сидхайка. Валерик сразу ее повалил на себя, не давая говорить, но она, уперлась руками ему в грудь, опять села и, глядя прямо в глаза Андрею, продолжала протяжно: – Все равно скажу: пусть вам стыдно будет! Они, дураки, тут членами начали мериться: у кого больше… – Но договорить ей не дали, Валерик снова повалил ее и заткнул рот долгим поцелуем.
