– Ладно, возможно, у меня небольшая проблема с азартными играми.

Со всех сторон сразу раздались громкие стоны, кто-то ругался, кто-то смеялся.

Его лицо напряженно сжалось.

– Хей.

Он посмотрел на меня сузившимися глазами.

– Очень даже поправимо.

Его глаза расширились, и он сел прямо.

– Я пытался.

Я медленно усмехнулся.

– Мы никогда не пытались. Я и ты.

– Я не знаю, если...

– Это будет здорово, вот увидишь.

– Что будет?

– Жить в доме Ника.

Он повернулся, чтобы посмотреть на Ника, который взглянул на меня. Слегка кивнув мне, Ник снова посмотрел на Флинта и показал ему большой палец вверх.

Что бы это ни было, он был готов помочь. Это то, что ты делаешь для своих друзей.

****

Я смотрел, как шоссе переходит с восточной трассы I-64 на съезд 96 и 627 на Мемориальную аллею ветеранов. Направления, маршруты - это то, на что я всегда обращал внимание, с тех пор как в детстве мне приходилось помогать маме ориентироваться, когда мы ездили по стране. Я читал карту, это была моя работа, и я всегда знал, где нахожусь. Это было важно для меня.

Когда мы проезжали последний отрезок пути по южному шоссе KY-89, Ник встал и опустился на сиденье рядом со мной.

– Так что там насчет того, что Флинт будет жить у меня дома? – почти хныкал он.

Я улыбнулся ему.

– Ему нужна помощь, и ты как раз в подходящем месте, чтобы помочь ему.

– Да, – согласился он, – но у меня есть новости. Коннер тоже едет.

– Прости?

Он застонал и покачал головой.

– Коннер хочет стать чистым, поэтому он хочет остаться со мной после реабилитации. Что я могу сказать, нет?

Я улыбнулся ему.

– Смотри-ка, ты платишь вперед.

– Дело не во мне, а в тебе, – сказал он, взял мою руку, перевернул ее и переплел свои пальцы с моими. – Ты меня вылечил, и они это видят и хотят, чтобы ты повторил волшебство.

– Это не волшебство; ты действительно работал...

– Трудно, да, я знаю. Ты всегда приписываешь мне все заслуги.

– Потому что они твои, а не мои.

– Ты был катализатором перемен.

Я прищурился на него.

Он фыркнул от смеха, который закончился вздохом.

– Поцелуй меня.

– На глазах у съемочной группы?

– Да, – тихо сказал он, наклоняясь ко мне.

– Не знаю, – поддразнил я его. – Что подумают твои поклонники?

– Что они никогда не видели меня таким счастливым.

Я усмехнулся, наклонился вбок и поцеловал его в шею, взяв его руку в свою.

– Вы говорите очень приятные вещи, мистер Мэдисон.

– Это легко сделать, ты пробуждаешь это во мне, – пробормотал он. – И не отпускай мою руку, хорошо? Мне это нравится больше, чем я когда-либо думал.

Удовлетворение, которое я почувствовал, когда он повернул мое лицо для поцелуя, не было неожиданностью. Я уже несколько дней грелся в его внимании и желании, постоянно напоминая себе, что не должен привыкать к тому, что меня любит Ник Мэдисон. Все закончится, и очень скоро, и я вернусь к своей жизни, а он - к своей. Не было смысла влюбляться в человека, который путает благодарность с любовью. Проблема заключалась в том, что отвлечься от собственного счастья становилось все труднее и труднее.

****

За поворотом дороги, которую окаймляли, казалось, бесконечные мили белых деревянных заборов и бескрайние просторы голубой травы, характерные для конного Кентукки, мы выехали на грунтовую дорогу, которая вела на четверть мили к двухэтажному каркасному дому. Дальше и левее находился сарай с загоном, а справа - беседка. Я не увидел ни свиней, ни уток, но были куры и две большие черно-рыжие енотовидные собаки, наблюдавшие за нами с крыльца.

Когда мы выходили из автобуса, входная дверь открылась, и на крыльцо вышла красивая женщина с румяным цветом лица, ее седые волосы были собраны в беспорядочный пучок. За ней шел, как я догадался, ее муж, высокий чернокожий мужчина с подстриженными волосами и теплой улыбкой, обращенной к нам.

