"Никогда и ничего не просите, никогда и ничего, особенно у тех, кто сильнее вас, сами все предложат и сами все дадут". Так, кажется? Мне оставалось только просить.

– Сагир, – я заставил себя поднять голову и снова посмотреть в его алые глаза через пламя костра. – я хотел бы попросить тебя исполнить мое желание.

– А с чего ты взял, что я сделаю это? – усмехнулся он.

– Год назад, на этом самом месте, ты исполнил желание одной девушки. Так почему бы тебе и не исполнить мое?

– А, воробушек в синем пальто… – Сагир улыбнулся, отнюдь не саркастически или кровожадно, видимо эти воспоминания были ему приятны. – Интересно, она прямо так тебе и сказала? "Я пожелала, чтобы Сагир забросил меня в мир, где опасность ждет меня на каждом шагу, а потом еще и наводнил этот мир живыми мертвецами, укус которых превращает тебя в одного из них?"

– Нет, не так, но…

– Именно что не так. Скорее это она стала инструментом для исполнения моего желания. Мне было скучно, я хотел развлечься, и Катя развлекла меня. А что благодаря этому она заглянула в собственную душу и многое там нашла… Ну, так уж получилось.

Я согласно кивнул. Да, после той ночной встречи с Сагиром, о которой Катя рассказала мне, а я, с ее согласия, облек эту историю в рассказ "Кривая Лапка Енота", она действительно сильно переменилась. Стала сильнее, прямее, жестче. Но я видел, что Сагир лишь играет со мной. Может он, конечно, и развлекался, перенося Катю в мир с ковбоями, индейцами и восставшими мертвецами, но делал он это не для себя, а для нее. Он исполнял ее желание, пусть и неосознанное, а увиденное в ее душе.

– Ладно, пусть так, – согласился я, постепенно отходя от первоначального шока. Мой язык снова слушался меня, и я садился на любимого конька. На переговоры! Этим я зарабатываю на жизнь, этим живу, и от моего умения договариваться сейчас зависит моя жизнь. Нет. Моя смерть! – Но мое желание ты должен исполнить. Даже три!

– Вот значит как, да? – усмехнулся Сагир, снова пряча глаза под поля шляпы. – А можно узнать, почему?

– Ты же джинн! А я – освободил тебя! Значит, у меня есть право на три желания.

Сагир расхохотался. Громко и раскатисто зашелся в припадке гомерического хохота, он даже распахнул свои крылья, чтобы удержать равновесие, слишком сильно склонившись вперед. Смех его оборвался также быстро и внезапно, как начался. В одно движение Сагир оказался на ногах и шагнул ко мне, ничуть не смущаясь тем, что идет через костер. Пламя взметнулось, полыхнув мне в лицо, и моим рефлекторным желанием было отшатнуться назад, но я не смог. Что-то держало меня, не давая пошевелиться. Какая-то сила полностью парализовала меня, но не изнутри, а снаружи, одев в невидимые глазу ржавые доспехи, сочленения которых отказывались гнуться.

Огонь окутал Сагира, закручиваясь вихрем вокруг него. Разожженный мной костер не мог так гореть, не мог давать такое высокое и жаркое пламя. Так горит канистра бензина, так горит груда сухой фанеры, но никак не несколько толстых веток, до этого дававших ровное и теплое пламя, высотой от силы в полметра.

– Ты все еще думаешь, что можешь мне приказывать? – голос Сагира гремел громовыми раскатами и звенел силой. В нем слышалась мощь, которой не осталось равных на просторах нашего мира.

– Лишь один человек смел отдавать мне приказы! В вашу, людскую историю он вошел как пророк Сулейман! Не возомнил ли ты себя равным ему?

Я молчал. Я видел дым, поднимающийся от моих колен, на которых плавились джинсы. Чувствовал боль, расползающуюся по лицу – кожа на нем еще не горела, но собиралась вот-вот заняться. Обонял запах плавящегося пластика очков, запах горящих волос, своих волос, но молчал.

Огонь спал также стремительно, как и взметнулся вверх. Плавным и грациозным движением Сагир снова опустился на землю напротив меня, и когда он заговорил вновь, в его голосе уже не слышалось ярости и грома.

– Тяжело с вами.

– С нами? – переспросил я, потушив ладонью огонек, танцевавший на моих штанах. Лицо пылало жаркой болью и, скорее всего все было покрыто волдырями, а бровей и ресниц я, наверное, лишился начисто, как и части волос на голове. – C людьми?

