Зверь проглотил кровь, его пасть медленно тяжело распахнулась, уж не собирался ли он вновь что-то пролаять?

– Заткнись!

Ун выхватил зеленую тряпку из кармана и запихнул все эти птичьи следы в открытую пасть, не намереваясь больше оставить зверю ни единой возможности оскорбить раанскую речь. Зверь замычал, пытаясь выплюнуть кляп, башка его завалилась к плечу.

– Она... С ней... Я все сделал правильно, все это надо было прекратить, и я ни о чем не жалею. Понятно?

С каждым новым вздохом черно-красные пятна на комбинезоне полосатого расползались все шире и шире.

– А если и жалею, то только об одном.

«Яд – это было трусливо. Надо было сделать все своими руками». Больше он такой слабости не доустит.

Ун резанул полосатого по шее, подался назад, от брызнувшего красного фонтана, обтер нож о рукав хрипящего в последних конвульсиях зверя, и только после этого позволил себе подняться и обернуться.

Варран сидел на краю обрыва, отброшенная винтовка поблескивала в траве у самого терна. Норн крепко свел руки трясущейся островитянки за спиной и заставлял ее почти свешиваться над пропастью, словно хотел показать ей что-то внизу. Или показывал ее кому-то?

– Что там? – громко спросил Ун, хлопая себя по ушам, будто временную глухоту от выстрела можно было выбить, как воду.

Варран крепче сжал девчонку и глянул на него искоса, не успев прикрыть возмущение обычным спокойствием. Наверное, норн имел право злиться, но Ун не собирался ни за что извиняться. У него была одна попытка, и он ею воспользовался.

– Ива здесь нигде нет, они, похоже, уже заставили его спуститься, – наконец-то выдавил из себя Варран. Голос его звучал все четче и четче, похоже, глухота проходила. – Там один из этих, он стоит на крыше «Водомерки». Я могу спуститься, думаю, у нас получится договориться об обмене.

Договориться об обмене. Ун тяжело вздохнул. Все же норны есть норны. Злиться на них, все равно, что злиться на младенцев.

Ун перевернул затихшую полосатую тушу, стянул с него ремень винтовки, щелкнул предохранителем, проверил, есть ли патрон в патроннике, быстрым шагом подошел к обрыву, уперся левой здоровой ногой в край, глянул вниз, прицелился в силуэт, застывший на плоской крыше корабля, и нажал на спусковой крючок.

Птицы зашлись новыми криками, замелькали, мешая целиться, силуэт внизу дернулся, но не упал. Ун выстрелил еще дважды – без толку, дикарь сумел заскочить в черный квадрат люка, тяжелая крышка тут же опустилась, море вокруг «водомерки» забурлило, и она начала медленно уходить вниз, в глубину, превращаясь сначала в размытый светлый силуэт под рябью волн, а потом и вовсе исчезая из вида.

– Ветер. Или плечо повело, чуть-чуть не попал – фыркнул Ун. Он не ожидал найти у Варрана понимание и не ошибся. Тот уставился на него округлившимися дикими глазами. Такой взгляд в адрес раана нельзя было прощать ни серошкурым, ни норнам, но сегодня можно было сделать исключение, и Ун притворился, что ничего не заметил. – Связывай девчонку. Я пока посмотрю, что у них тут за подъем.

– Зачем? – проревел Варран не своим голосом, отходя от обрыва. Пестрая болталась в его руках, как тряпичная кукла, комбинезон ее был перепачкан рвотой, голова безвольно качалась из стороны в сторону.

Ун поставил винтовку на предохранитель и закинул за плечо.

– Поздно, Варран. Как ты себе это представляешь? Ты бы туда полез? Или я? Подумай, что бы они предпочли получить: какую-то девчонку или сразу двух наших заложников? Ива жаль, но мы не можем рисковать.

Варран потупился, но было видно, что теперь-то он все понял, просто ему требовалось время признать очевидное. Норны! Что с них взять. Слишком они привязываются друг к другу и ото всех вокруг ждут такой же иррациональной привязчивости. Ждут, что большим пожертвуют ради малого. Какой узкий взгляд на жизнь.

Ун не стал больше давить или увещевать и только повторил:

– Свяжи девчонку.

Найти дикарский лаз получилось легко. В десятке шагов от того места, где Варран держал Пеструю над пропастью, землю прогрызла длинная широкая трещина, уходящая вниз, до самой воды. В этом естественном, защищенном от ветров желобе, заметить который получилось бы только с моря, по одной из стен была протянута веревочная лестница.