Ник взял меня за руку и повел к крыльцу, и пока мы стояли там, все вместе, глядя на его тетю и дядю, я размышлял, имеет ли их межрасовая пара какое-то отношение к тому, что отец Ника хотел, чтобы его мать порвала с ними связи. Возможно, это было одним из факторов, способствовавших этому.

– Добро пожаловать на ферму Шелтон, – поприветствовала нас тетя Ника, широко улыбаясь и кивая головой. – Я Гвен, а это мой муж, Ефрем.

Мужчина поднял руку.

– Мы так рады, что вы у нас появились, и я с удовольствием займусь вашим обустройством.

Ник вздохнул, отпустил мою руку и сделал пару шагов вперед. Я увидел, как на его глаза навернулись слезы.

– Ты очень похожа на нее.

– О, сладкий, – промурлыкала она и бросилась к нему навстречу.

Они встретились в объятиях, и она расцеловала его в обе щеки, в волосы и крепко обняла, а он уткнулся лицом в ее шею и держался за жизнь.

Ефрем встретил меня с распростертыми объятиями и обнял, поглаживая по спине и уверяя, что все будет хорошо. Я очень надеялся, что он прав.

****

Дом был огромным, с большим количеством окон, деревянными полами, открытыми балками внизу, толстыми коврами, стегаными одеялами на каждой кровати и одеялами поменьше на стенах, небольшой комнатой с телевизором на втором этаже, диванчиком и глубоким креслом для отдыха, и мансардой, которую съемочная группа заняла для себя, заваленной подушками, со столом, где Гвен обычно работала над своими различными проектами, но который она расчистила для них.

Меня поселили в комнате в конце коридора, а Ника - по соседству, пока он не объяснил тете, что мы будем жить в одной спальне. Гвен улыбнулась, кивнула и сказала, что это хорошо, потому что тогда ее сыну не придется уступать свою комнату, так как он собирался приехать позже в тот же день.

– Джози и Пол почти все выходные проводят в Лексингтоне, приезжая только по воскресеньям на ужин, но, конечно, раз уж вы приехали, они захотели познакомиться с кузеном поближе.

И познакомиться с группой, и попасть в документальный фильм Netflix, но я старался не говорить ничего из этого. Я мог быть язвительным; это была ужасная привычка. Я не стал много говорить, предоставив Нику вести дискуссию, а когда они все сели вместе, я занял место у окна и стал слушать.

Гвен терпеливо отвечала на вопросы Ника, достала фотоальбомы и позволила съемочной группе занять позицию, чтобы они могли видеть все, что она показывала своему племяннику. Я знал, что будут интервью с членами семьи, друзьями семьи, школьными друзьями его матери и целым рядом других людей. О том, сколько часов будет отснято материала, чтобы в итоге свести его к двухчасовой отметке, было интересно размышлять.

– Ник, – сказала Гвен, возвращая мое внимание к настоящему. – Если хочешь, чтобы я отвезла тебя на ее могилу, мы можем это сделать.

– Она похоронена здесь?

Она кивнула.

– Когда она умерла, я сказала твоему отцу, что хочу, чтобы она была здесь, и он согласился.

– А он или мои сестры когда-нибудь навещали ее?

– Нет, сладкий, не навещали.

– Ладно, – сказал он, переводя дыхание. – Ты можешь рассказать мне, что произошло между моей матерью и тобой и почему я не знал тебя в детстве?

– Конечно.

Как я и предполагал, когда Гвен Ландау вышла замуж за Ефрема Шелтона, Стерлинг Мэдисон заставил мать Ника разорвать с ними отношения. И дело было не только в том, что Ефрем был чернокожим. Они с Гвен только начинали свой бизнес и были бедны. Стерлинг владел конной фермой и родился в привилегированном обществе, поэтому бедные деревенские родственники Коры не были желанными гостями в его доме и в его жизни.

Но Гвен была медсестрой, а Ефрем - управляющим фанерной компанией в Винчестере, примерно в сорока минутах езды. Благодаря работе и ферме они хорошо зарабатывали и смогли выучить обоих детей в колледже. С годами их ферма расширилась, и теперь им принадлежало пятьдесят акров прекрасной, пышной земли. Жили они просто, но ни в коем случае не были бедными родственниками.