– Нет. С дураками вроде тебя, ищущими смерти. Вы ничего не боитесь, ничего не слышите. Я ведь мог сжечь тебя заживо, и ты бы принял это как должное.

– Потому что мне уже все равно, – подтвердил я.

– Нет, тебе не все равно. Было бы все равно – ты бы взрезал вены у себя дома в теплой ванне, а не стоял тут ночью, в лесу, выкрикивая мое имя.

– Да. Ты прав. – Боль утихала. Может быть, ожог был не таким уж и сильным, как мне показалось, а может быть, Сагир постарался.

– Но ты достаточно упрям, чтобы принять мучительную смерть от огня, хоть ты и хотел попросить меня о совсем другой.

– Так ты исполнишь мое желание?

От улыбки Сагира у меня на затылке зашевелились волосы.

– Люди… – протянул он. – Как вы любите придумывать себе сказки про то, чего так боитесь! Вы рассказываете друг другу сотни анекдотов про Ад и Сатану, и Ад в них комичен, а Сатана – смешон. Вам что, не так страшно умирать, вспоминая эти бесчисленные шутки? А эта сказка про то, что освобожденный из заточения джинн обязан выполнить три желания своего спасителя? Наверняка тот, кто выдумал ее, однажды столкнулся с джинном лицом к лицу. Вот как ты сейчас! И испугался так, что чтобы забыть этот ужас, ему пришлось выдумывать сказку, в которой джинн – не только не страшен и не опасен, но еще и вынужден служить человеку.

– Так это только сказки? – спросил я.

– Сказки уже то, что джинна можно заточить в бутылку или лампу. Нет в этом мире силы, способной сделать это.

– А ты?

Сагир снова улыбнулся своей фирменной улыбкой сытой акулы.

– Я – сильнейший из джиннов. Да, пожалуй, я мог бы. У меня бы хватило сил. Но среди джиннов нет дураков, это особенность лишь людского рода. Джинн не станет враждовать с тем, кто сильнее его. Впрочем, нет, джинн вообще не станет враждовать. Нам это не нужно. Скопище миров достаточно велико, чтобы всем нам хватило в нем места. Но даже если бы человек когда-то обнаружил джинна, заточенного в бутылку… Чтобы выпустить его из этой тюрьмы, ему потребовалась бы сила, которой владели единицы людей! Ребенку не разрушить стену, которую возвел взрослый, так и простому смертному не разрушить заклятья наложенного тем, кто тысячелетиями совершенствовал свое магическое искусство.

– Сагир, поправь меня, если я что-то путаю, но я четыре года жил с мыслью о том, что я освободил некое существо, лишенное тела и заточенное на страницах талмуда "Al azif". И только год назад после того, как Катя встретила в этом лесу тебя, я соотнес эти два события, и пришел к выводу, что выпустил из книги джинна.

Я опустил из своего краткого пересказа тот факт, что был крепко пьян, взял с полки у Васи Ложкина первую попавшуюся книгу и прочел в ней первое попавшееся заклинание. Ни малейшего намерения освобождать кого бы то ни было у меня не было! Все, чего я хотел – это напугать Ложкина и заставить его выдать мне то заклинание, которым этот мерзавец перенес в меня в "Годвилль" – чудесную браузерную игру, пребывание в которой мне очень понравилось.

– Да, то был я, – кивнул Сагир, – но то не ты меня освободил, то я вырвался из заточения, в котором провел без малого тысячу триста лет.

– "Нет в этом мире силы, способной сделать это"? – передразнил я.

– С огнем играешь!

Я пожал плечами, мол, мне не привыкать, да и терять уже нечего.

– Был в этом мире один безумец, раскрывший многие законы мироздания. Слишком многие. За свое знание он жестоко поплатился, но перед этим натворил много бед. Ты слышал его имя. Ты держал в руках его книгу. Пожалуй, самую известную черную книгу во всем множестве миров.

– Абдул Альхазред?

– Да. Поэт, гений, безумец… Я пытался остановить его, пытался воззвать к его разуму, тянувшемуся ко все новым и новым ужасающим тайнам. Вот уж кто по-настоящему играл с огнем. И доигрался! Но прежде он сумел сковать меня и заточить в созданное им узилище. И поверь, не я один томился между строк этого зловещего тома. И тебе еще повезло, что ты наткнулся на меня, а не на кого-то еще. Подобных Альхазреду больше нет и не будет. Поэтому повторюсь, нет в этом мире силы, способной обуздать мощь джинна. И никогда больше такая сила не появится.