Ун лег на край трещины, потянул вниз, коснулся одного из железных зубьев, вбитых в камень, на которых и держалась вся конструкция. Пальцы покрылись ржаво-рыжей крошкой.

Лаз этот, судя по всему, был устроен здесь давно. Его можно было назвать даже древним. Часто ли им пользовались? Ун подцепил деревянную перекладину, снимая боковые петли с крепежей, и сбросил верхний пролет лестницы вниз, слушая короткий свист веревок и щелканье ступеней о камень. По-хорошему, надо было избавиться от нее целиком, но этим придется заняться кому-то другому, пока что довольно и этого.

Ун позволил себе выдохнуть, немного полежать, даря покой измученному телу, и посмотрел вдаль, где синее небо касалось моря. Он ожидал увидеть след водомерки, а может и сразу двух, но рябь на поверхности воды танцевала в своем собственном ритме, и ничто ее, как будто, не тревожило.

Все-таки странное дело, как майор сумел одновременно быть прав в своих взглядах на будущее, на то, что островитяне совершенно точно что-то замышляли, и при этом так сильно ошибаться, утверждая, что здесь, вдали от Сторечья, ничего никогда не произойдет.

«А что же делал я? Что понимал?» – задумался Ун, следя за белой птицей, которая пролетела совсем близко от него, на расстоянии вытянутой руки, а потом начала пикировать вниз.

Все прошлое казалось такой мелочью. Он что, правда, собирался себе что-то там доказывать, выдумывать оправдания и отмываться от того, от чего нельзя было отмыться? Чтобы в конце концов сбежать от настоящего долга? Нет уж, он никуда не уедет. Столице придется подождать.

«Сейчас главное вернуться в лагерь».

Ун поднялся, беззвучно ругая колено, отряхнулся от земли. Пестрая уже сидела под деревьями связанная и мелко тряслась, чем-то неуловимо напоминая раненого и обезумевшего Ива. Варран стоял рядом, осматривая винтовку. Ун поправил ремень собственного оружия, ожидая, что почувствует какую-то уверенность, но отыскал в себе только раздражение. Вот же тяжелая железная дубина, теперь тащить ее через лес, как какую-то важную особу. А ведь всю грязную работу пришлось выполнять скромному ножу.

Надо было отблагодарить Текку и ее бога. Только что могло стать достойной платой за такую неоценимую помощь? Ун прошелся вдоль трех тюков с вещами и припасами, которые дикари не успели спустить к «водомерке», и остановился, заметив чуть в стороне от них потрепанную сумку девчонки. Он поднял ее, вытряхивая все нутро на траву, Варран тем временем смог собраться с мыслями и снова подал голос:

– Нам лучше тут не задерживаться – у меня дурные предчувствия. Только не смейтесь, но в этот раз я, правда, думаю, что мы можем попасть в засаду. Вдруг они тут кого-то ждали?

В сумке не оказалось ничего ценного, кроме толстой потрепанной книжки, старой, пахшей пылью и ветошью. Это была та самая книга, в которую снова и снова заглядывала Пестрая. Ун открыл случайную страницу со странным ожиданием, что здесь-то и должны были оказаться все ответы, но не нашел ни единого слова. Только короткие наборы бессмысленных символов, отпечатанных в два столбца. Многие из них были вышиты на платке, другие же... Могла ли полосатая вырезать именно их на стенах своего логова?

В животе у Уна похолодело.

«Я схожу с ума? Что еще мы не замечали все эти десятилетия?».

Правильный ответ пугал: «Нет, ты не сходишь с ума – а лучше бы сходил. И да, мы очень многого не замечали». Ун сунул книгу обратно в сумку и перекинул ее через плечо, заставляя себя думать только о Текке и ни о чем другом.

Тем более, кажется, ему наконец-то удалось найти достойный подарок для такой придирчивой особы.

– Господин Ун?

– Дай мне пятнадцать минут.

Ун думал, что управится и быстрее, но скоро понял, что не зря дал себе больше времени и в который раз пожалел, что отец никогда не увлекался охотой. Забить зверя в отчаянной драке – это одно, но суметь правильно разделать его, не повредив трофея, вот где скрывалось настоящее искусство. Шея была слабым местом только у живых, чтобы повредить артерию не нужно быть великим мастером, а вот справиться со всеми мышцами, связками и позвонками – совсем другое дело. Повезло, что собственный нож зверя был широким и острым. Покончив со всем, Ун отыскал среди дикарских вещей какое-то одеяло, завернул в него голову и сунул ее в свой заплечный мешок. Ноша получилась тяжелее, чем он ожидал, но это была приятная тяжесть.